Читать онлайн «Ганнибал». Страница 13

Ущелье Пилы

Но план удушения Карфагена так и не осуществился, во-первых, потому что город сумел наладить снабжение с моря, а во-вторых, потому что в командовании его армией наконец-то воцарилось согласие. После того как Гамилькару удалось вклиниться между передовыми отрядами мятежников, сосредоточенными возле городских стен, и их обозами, обрекая первых на голод, ситуация стала диаметрально противоположной. Из осаждающих наемники превратились в осажденных и думали теперь только о том, как бы поскорее убраться подальше от Карфагена. Война вступила в свою завершающую стадию, стремительно приближающуюся к развязке. Матос и Спендий привлекли на свою сторону ливийского вождя Зарзаса и с его помощью сколотили весьма значительную армию. Полибий (I, 84, 3) оценивает ее численность в 50 тысяч человек, но, скорее всего, он завысил эту цифру, желая преувеличить заслуги Гамилькара, которым он искренне восхищался и сравнивал карфагенского полководца с умелым игроком в триктрак — мы сегодня сравнили бы его с блестящим шахматистом. Мятежники использовали привычную для себя тактику, ранее доказавшую свою эффективность: они двигались параллельно войскам Гамилькара, вступая с ними в мелкие стычки, но старательно избегая широких равнин, где они оказались бы беззащитными перед слонами и конницей Нараваса. Из рассказа Полибия мы узнаем, что обе армии постепенно перемещались к югу, время от времени схватываясь в небольших сражениях, победа в которых чаще всего доставалась опытному и умелому Гамилькару, пока не достигли гористого района, где берут начало отроги мыса Бон. И здесь Гамилькару удалось заманить основные силы противника — около 40 тысяч человек — в ущелье или теснину, которую, согласно Полибию (I, 85, 7), «из-за сходства с известным инструментом именовали Пилой». Флобер предпочел воспользоваться названием если не более благородного, то уж наверняка более опасного орудия и обозначил в своем романе это место как «ущелье Топора». Разумеется, ученые попытались отыскать этот зубчатый гребень и, опираясь на скудные топографические приметы, сообщаемые греческим историком, назвать точные координаты «арены», на которой разыгрался последний акт этой драмы. С одной стороны, окружающие горы должны быть достаточно высокими, чтобы послужить ловушкой, с другой — внутри «чаши» должна располагаться плоская площадка, достаточно просторная для того, чтобы там могли развернуться несколько десятков тысяч воинов, а главное, слоны, которые и решили исход боя. Один из крупнейших немецких историков, специализирующийся на географической идентификации мест античных сражений, считает, что разыскал ущелье Пилы неподалеку от залива Хаммамет, где кружевные гребни горы Эль-Джедиди и горы Менцель (Atlas Arch. Tun., f. XXXVI) действительно образуют нечто вроде воронки, в которой вполне могли быть заперты отряды наемников (G. Veith, 1912, р. 550). Но, к сожалению, в этом древнем североафриканском гористом краю остроконечные гребни встречаются едва ли не на каждом шагу, а предлагаемая немецким специалистом точка расположена слишком близко к морю, чтобы полностью удовлетворить всем известным требованиям.

Так или иначе, но ловушка за мятежниками захлопнулась. Вскоре у них кончились съестные припасы, и им пришлось пустить в пищу вначале пленных, а потом и своих рабов. Предводители бунта Спендий, галл Автарит и ливиец Зарзас поняли, что выхода у них нет, и вступили с Гамилькаром в переговоры. В карфагенский лагерь отправились эта троица и еще семь воинов, всего десять человек. Гамилькар продиктовал условия: он берет в плен ровно десять человек, а остальных, разоружив, отпускает на все четыре стороны. Мятежники эти условия приняли, и тогда Гамилькар уточнил, что под пленными он разумел именно десятерых «парламентариев». О, пунийская верность! [23] Разумеется, карфагенский полководец заранее предвидел, что произойдет, и не ошибся. При вести о том, что их главари в руках врага, африканские солдаты, которым, как утверждает Полибий (I, 85, 6), никто не потрудился разъяснить условий договора, решили, что их предали, и схватились за оружие. Гамилькар затоптал их своими слонами.

Между тем Матос все еще удерживал Тунет. Вместе со своим помощником Ганнибалом карфагенский полководец обложил город с двух сторон, причем Ганнибал занял подходы к Тунету, ведущие из Карфагена (возможно, расположившись на холмах, которые в сегодняшнем Тунисе превратились в квартал Бельведер), а сам Гамилькар подошел к нему с юга. На открытом пространстве, хорошо видном с городских стен, устроили показательную казнь: Спендия и остальных пленников, захваченных в ущелье Пилы, прогнали по дороге и распяли на виду у всех. Полибий, склонный за любыми событиями видеть «руку» Тюхе [24], писал в этой связи, что «Фортуна словно нарочно давала каждому из соперников возможность подвергнуть друг друга самым жестоким мучениям» (I, 86, 7). В самом деле, Матос, улучив удобный момент, неожиданно напал на потерявшего бдительность Ганнибала, а затем, сняв с креста тело Спендия, распял на нем же незадачливого пунийского командира.

Мы помним, что Ганнибал стал заместителем Гамилькара по решению народного собрания после того, как солдаты потребовали убрать от них Ганнона. Не исключено, что к этому времени в Карфагене, как предполагает Г. Пикар (G. Picard, 1967, pp. 73–74), произошло новое усиление олигархической группировки, временно утратившей влияние, и комиссия из 30 человек, созданная при Совете старейшин (карфагенском сенате), воспользовалась этим обстоятельством, чтобы помирить Гамилькара с Ганноном и заставить их действовать сообща. Полибий (I, 87, 3) считал эту комиссию временным органом, тем не менее в 203 году, незадолго до битвы при Заме, Совет Тридцати снова заявил о себе (Тит Ливий, XXX, 16, 3), так что можно предположить, что он действовал более или менее постоянно. Итак, прикрываясь лозунгом «национального единства», карфагенскому сенату удалось вернуть вечного Ганнона из политического небытия. На протяжении следующих 35 лет, как мы убедимся, он неизменно будет возглавлять «антибаркидскую» фракцию в сенате.

После примирения обоих карфагенских полководцев, успевших изрядно потрепать силы Матосу в многочисленных мелких стычках, последний решился дать решающее сражение. Где именно оно разыгралось, мы не знаем, возможно, неподалеку от города Малый Лептис (ныне Лемта, на побережье тунисского Сахеля); зато знаем наверняка, что Матос его проиграл и попал в плен. Флобер ничуть не погрешил против исторической правды, когда описал кровавый «парад», состоявшийся на улицах Карфагена и знаменовавший собой финал этого своеобразного соревнования, в котором каждый из участников стремился переплюнуть другого в жестокости [25]. Правда, от автора «Саламбо» ускользнул тот факт (впрочем, он об этом и не думал), что главные действующие лица триумфального шествия — «крестного пути» для Матоса — были neoi [26] города, предки тех juvenes [27], которые до самого конца Римской империи продолжали приносить человеческие жертвы [28] (Cl. Lepelley, 1980).

Казнь Матоса и его сподвижников своими картинными мучениями символизировала реванш, который одержал карфагенский полководец над своими на минуту освободившимися африканскими подданными. После этого, сообщает Полибий, вся Африка покорилась Карфагену. Последними волю к сопротивлению демонстрировали Гиппон-Акра (ныне Бизерта) и Утика, не слишком рассчитывавшие, что победитель проявит к ним милость, но и они в конце концов сдались, первый — Ганнону, вторая — Гамилькару. Сведения, которыми мы располагаем о дальнейшей судьбе этих двух городов и их взаимоотношениях с метрополией во время войны Ганнибала, позволяют думать, что условия их капитуляции отнюдь не носили характера драконовских. Жизнь, таким образом, постепенно возвращалась в привычное русло, хотя и не сразу. Наравас со своей конницей, как мы помним, оказал Гамилькару неоценимую услугу, однако прочие нумидийские племена, напротив, приняли сторону восставших наемников. Именно так поступили микатаны — плохо изученная народность, иногда отождествляемая с мукситанами, тесно связанными с историей Карфагена (S. Lancel, 1992, р. 280), — о которых нам известно лишь со слов Диодора (XXVI, 33), утверждающего, что по окончании «ливийской войны» они понесли заслуженное наказание. В это же время и другие нумидийские племена испытали на себе последствия совместного удара, нанесенного Ганноном и Гамилькаром (Аппиан, «Иберика», 4). По некоторым источникам, Гамилькар успешно использовал создавшееся положение, чтобы не только восстановить мир на всей африканской территории, но и расширить карфагенские владения (Аппиан, «История Ганнибала», 2; Корнелий Непот, «Гамилькар», II, 5). До каких пределов простиралась эта экспансия, нам неизвестно, однако не подлежит сомнению, что это была всего лишь территориальная компенсация. Дело в том, что восстание наемников — напомним, что шел 237 год до н. э. — привело к потере Карфагеном земли, больше трех столетий находившейся под его влиянием и даже под его властью.