Читать онлайн «Антидот. Противоядие от несчастливой жизни». Страница 14

Очевидной реакцией на этот внутренний шум в начале занятий медитацией является попытка умерить его — каким-то образом заглушить или же попробовать полностью остановить собственные мысли. Однако практика випассана, медитация, которой учат в Центре медитации «Прозрение», основана на прямо противоположном подходе — оставить шум в покое. В своем содержательном учебнике «Медитация: сейчас или никогда» буддийский учитель Стив Хаген[32] пишет: «Мы не стараемся принудить себя отказаться от чувств, мыслей и надежд, возникающих в нашем сознании. Мы не хотим насильно ни внедрять, ни изгонять что-либо из него. Вместо этого мы позволяем любым вещам появляться и исчезать, приходить и уходить или просто присутствовать в нашем сознании… в медитации бывают моменты полного покоя и моменты возбуждения разума. Мы не стараемся достичь расслабленного состояния или избавиться от суеты в сознании — это привело бы к еще большей суете». Так выглядит первый этап пути к непривязанности: научиться рассматривать собственные мысли и чувства с позиции наблюдателя, а не участника. Присмотритесь к этой идее внимательнее, и вы обнаружите, что она может превратиться в замкнутый круг: наблюдение за своим мыслительным процессом в свою очередь является мыслительным процессом, и так до бесконечности.

К счастью, занятия медитацией не требуют решения этой головоломки. Говард рассказал об очень простом способе:

каждый раз, когда вы понимаете, что вас захватила какая-то мысль или эмоция, надо вновь сосредоточиться на дыхании.

Он процитировал католического мистика св. Франциска Сальского[33], практиковавшего христианскую медитацию: «Всякий раз спокойно возвращайтесь к началу. Даже если целый час уйдет лишь на то, чтобы тысячу раз вернуть ваше сердце туда, откуда оно тысячу раз уходило, вы потратите его с огромной пользой». Непривязанность значит намного больше, и, что очень важно, буддизм — это далеко не только непривязанность. Но истоки лежат именно здесь.

Гораздо проще понять все это, если вспомнить о том, что буддизм, который воспринимается сегодня как религия, первоначально был методом изучения психологии. Главный буддийский психологический источник — Абхидхарма[34] — представляет собой невероятно сложный фундаментальный труд с пунктами, подпунктами и полной технической аргументацией. А одно из его наиболее очевидных утверждений — идея о том, что во многих отношениях сознание можно рассматривать как одно из чувств наряду со зрением, слухом, обонянием, осязанием и вкусом. Точно так же, как мы ощущаем запах через «врата чувств» в виде носа и вкус через «врата чувств» в виде языка, сознание тоже можно рассматривать как своего рода «врата чувств» или как экран, на котором мысли отображаются как картины в кино. Мы обычно представляем себе мышление совсем иначе. Одно дело — звуки, запахи и вкусовые ощущения, и совсем другое — такая серьезная штука, как мысли, которые приходят из глубины нашего «я» и выражают его глубинную сущность, полагаем мы. Но так ли это на самом деле? Начав медитировать, вы очень быстро понимаете, что мысли и эмоции возникают и исчезают так же бесконтрольно и непроизвольно, как звуки и запахи. Я оказался настолько же неспособен контролировать появление мыслей, насколько не мог не ощущать утренний холодок при гонге на побудку в 5.30 утра или, собственно, не слышать сам удар гонга.

Непривязанность как цель становится более достижимой, если относиться к мыслям так же, как и к пяти видам ощущений.

В современном буддизме часто используется следующая аналогия: умственная деятельность рассматривается как подобие погодных явлений — дождя и солнца, ветра и метелей, которые приходят и уходят.

В этой аналогии сознание подобно небу: оно не привязывается к определенным «любимым» погодным условиям и не стремится избавиться от «плохих». Небо просто существует. В этом буддисты идут дальше стоиков, испытывавших склонность к определенным душевным состояниям, в особенности к невозмутимости. Истинный стоик мыслит таким образом, чтобы его не волновали неприятные события; истинный буддист рассматривает само мышление как набор событий, которые нужно непредвзято наблюдать.

По сравнению с практикой непривязанности к преходящим мыслям и чувствам практиковать непривязанность, испытывая физическую боль, кажется несравненно более сложным — непредвзятость к собственным физическим мукам может представляться даже нелепой. Однако именно в этой области за последние годы удалось получить самые убедительные научные подтверждения практики непривязанности. Некоторые буддисты, например Барри Магид, могут возражать против того, что польза медитации нуждается в «научном обосновании». Но наука может давать любопытные результаты, как в случае серии экспериментов, проведенных в университете Северной Каролины молодым психологом Фадилем Зиданом в 2009 году.

Он захотел проверить, каким образом медитация может влиять на переносимость людьми боли, и в этой связи с приятной непосредственностью стал причинять им боль. В его исследованиях использовались легкие электрические импульсы, недостаточно мощные, чтобы причинить вред, но вполне достаточные для того, чтобы вызвать сокращения конечностей, и от участников требовалось ранжировать свои субъективные болевые ощущения. Затем некоторые из них прошли курс из трех 20-минутных уроков медитации памятования, где им демонстрировали, каким образом можно достичь непредвзятой осознанности в мыслях, чувствах и ощущениях. Когда после этого была проведена следующая серия электрошоков, участники, прошедшие курс медитации, сообщали о более низких болевых ощущениях. (В похожем эксперименте группы Зидана с горячей плитой и сканированием мозга медитация снижала болевые ощущения каждого из участников в диапазоне от 11 до 93 %.) Можно было возразить, что с помощью медитации участники просто отвлекаются, и Зидан заставил другую группу респондентов решать математические задачи во время получения электрошока. Да, такое отвлечение давало некоторый эффект, но совершенно несопоставимый по масштабу с влиянием медитации. Кроме того, медитация снижала болевые ощущения даже в случае, если участники не занимались ею в промежутках между сериями электрошоков, чего нельзя сказать о других способах отвлечения.

«Для меня это выглядело диковато, — рассказывал Зидан. — Я поднимал мощность с 400 до 500 миллиампер, и их руки дергались, потому что напряжение стимулировало моторику нервов. А болевые ощущения оставались на низком уровне!» По мнению Зидана, «медитация научила их тому, что чувства и эмоции преходящи и не требуют, чтобы их обозначали или судили о них. С помощью медитации они отпускают боль, осознавая ее и понимая, что произошло. Они научились сосредоточиваться исключительно на том, что происходит в данный момент». Если вам приходилось вжиматься в кресло дантиста в ожидании неизбежной адской боли, которая никогда не случалась, вы понимаете, что главная проблема именно в привязанности к мысли о боли, страхе перед ее появлением и внутренним стремлением избежать ее. В лаборатории Зидана боль становилась менее беспокоящей, поскольку ее просто воспринимали, без каких-либо связанных с ней ожиданий или привязанных к этому мыслей и чувств.

Однако по мере того как в Обществе медитации «Прозрение» часы превращались в дни, мои привязанности казались все более непокорными. Ко второму дню тексты песен уступили место другим неприятным раздражителям. Постепенно я стал обращать внимание на молодого человека, который сидел позади меня слева. Я заметил его сразу, как только он вошел в зал для медитаций, и парень сразу вызвал у меня легкую неприязнь: его облик, особенно нарочито всклокоченная борода, показался мне вызывающим. Теперь меня стал раздражать и громкий звук его дыхания, казавшийся неестественным и заученно-театральным. Раздражение медленно нарастало, и моя реакция виделась мне совершенно оправданной и соразмерной. Это начинало становиться похожим на личный выпад, и я кипел от возмущения: насколько же пренебрежительно относится ко мне эта медитирующая борода, чтобы пытаться разрушить своим наглым поведением безоблачный покой моей медитации?

Как выяснилось позже, у опытных участников ретритов есть специальный термин для этого явления — «випассанское остервенение».

В тишине и покое мелкое раздражение способно разрастаться в полномасштабные истории ненависти; сознание настолько приспособилось придумывать различные сюжеты, что использует для этого малейшую возможность.

Поездка на ретрит временно избавила меня от настоящих стрессовых факторов моей жизни, и я, похоже, принялся выдумывать новые. Когда вечером я дополз до своей узкой койки, то все еще очень переживал по поводу этого громкого дыхания. В конечном счете я избавился от «випассанского остервенения», но только потому, что уснул мертвецким сном без сновидений.