Читать онлайн «Земля в цвету». Страница 42

Я видел в конце мая обе эти полосы. Озимая стлалась по земле крошечными пустыми травяными кустиками вершка в два ростом. Тепличная, ростом в аршин, уже колосилась. Было почти немыслимо заставить себя поверить, что это одно и то же растение, больше того — потомки одного и того же колоса. Это противоречило решительно всему, чему мы учились по прежним учебникам генетики.

Но спорить было не о чем. Я видел это собственными глазами.

Доклад о первых итогах опытов с «кооператоркой» Лысенко сделал в декабре 1936 года на IV сессии Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина.

— Наследственность переделываете? — раздался голос в зале.

— Да, наследственность! — ответил Лысенко.

— Поиски перпетуум мобиле! — саркастически кинул знаменитый Меллер (этот ближайший ученик Моргана как раз тогда приезжал в СССР и, прикидываясь другом нашей страны, пытался просвещать советских ученых премудростью морганизма).

Через четыре года Лысенко уже подтвердил итоги. Он сказал:. «В 1935 году мне не было известно ни одного факта, когда яровая пшеница была бы сделана из озимой… Теперь же любой человек, занявшись этим делом, довольно легко сможет наследственно озимые формы превращать в наследственно яровые. Одновременно с этим научились превращать яровые в озимые…»

И он рассказал, как из ярового ячменя «паллидум 032» сделали озимый, и притом самый зимостойкий из всех существующих ячменей, а яровая пшеница «эритроспермум 1160» после переделки вступила в соревнование с саратовским сортом «лютесценс 0329», наиболее выносливой к холодам пшеницей мира. И если бы кто-нибудь вздумал теперь высеять этих «воспитанников» весной, они просто погибнут, так и не завязав колоса.

Способ перевоспитания и тут прост и понятен. Если озимую «кооператорку» вели по верхнему краю допустимой для ее яровизации температуры и край этот постепенно сдвигался все выше, то перевоспитываемые яровые в нужный момент подводят к нижнему краю и держат на нем, и край этот сдвигается все ниже.

Характерно тут еще вот что: оппоненты уверяли Лысенко, что своим методом «перевоспитания» он вводит дерзкое новшество в науку. Сам же он опять полагал, что только напоминает о вещах забытых, обычных и даже тривиальных.

Разве не известно всем, что чем севернее расположена селекционная станция, тем более зимостойкими оказываются ее сорта? Конечно, надо отдать должное искусству селекционеров. Но, помимо этого, есть еще нечто и в самом материале, с которым им приходится работать. Сама природа перевоспитывает растения, делая неверные сорта озимее, а южные — более яровыми. Как может быть иначе? Ведь злаки, которые из поколения в поколение проходили свою стадию яровизации в суровом климате, должны были оказаться сдвинутыми в сторону большей озимости. А теплый климат, выдерживая злаки во время первой стадии их развития на верхнем температурном пределе, переделал и наследственную основу их в сторону большей яровости.

Конечно, это отлично знал и Мичурин, так ответивший на вопрос уральских товарищей: «Категорически утверждаю полную возможность основания и ведения промышленного садоводства на Урале, но исключительно при условии выводки на месте своих местных сортов плодовых растений из семян».

И чем был метод такого перевоспитания (уже примененный Мичуриным при создании северного абрикоса), чем другим он был (равно как и метод подбора пар при скрещиваниях), как не прямым применением мичуринской науки?

Итак, селекционер работает в содружестве с природой. Новое же по сравнению с гигантским опытом природы в опытах с «кооператоркой» то, что человек, овладев способом, каким действует природа, творит «такие же прекрасные формы в неизмеримо более короткие сроки» и, несомненно, «сможет создавать и такие формы, каких не было и какие не могли появиться в природе и за миллионы лет».

Так судит об этом Лысенко.

Уже более десятилетия прошло со времени первого опыта с «кооператоркой». Множество сортов перевоспитано селекционерами-мичуринцами, и сорта эти колосятся на полях. Изучены их повадки. Уточнены и ускорены способы переделки. Из превращенной «кооператорки» выделены линии с высокой скороспелостью и линии с такой стекловидностью зерна, которая напоминает о зерне твердых пшениц. Переделанные «украинка» и «гостианум 237» перестали бояться твердой головни. «Новокрымка 204» превзошла по урожайности яровые пшеницы.

На сибирских станциях человек сделал из яровых пшениц самые морозостойкие озимые, какие только известны.

А в своем докладе на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина 31 июля 1948 года Лысенко сообщил о факте, наиболее поражающем: о превращении воспитанием одного вида в другой — твердой 28-хромосомной пшеницы в мягкую 42-хромосомную.

Теперь время рассказать веселую и поучительную историю с тополями.

Кто мог бы подумать, что пирамидальные тополя — украшение наших южных городов — дряхлы и накануне вырождения! Сухие верхушки чернеют над серебристой листвой, словно среди знойного лета их коснулась осень. Год за годом отгнивает рыхлая древесина. Ни одному тополю не уйти от преждевременной гибели. Тлетворное начало гнездится в их соках и поражает все тополя, сколько их ни есть на свете.

А как быстро и стройно растут красавцы-деревья в начале своей жизни! Тополиные «острова» могли бы в короткое время усеять южные степи, и горячие ветры, пойманные зеленой лиственной сетью, были бы бессильны выжигать землю.

Все это могло бы быть. Но для этого надо влить новую жизнь в тополя. Лысенко имел право на себя взять и эту задачу: ведь она сходна с обновлением вырожденных пшениц.

Итак, тополя, которые испокон века размножались черенками, нужно омолодить семенным размножением.

Все казалось просто. Но… вот тут-то и началось!

Пирамидальные тополя — решительно все! — давали только мужские цветы. Какое-то скопище женоненавистников, воинственная древесная Запорожская Сечь!

Поиски «тополицы» начались в одесских библиотеках.

С полок и из шкафов достали все, что когда-либо было напечатано о пирамидальном тополе.

Это была груда бумаги.

Но книги, толстые и тонкие, томы в солидных, похожих на старинные профессорские сюртуки, темных переплетах и брошюры в желтых, как канарейки, легкомысленных обложках, диссертации, скупо роняющие слова, и журнальные статьи, по-сорочьи болтливые, — все они противоречили одна другой.

— В Европе встречаются только мужские экземпляры пирамидальней тополей, — веско заявил В. М. Пеньковский. — Женские были редкостью, и притом не имели пирамидальной формы: их верхние ветви отстояли от ствола.

— Нет, в России есть несколько женских экземпляров, — перебивала санкт-петербургская «Большая энциклопедия». — А родом это дерево из Персии.

С «Энциклопедией» соглашался словарь «Гранат». Но «Дендрология» профессора Сукачева басила:

— В культуре есть только мужские тополя. И родина их Гималаи.

Тут в спор вступал известный знаток леса Морозов.

— Этот тополь, — говорил он, — внезапно возник в роду осокорей, и никаких женских тополей не существует.

— Никто этого не знает, — возражал журнал «На лесокультурном фронте». — Очень может быть, что пирамидальный тополь привезен с Гималаев. Не менее вероятно, что он впервые появился в Ломбардии. Достоверно только, что вот уже две тысячи лет люди разводят мужские тополя.

— Две тысячи? — иронически замечал профессор Керн. — Вечные преувеличения! Во времена Плиния Старшего никаких пирамидальных тополей в Италии не было. А во Францию они попали, можно сказать, вчера: только в 1749 году. А потом завоеватель Наполеон рассадил это дерево вдоль европейских дорог. Так оно и распространилось.

Но профессор Курдиани ничего не слышал о бонапартовой слабости к тополям.

— В Грузии, — невозмутимо сообщал он, — встречаются лишь женские экземпляры пирамидального тополя.

— Пирамидальный тополь, — парировал профессор С. В. Мясоедов, — известен лишь в мужских экземплярах.

Было отчего притти в отчаяние!

Древний миф рассказывает, как три богини, которые никак не могли сговориться, кто из них красивее, попросили прекрасного юношу Париса рассудить их.

Сотрудники Лысенко, у которых голова пошла кругом от ученой разноголосицы, обратились к Ботаническому институту Академии наук с просьбой сказать, существуют ли, в конце концов, «тополицы», или их нет в природе.

— Гм… — отвечали из Академии наук, помедлив некоторое время. — Вопрос этот сложный. Впрочем, полагаем, вам надлежит справиться в Воронежском сельскохозяйственном институте и в Лесостепной станции ЦЧО.