Читать онлайн «Язык, онтология и реализм». Страница 65

К этому же выводу ведут и попытки придать более точный смысл отношению соответствия. Истолкование соответствия как определенного изоморфизма между структурой высказываний и структурой фактов, предложенное Расселом и ранним Витгенштейном в их концепциях логического атомизма, со всей очевидностью продемонстрировало, что соответствие устанавливается между онтологически «однородными» сущностями: Рассел трактует факты как истинные суждения, а у Витгенштейна предложение является лингвистическим фактом, имеющим с изображаемым им — другим — фактом общую логическую форму. Если же соответствие понимается как чисто конвенциональное отношение, как это имеет место в варианте корреспондентной теории истины Дж. Остина, то оно характеризуется через принадлежность предложения, описывающего некоторое конкретное положение дел, к типу предложений, которые используются для описания вида ситуаций, включающего данное конкретное положение дел. Сам факт, что эти и аналогичные им попытки эксплицировать понятие соответствия в терминах других известных нам отношений были признаны неудачными, только усиливает впечатление о его таинственности и непостижимости.

Особую остроту эта проблема приобретает в случае теоретических положений науки, эмпирическая проверка которых носит довольно сложный и опосредованный характер. Во-первых, в этом случае сопоставлять с «реальностью» можно только определенные следствия из теорий, а во-вторых, эта «реальность» представляет собой совокупность научных фактов, результатов экспериментов, измерений и наблюдений и т. п., которые, как стало принято говорить, являются «теоретически нагруженными». Тезис о теоретической нагруженности эмпирических фактов занимает важное место во второй группе аргументов, выдвинутых против реалистического истолкования истины. Его считают важным свидетельством зависимости процедуры эмпирической проверки теорий от самих теорий. Действительно, если в интерпретацию эмпирических фактов, выступающих для теории в качестве проверочных, включается сама проверочная теория, то возникает порочный круг, который «создает очевидные препятствия для реконструкции экспериментальной проверки теории как эффективно действующего и независимого критерия оценки и сравнения теорий» [Мамчур, 2004, с. 64]. Этот тезис, который в 1960-е годы главным образом использовался для обоснования отсутствия в науке некоего общего базиса в виде теоретически нейтрального языка наблюдения, в дальнейшем стал расцениваться как важный довод, опровергающий возможность установления истинности теорий в ходе их эмпирической проверки, поскольку такое «соответствие» теории фактам не говорит в пользу их истинности.

Еще один серьезный аргумент, выдвигаемый против научных реалистов, опирается на тезис о недоопределенности теорий эмпирическими данными. Этот тезис был сформулирован У. В. О. Куайном при решении проблемы выбора теории, однако к аналогичной идее обращались многие критики реализма в науке и до Куайна, например П. Дюгем, А. Пуанкаре, Г. Рейхенбах и др., поэтому этот аргумент приобрел уже статус классического. Согласно этому аргументу, если две теории имеют в качестве своих следствий одни и те же подтверждаемые эмпирические данные, будучи «эмпирически эквивалентными», то они не имеют различий и в эпистемическом отношении, получая одинаково хорошую поддержку со стороны этих данных. Следовательно, у нас нет серьезных оснований признавать истинной какую-либо одну из этих теорий. Американский философ науки Л. Лаудан назвал поэтому этот вывод «эгалитарным тезисом» [Laudan, 1996, p. 33]. Поскольку у любой теории, опирающейся на данные наблюдения, могут быть несовместимые с ней, но эмпирически эквивалентные ей соперницы, отсюда следует, что ни одна теория не может с полным правом считаться истинной. Тезис о недоопределенности теорий данными находит некоторое подтверждение в истории науки. Так, нередко эмпирически эквивалентными бывают сменяющие друг друга теории, выражающие прямо противоположные взгляды на одну и ту же совокупность эмпирических фактов. В некоторых случаях, как, например, в случае волновой квантовой механики Шрёдингера и матричной квантовой механики Гейзенберга, такими теориями оказываются интерпретации, построенные с использованием различных математических формализмов. Но главным доводом в пользу этого тезиса для критиков научного реализма служит то обстоятельство, что для любой теории в принципе возможно построить эмпирически эквивалентную ей соперницу. Поскольку из любой теории наблюдаемые следствия выводятся с помощью вспомогательных допущений, то всегда можно подобрать такие вспомогательные допущения, которые бы позволили приспособить теорию к любым «неподатливым» данным (это обосновывается известным тезисом Дюгема — Куайна). Отсюда следует, что для любой совокупности данных и для любых двух конкурирующих теорий T и T' имеются подходящие вспомогательные допущения такие, что в соединении с ними T' будет эмпирически эквивалентна T, которая использует свои вспомогательные средства. Это означает, что никакие эмпирические данные не позволят нам провести эпистемического различия между любыми двумя конкурирующими теориями.

Из современных противников научного реализма этот аргумент наиболее активно использует американский философ науки Бас ван Фраассен, разрабатывающий концепцию «конструктивного эмпиризма». С его точки зрения, целью науки являются не истинные теории (так как эта цель, в силу факта недоопределенности теории данными, недостижима), а «эмпирически адекватные» теории. Поскольку две эмпирически эквивалентные теории являются в равной мере эмпирически адекватными, ван Фраассен полагает, что, если мы решаем выбрать какую-то одну из них, наше решение опирается не на эпистемические основания, а на прагматические. При выборе теории учитываются такие ее достоинства, как простота, экономность, возможности объяснения и т. п. Эти достоинства являются прагматическими, поскольку они, по мнению Фраассена, не имеют отношения к истинности теории и не могут служить разумными основаниями для ее принятия.

По мнению критиков научного реализма, спасти реалистическое понятие истины не помогут ни ссылки на ее приблизительный характер, ни свидетельства эмпирической успешности науки. По словам Дж. Уоррола, «почему мы должны доверять тому, что современная наука говорит нам о некотором аспекте базисной структуры вселенной, если наука так часто меняла свое мнение об этой базисной структуре в прошлом?» [Worral, 1982, p. 216]. История науки не дает никаких оснований полагать, что сущности, постулируемые новейшими научными теориями для объяснения наблюдаемых явлений, не будут отброшены в результате некоторой будущей научной революции, как это уже случалось не раз, и поэтому мы не вправе считать их такими же реальными, как растения, животные, камни и т. д. М. Хессе считает, что здесь должен быть применен «принцип отсутствия привилегий»: «…наши собственные научные теории следует считать так же подверженными радикальным концептуальным изменениям, как и прошлые теории» [Hesse, 1976, p. 264]. Л. Лаудан обобщил это возражение в виде аргумента, получившего название «пессимистическая (мета)индукция» [Laudan, 1984]. Согласно этому аргументу, надежность реалистического объяснения успешности науки разрушается самой историей науки. Поскольку история науки знает немало теорий, которые в течение долгих периодов времени были эмпирически успешными, но в конечном счете оказались ложными, то методом индукции отсюда можно заключить, что и наши нынешние успешные теории, вероятно, являются ложными или, по крайней мере, они с большей вероятностью являются ложными, чем истинными. Следовательно, эмпирическая успешность научной теории не гарантирует, что теория является приблизительно истинной; иными словами, между эмпирической успешностью и приблизительной истинностью теорий нет связи, которая бы позволила нам использовать одну для объяснения другой. В конечном счете это означает, что нельзя говорить о каком бы то ни было сохранении референции научных терминов при их переходе из одной теории в другую, а стало быть, и о какой-либо устойчивости в описании наукой глубинных структур реальности. В поддержку своего вывода Лаудан привел список теорий, которые когда-то считались эмпирически успешными и плодотворными, но впоследствии были признаны ложными, назвав этот список «историческим гамбитом».

Перечисленные аргументы достаточно серьезны, чтобы поколебать веру в истину как соответствие реальности. Они внесли глубокий раскол в лагерь сторонников научного реализма. Одни философы (Н. Картрайт, Я. Хакинг, Р. Харре, А. Файн и др.) попытались сформулировать реалистическую позицию, не опираясь на понятие истины. Другие (У. Селларс, Х. Патнэм, М. Хессе, А. Масгрейв и др.) нашли выход в том, чтобы связать научный реализм не с корреспондентной теорией истины, а с иной — как правило, прагматистской или когерентной — ее трактовкой. И, наконец, третьи (М. Девитт, Д. Папино, Р. Бойд и др.) сохранили свою прежнюю позицию, осознав необходимость разработки новой стратегии защиты научного реализма и лежащей в его основе корреспондентной теории истины.