Читать онлайн «Бог и Мультивселенная. Расширенное понятие космоса». Страница 22

Дальнейшие доказательства атомарной природы вещества были найдены в серии лабораторных наблюдений, кульминацией которых стал эксперимент 1896 года, поставленный британским физиком Дж. Дж. Томсоном (1856–1940) и его коллегами. Этот эксперимент подтвердил, что лучи, испускаемые катодом в вакуумной трубке, состоят из заряженных частиц намного меньшей массы, чем ион водорода — самый легкий объект из известных на тот момент. Эти частицы были названы электронами, и вскоре выяснилось, что они являются носителями электрического тока. Поскольку они двигались в направлении, противоположном направлению тока, условно названного положительным, заряд электронов был определен как отрицательный. Сегодня электрон все еще считается одной из фундаментальных частиц вещества.

Вернемся ко второму закону термодинамики. В 1872 году Больцман вывел так называемую Н-теорему, в которой доказал, что большое скопление хаотически движущихся частиц будет стремиться к состоянию равновесия, в котором некоторая величина Н, обратно пропорциональная энтропии, достигает минимума. Таким образом, Больцман фактически доказал, что второй закон термодинамики выводится из законов статистической механики частиц.

Коллега и хороший друг Больцмана Йозеф Лошмидт (1821–1895) усмотрел в этом парадокс, который получил название проблемы необратимости: если множество молекул хаотически движутся, теоретически они могут случайно прийти в состояние меньшей энтропии, даже будучи частью замкнутой системы.

В 1890 году Анри Пуанкаре опубликовал теорему возвращения, которая утверждает, что динамическая система спустя достаточное количество времени возвращается в исходное состояние. Это напрямую противоречило теореме Больцмана и потому как будто опровергало второе начало термодинамики.

В 1867 году Максвелл высказал сходные опасения относительно второго закона в своем знаменитом мысленном эксперименте, в котором воображаемая сущность, названная другими демоном Максвелла, перенаправляет частицы таким образом, чтобы добиться снижения энтропии.

Но ни в демонах, ни в ангелах потребности нет. Как в конечном итоге понял Больцман, его Н-теорема, а следовательно, и второй закон представляют собой вероятностные утверждения, а не незыблемые принципы. В среднем закрытая система, состоящая из множества хаотически движущихся частиц, будет стремиться к состоянию максимальной энтропии, как доказал Больцман, однако статистические колебания могут случайно привести систему в состояние меньшей энтропии. На самом деле в системе, состоящей из небольшого числа частиц, такое будет происходить довольно часто.

В повседневной жизни мы регулярно сталкиваемся с явлениями, которые называют необратимыми. Проколите шину — и воздух из нее выйдет наружу. Вам не приходилось наблюдать, чтобы сдутая покрышка через прокол вновь наполнялась воздухом из окружающей среды. Осколки разбитого стакана не склеиваются обратно. Мертвые не возвращаются к жизни.

Однако посмотрите на эти процессы с точки зрения элементарных частиц. Молекулы воздуха, окружающего сдутую шину, движутся случайным образом. Предположим, что большое их число совершенно случайно направится в дыру в покрышке. В таком случае шина могла бы надуться снова!

Мы не наблюдаем этого не потому, что это невозможно, но потому, что крайне маловероятно, чтобы молекулы воздуха, триллионы за триллионами, направились в нужном направлении, чтобы заново накачать покрышку.

Но, предположим, у нас есть закрытый сосуд, внутри которого всего три частицы. Вне этого сосуда находится среда, состоящая из множества частиц того же типа. Откройте его, и три частицы вылетят наружу. Пока мы держим его открытым, вероятность того, что эти три частицы вернутся обратно в сосуд, очень велика.

Другими словами, второй закон термодинамики не незыблем. Он представляет собой просто вероятностное утверждение.

Больцман распространил эту догадку на космологию, предположив, что, если Вселенная имеет достаточные масштабы, колебания энтропии могут привести к появлению изолированных областей, отклоняющихся от равновесного состояния и порождающих другие миры, подобные нашему, с уровнем энтропии, достаточно низким для того, чтобы поддерживать и развивать имеющийся порядок{97}. Таким образом, из Вселенной, подвергшейся тепловой смерти, предсказанной вторым законом, может возродиться живая Вселенная. А если может одна, то может и любое другое количество. Он не назвал это Мультивселенной, но вполне мог бы использовать это слово.

Больцману принадлежит еще одна мудрая догадка: второй закон термодинамики — это даже не закон! Это произвольная формулировка. Принцип, с которым мы имеем дело, состоит не в том, что средняя энтропия замкнутой системы должна нарастать со временем или в лучшем случае оставаться неизменной. Он заключается в следующем: время по определению движется в том направлении, в котором нарастает энтропия замкнутой системы, а именно нашей Вселенной. Артур Эддингтон (1882–1944) позже назвал это стрелой времени.

Как мы уже убедились, причина того, что мы не наблюдаем обратного хода определенных процессов, заключается в том, что это крайне маловероятно, а не в том, что это невозможно. Разложение и смерть, которые мы ежедневно наблюдаем вокруг, как будто подтверждают второй закон, однако это происходит, потому что мы, как и мир вокруг нас, состоим из огромного числа частиц, движущихся преимущественно случайным образом. Но когда вы имеете дело с небольшим количеством частиц, как в случае химических, ядерных реакций, а также реакций элементарных частиц, события могут развиваться в обоих временных направлениях.

Физику конца XIX века обычно называют классической. К этому времени физикам удалось разработать почти полную, но все же не исчерпывающую теорию материального мира. Вещество, составляющее этот мир, состоит из элементарных частиц, называемых атомами, причем каждый из 90 с небольшим сортов атомов соответствует одному из элементов периодической системы Менделеева. Эти частицы взаимодействуют друг с другом посредством двух фундаментальных сил: гравитации и электромагнетизма, с исчерпывающей точностью математически описанных ньютоновским законом всемирного тяготения и уравнениями Максвелла соответственно. Таким образом, движение каждой частицы во Вселенной полностью определяется этими законами независимо от скорости и положения частицы в пространстве в данный момент времени.

Согласно данным небесной механики и спектрального анализа звезд, эти атомы и теоретические основы их поведения одинаковы во всей Вселенной.

Но все же в физике еще оставалось несколько нерешенных проблем. Уравнения Максвелла предсказали существование электромагнитных волн, движущихся в пространстве со скоростью света. Видимый свет определили как один из вариантов этого электромагнитного излучения, ограниченный узким диапазоном длины волны, что убедительно подтверждало волновую теорию Гюйгенса (см. главу 3). Вдобавок за пределами этого диапазона обнаружились волны, также распространяющиеся со скоростью света. Тем не менее волновая теория света не могла объяснить три наблюдаемых свойства света:

♦ линейчатые спектры;

♦ чернотельное излучение;

♦ фотоэффект.

Линейчатые спектры мы уже обсуждали — это очень тонкие темные линии, наблюдаемые при прохождении света сквозь вещество, и светлые линии, наблюдаемые при испускании света горячими телами. В рамках волновой теории понять природу этого явления нельзя.

Чернотельным излучением называются электромагнитные волны, излучаемые обычными предметами. Черное тело имеет сглаженный спектр, пик которого зависит от температуры этого тела. Пик спектра очень горячего Солнца приходится на центральную часть видимого диапазона, на желтый свет. Сторонники мнения, что физические параметры были настроены в точности таким образом, чтобы на Земле смогли развиться люди, попытаются убедить нас, что спектр солнечного света был создан именно с таким пиком, чтобы соответствовать диапазону, к которому наиболее чувствительны наши глаза, созданные по Божьему подобию. Куда более вероятно, что наши глаза развивали чувствительность именно в диапазоне, окружающем этот пик, потому мы и зовем его видимым. Излучение, испускаемое более холодными объектами, такими как вы или я, находится в инфракрасном диапазоне с длиной волны большей, чем у красного света. Щитомордники другие гремучие змеи эволюционировали таким образом, чтобы видеть инфракрасное излучение — это помогает им ловить теплокровную добычу в темноте, так что для них инфракрасный свет является видимым. Если эти объекты не отражают свет, они кажутся нам черными, именно поэтому мы называем их черными телами.