Читать онлайн «Западноевропейская наука в средние века: Общие принципы и учение о движении». Страница 52

Анализ аристотелевских понятий энтелехии и потенции убеждает в наличии по крайней мере двух смыслов, в которых они употребляются. В понятии потенции прежде всего различим оттенок стремления к отсутствующей форме, т. е. к отсутствующему совершенству, в соответствующем ему понятии энтелехии — оттенок завершенности, достижения цели, свойственный оформленной вещи. Здесь речь идет о стремлении, наличном, коль скоро формы еще нет, и исчезающем с ее достижением. Так бывает, когда имеют дело с неотделимыми признаками, т. е. со свойствами вещи, существующими только в ней самой. Пока нет признака, нет и самой вещи. Иное дело, если признак является отделимым, как в случае естественного места элементов или способностей человека к определенным действиям. Эти свойства предполагаются уже наличной формой вещи: элемент, если это земля, т. е. холодное и сухое, имеет свойственное ему место внизу, где бы он фактически ни находился в настоящее время; овладевший некоторой областью знания человек способен к рассмотрению любого предмета из этой области, даже если он фактически теперь не делает этого. Причиной того, что такая ситуация может иметь место, служит отделимость признака — можно иметь его в потенции, уже обладая формой, включающей его как собственный признак; косвенной причиной может быть препятствие к реализации потенции: коль скоро признак отделим, нечто может препятствовать вещи, уже как бы имеющей его, поскольку он сопутствует форме, иметь его фактически. Употребляемое в этом случае понятие потенции имеет несколько иной оттенок, а именно стремление к тому, чтобы иметь в наличии признак, отсутствующий в вещи, как бы существующий отдельно от вещи, которая уже имеет форму, предполагающую этот признак. Это, можно сказать, потенция, сопутствующая форме, а не предполагающая ее отсутствие.

И в том и в другом случае понятие потенции содержит в себе момент стремления, когда дело касается природных вещей, естественных движений. Когда речь идет о насильственных движениях и предметах, создаваемых искусством людей, понятие потенции применимо к материи предметов лишь в смысле возможности. Камни, дерево есть материя дома, и им может быть сообщена форма дома в процессе строительства. Можно сказать, что камни и дерево представляют собой дом в возможности, в потенции, но они, конечно, не имеют стремления стать домом.

Надо отметить, что у Аристотеля имеется некоторая неопределенность в отношении того, является ли источником стремления, которое подразумевается в понятии потенции, тот неподвижный двигатель, или Ум, который, мысля себя самого как абсолютное совершенство всего сущего, возбуждает стремление к себе в том, что само по себе лишено всякого стремления, или стремление изначально присуще всему, а то, что идет от Ума, — это определенность стремления, определенное направление стремления. Тот образец, по которому Аристотель, видимо, моделирует понятия потенции и энтелехии, неподвижного двигателя, движущего как цель, — это разумная душа человека, приводящая в движение его тело и сама представляющая собой осуществление всех его способностей, его энтелехию. Когда Аристотель прямо обсуждает вопрос, что такое душа, то в его анализе способностей души также остается некоторая неясность относительно их соотношения, относительно того, что является «двигателем», и не есть ли стремление нечто изначальное. Неясно, есть ли стремление, которое приводит в движение тело, нечто существующее само по себе, или оно возникает из других способностей: ощущающей, как стремление у животных, или мыслительной, как воля у человека.

Более всего момент стремления выражен в потенции второго рода, связанной не с отсутствием, а с наличием формы. Представление о потенции второго рода, связанной с наличием формы, служит Аристотелю для объяснения естественного движения элементов в космосе. Непосредственным движущим началом в таком движении представляется именно стремление, которое содержится в понятии потенции. Это стремление определяется формой элемента, т. е. парой качеств, конституирующих его как элемент, поскольку форма определяет собственное место элемента, а так как место является отделимым признаком, то ею определяется и стремление к собственному месту. Точнее сказать, стремление определяется не только собственной формой каждого элемента, а в известном смысле «формой» космоса в целом, всем космоустроением.

Аристотелевский космос сферичен и конечен, вне космоса ничего нет. В целом вселенная неподвижна, и вне ее нет никакого места, в отношении которого могло бы происходить движение. Но все вещи, составляющие космос, способны к движению. Наличие и характер движения в космосе определяется структурой космоса. Два принципиальных момента задают строение космоса — это, во-первых, составленность всего из различных элементов, обладающих различными свойствами, и, во-вторых, неоднородность мест во вселенной по отношению к материальному наполнителю.

Все вещи в космосе составлены из пяти элементов, которые, будь они в несмешанном состоянии, заполнили бы все пространство мира как бы послойно. Но лишь один из элементов действительно существует, не смешиваясь с другими, — это эфир, материал небесных сфер, начиная с лунной и вплоть до сферы неподвижных звезд — границы вселенной. Эфир не имеет никаких качеств, свойственных элементам земного региона, и потому ему несвойственны никакие движения, кроме кругового. Этим свойством эфира определяется характер движения небесных сфер—равномерное круговращение. Ниже сферы луны располагаются вещи земного региона, составленные из остальных четырех элементов — земли, воды, воздуха и огня, которые не существуют в чистом виде, а лишь в смешанном. Каждому из этих четырех элементов свойственно особое место. Место земли — в самом низу, в центре вселенной, выше должна была бы располагаться вода, затем воздух и вверху, на границе земного и небесного региона, у лунной сферы — место огня. Верх и низ заданы в аристотелевском космосе абсолютно, как сферическая граница мира и его центр, но параллельно они заданы еще и как специфические места различных элементов.

Элементы характеризуются свойственным им типом движения. Четыре элемента земного региона, в отличие от эфира, составляют единую группу по свойственным им движениям. Они по природе способны к взаимопревращениям; это вид движения, который для всех природных объектов относился бы к типу качественного изменения, но в случае элементов — это возникновение и уничтожение. Элементы могут вступать в смеси в различных пропорциях. Кроме того, они способны перемещаться: естественно — к своему собственному месту, т. е. одни вверх, другие вниз, насильственно — во всех направлениях.

Жесткая отделенность надлунной области от подлунной сферы — так что порядок одной никак несравним с порядком другой — имеет, таким образом, основание в различии материальных элементов тел, находящихся в этих областях. В аристотелевской космологии небесный регион отличается от земного тем, что в первом принципиально невозможно никакое насильственное движение.

Двигатель, которому все вещи в космосе обязаны своим движением, — это вечный неподвижный двигатель, действием которого все материальные природные тела наделяются естественным движением по роду составляющих эти тела элементов. Но этот двигатель не приводит каждую вещь в движение непосредственно — между двигателем и движущимися вещами есть некий посредник. Этот посредник — определенным образом устроенный космос. Неподвижный двигатель, собственно говоря, сообщает стремление к идеальному порядку, совершенному состоянию космоса. Это стремление он даже сообщает всему космосу в целом, а для каждой вещи в космосе это оборачивается ее стремлением к своему собственному месту, которое уже и оказывается причиной движения при условии, что вещь находится в несвойственном ей месте.

Понятие места, таким образом, характеризуется в аристотелианской физике и космологии двумя существенными моментами. Во-первых,- места в космосе различны в отношении к их материальным наполнителям; различным элементам и вещам, состоящим из них, подобают различные определенные места, т. е. всякая вещь может быть в своем и не своем месте. Во-вторых, всякое тело, оказавшись в несвойственном ему месте, имеет стремление к своему собственному месту, т. е. всякое тело всегда потенциально как бы уже находится в своем месте или всякое место в потенции присуще определенному телу. Находясь же в свойственном ему месте, тело покоится, не испытывая никаких стремлений, ибо его потенция здесь осуществлена.

Поскольку стремление к собственному месту всех вещей в космосе, или стремление космоса к своему упорядоченному состоянию, каковым является состояние покоя или равноценное ему состояние кругового движения, является фундаментальной характеристикой космоса, постольку необходим постоянный источник нарушения этого абсолютного равновесия, чтобы движение, наблюдаемое в мире, могло существовать и, более того, быть вечным и неотъемлемым свойством всех вещей вселенной.