Читать онлайн «Полководцы XVII в». Страница 48

Трудно восстановить Цельную картину ночного боя, даже непосредственные участники и современники допускали в своих описаниях много разночтений и противоречий, порой встречалось и намеренное умалчивание, но все же в совокупности они воссоздают трагедию Смоленска, отчаянный героизм его защитников.

Обратимся к этим описаниям — они ведь подлинные документы эпохи и потому, наверное, более интересны, чем красочные живописания позднейших литераторов.

В записках гетмана Жолкевского последний штурм Смоленска представлен таким образом.

Король Сигизмунд III решил «попытать счастья, ибо передававшиеся из крепости извещали, что уже весьма мало осталось людей, способных к защите, что одни вымерли, а другие удручены болезнями. На валах, где прежде было множество людей, теперь, по причине недостатка их, видно было уже не много стражи; как после говорил и сам Шеин, что не оставалось всего на все и двухсот человек, годных к обороте».

Что ж, здесь гетман пишет правду, именно так и было, и дальнейший рассказ о взятии Смоленска только подтверждает почти полное отсутствие живой силы у обороняющихся;

«В полночь Каменецкий приступил с своей стороны к стене, и потихоньку влезли на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их; и когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням, тогда показалось только малое число московитян при воротах Авраамовских; они же хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз.

Немецкая пехота с своей стороны влезла также на валы почти в одно и то же время, но там, в недалеком расстоянии, находился сам Шеин с несколькими десятками человек, как бы между пробитою стеною, чрез которую влезли немцы, и приметив их, начали перестреливаться с ними. Но услышав пальбу в той стороне, где был Каменецкий, пришел в беспокойство и поспешил зажечь порох, подложенный под помянутый свод. И в самом деле зажженный им порох взорвал большой кусок стены, так что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, которым и воспользовался маршал с теми, кои при нем находились. Таким образом Смоленск был завоеван обратно…»

Здесь гетман допускает явную неточность, приписывая взрыв стены воеводе Шеину. По некоторым данным, мина была заложена уже упоминавшимся ранее «петардщиком» паном Новодворским.

Взрыв каменного собора, о котором пойдет речь дальше, гетман приписывает пожару, охватившему город. «Огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел пребывание архиепископ), с собравшимися в нее людьми, которых даже неизвестно куда девались разбросанные остатки, и как бы с дымом улетели».

Гетман Жолкевский умалчивает о настоящей причине взрыва, но все-таки отдает должное героизму и самопожертвованию последних защитников Смоленска, которые предпочли смерть плену: «Когда огонь распространился, многие из московитян, подобно как и в Москве, добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру…»

В записках Маскевича подробно повествуется о подкопе под стены, будто бы послужившем главной причиной падения смоленской крепости. Маскевич, отмечая прошлые неудачи поляков в минной войне, пишет, что «впоследствии подкопы были удачны, когда повели их к тому месту, куда били орудия и где московитяне уже не могли подслушивать. В сем том месте во время штурма взорвало порохом не малую часть стены и засыпало внутри крепости ров, который провели московитяне, не доверяя стенам и опасаясь их падения от пушечных выстрелов. Ров заровняло и пешим весьма легко было пройти в крепость…»

Здесь Маскевич поправляет гетмана Жолкевского, который выдвинул неубедительную версию, будто крепостную стену взорвали сами горожане.

В записках иезуита Яна Велевицкого основное внимание уделено заключительному, самому трагическому эпизоду смоленской обороны — взрыву Богородицкого собора.

«13 число июня (3 июня) было достопамятно не только для Польского королевства, но для всего мира христианского: в этот день король польский Сигизмунд III завоевал и отнял у русских город Смоленск, после осады, продолжавшейся почти два года.

Русские, доведенные до крайнего отчаяния, и видя невозможность противиться неприятелю, уже врывающемуся в крепость, стеклись в большом множестве в один храм, в котором были сложены все сокровища; потом подложили серный порох, зажгли его и взорвали храм на воздух, при чем погибли все находившиеся там люди и все бывшие в нем сокровища. Вместе с тем, русские сделали все то, что люди обыкновенно делают в отчаянном положении, а особенно они заботились о том, чтобы истребить все, могущее служить к обороне крепости. Не желая, чтобы вещи эти достались в руки наших, они сожгли их. Но, наконец, по взятии в плен главного вождя (М. Б. Шеина), а также всех военных снарядов и большей части гарнизона русские принуждены были сдаться».

Иезуит отмечает, что после 27 июня 1611 года, когда в Кракове стало известно о падении Смоленска, два дня «был триумф, и во всех храмах происходили благодарственные молебствия; те же триумфы и те же молебствия происходили во всем королевстве Польском».

Русский источник, «Повесть о победах Московского государства», сохранил имя героя, поставившего последнюю точку в смоленской трагедии. «Король же польский, жестоко штурмуя город, велел подкоп большой вести под сруб кожевенного колодца и под стену и начал еще сильнее нападать. И вот, когда подкоп подвели, велел он туда много бочек с порохом закатить и взорвать. И охватили город тревога и смятение. Архиепископ же смоленский Сергий в соборной церкви был. Набежали в церковь все люди: и многие смоленские боярыни, и дворянские жены с детьми, и жители других городов, и простые люди с женами и детьми, и набралось народу полная церковь. И был благодаря тому злому подкопу взят город Смоленск. Поляки и литовцы по городу православных христиан преследовали и много крови пролили. Архиепископ же велел церковные двери затворить, и накрепко запереть. Но королевские люди двери вырубили и начали людей рубить и живых хватать. Архиепископ же взял честной крест и пошел навстречу иноверцам. А они, окаянные, голову ему рассекли и живого схватили, людей же много порубали и в плен забрали. Один же посадский человек, по имени Андрей Беляницын, видя, что иноверцы избивают народ, взял свечу и пошел под церковь, и запалил бочки с порохом, весь пушечный запас. И был взрыв сильный, и множество людей, русских и поляков, в городе и за городом побило. И ту большую церковь, верх и стены ее, разнесло от сильного взрыва. Король же польский ужаснулся и в страхе долгое время в город не входил. И в то время была сеча злая в Смоленске, православных христиан поляки избивали…»

Только дымящиеся развалины, обильно политые кровью, достались королю Сигизмунду III. «Крепость почти вся выгорела, мало осталось строений, сгорели также и пороховые запасы», — сокрушался гетман Жолкевский.

Триумф короля оказался горьким.

Какова же дальнейшая судьба воеводы Михаила Шеина?

Как нам уже известно из записок гетмана Жолкевского, воевода с несколькими десятками ратников, пытаясь остановить немецких пехотинцев, ворвавшихся в пролом возле Авраамиевских ворот, начал перестрелку, но вынужден был отступить перед превосходящими силами противника. Большая часть его ратников погибла в схватке. «Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой, как сказано, стрелял в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним — еще дитя — сын его…» Наконец, воевода вышел из башни «с сыном и со всеми при нем находившимися», и было их всего пятнадцать человек…

Плененного воеводу сразу доставили в ставку короля Сигизмунда III. На хороший прием он, конечно, не Мог рассчитывать: воевода Михаил Борисович Шеин олицетворял собой ту упрямую силу, которая на два года задержала королевскую армию, подорвала личный престиж Сигизмунда III, нанесла шляхетству огромные потери, Но то, что произошло с прославленным воеводой, превзошло самые недобрые ожидания. Даже в то жестокое время плененных командующих не пытали.

Для Михаила Шеина поляки сделали исключений.

Официальная разрядная книга, описывая жестокости, допущенные в отношении Михаила Шеина, объясняла их так: «Король Смоленск взял, и боярина Михаила Борисовича Шеина в Смоленске взял с женою и с детьми, и пытал его многими разными пытками, и сослал его с женою и с детьми в Польшу, и велел разослать по разным городам; и теснота и голод им был великий за то, что он против короля в Смоленске сидел многое время, и королевских польских и литовских и немецких людей на многих приступах многих побил, а королю города не Сдал, а на королевские прелести ни на какие не уклонился, стоял в твердости разума своего».