Читать онлайн «Язык, онтология и реализм». Страница 48

Если мы теперь обратимся к теории значения Дэвидсона, в которой понятие истины является базовым, т. е. понимание предложения (знание его смысла) приравнивается к знанию условий, при которых это предложение истинно, то мы увидим, какие последствия имеет для нее это различение смысла и силы. По мнению Даммита, «тот, кто относительно некоторого данного предложения знает, какие условия должны иметь место, чтобы оно было истинно, еще не знает всего того, что нужно знать, для того чтобы понять значимость (significance) произнесения этого предложения» [Dummett, 1976, p. 73]. Если бы мы допустили, что знания условий истинности достаточно для этого, мы тайком протащили бы представление о том, что говорящим известно, как условия истинности произнесенного предложения определяют его конвенциональную значимость, однако задача теории значения, указывает Даммит, как раз и состоит в том, чтобы сделать явной эту предполагаемую связь между условиями истинности предложения и лингвистическим актом, совершаемым посредством его произнесения. Поэтому здесь возникает вопрос: так что же знают говорящие, когда они понимают язык?

Рассмотрение этого вопроса Даммит начинает с описания характера знания, которым обладает человек, понимающий язык. С одной стороны, знание языка (или владение языком) сродни таким практическим способностям, как плавание или езда на велосипеде, которые считаются практическим знанием или «знанием-как». На это указывает то, что знание языка является знанием о том, как употреблять то или иное языковое выражение. Отличительной особенностью таких практических способностей служит то, что они предполагают процесс обучения, поэтому, указывает Даммит, «„знать“ в этих случаях означает „быть наученным“» [Dummett, 1996, p. 94]. С другой стороны, между способностью говорить на языке и такими физическими умениями, как плавание или езда на велосипеде, есть и важное различие. Человек, не умеющий плавать, тем не менее может знать, что такое плавание, тогда как в случае владения языком ничего подобного быть не может, ибо человек, не обучавшийся, скажем, испанскому языку, не способен знать, что значит говорить по-испански: по словам Даммита, «здесь нет разрыва между знанием, что значит говорить по-испански, и знанием, как это делать» [Dummett, 1996, p. 95]. Поэтому в своих более поздних работах, продолжая подчеркивать тесную связь знания языка с практической способностью, Даммит говорит о необходимости выделения наряду с теоретическим («знанием-что») и практическим («знанием-как») третьей разновидности знания — знания промежуточного типа, и, по его мнению, «обучение языку есть приобретение знания этого промежуточного типа» [Dummett, 2006, p. 48].

В то же время вслед за Н. Хомским и другими Даммит полагает, что любая практическая способность предполагает неявное знание у того, кто ее проявляет, принципов, управляющих этой способностью. Поэтому и от говорящих на каком-либо языке не следует ожидать явного знания принципов или правил этого языка. Чтобы пояснить свою мысль, Даммит предлагает аналогию с шахматами: как правило, человек обучается игре в шахматы, знакомясь с ее правилами, однако, в принципе, человека можно было бы научить ей и не формулируя правил, а просто поправляя его, когда он делал бы запрещенный ход. В этом случае, обучившись играть, человек знал бы правила или принципы игры неявно. Именно такое неявное усвоение правил и принципов происходит и при обучении родному языку. Однако это неявное знание принципов вполне можно сделать явным, представив его в виде пропозиционального знания, состоящего из суждений, упорядоченных в дедуктивную систему. Выполнить эту задачу призваны философы, и, как пишет Даммит, «такое теоретическое представление владения языком мы и будем называть вслед за Дэвидсоном „теорией значения“ для данного языка» [Даммит, 1987, с. 130]. Но если владение языком трактуется как связанное с практической способностью неявное знание того, что может быть теоретически представлено как теория значения данного языка, то, считает Даммит, теория значения должна представить не только то, что говорящему следует знать, чтобы понимать язык, но и то, что является проявлением этого знания, в противном случае теория значения «лишается связи с тем практическим умением, теоретическим представлением которого она должна быть» [Даммит, 1987, с. 131]. Таким образом, в представлении Даммита связь между значением и употреблением состоит в том, что знание значения того или иного языкового выражения должно проявляться в практических умениях, из которых складывается употребление этого языкового выражения, а стало быть, оно должно быть публично наблюдаемым в лингвистическом поведении. С проявляемостью этого знания в лингвистических практиках напрямую связана и возможность его публичного усвоения в процессе обучения языку. Поэтому ни одна приемлемая теория значения, считает Даммит, не может не отвечать требованиям проявляемости и усваиваемости языкового знания. Как мы увидим далее, именно эти требования играют ключевую роль в доводах, выдвинутых Даммитом против теории значения, опирающейся на понятие истины.

Итак, согласно Даммиту чтобы быть приемлемой, теория значения, принимающая в качестве базового понятие истины, должна состоять из двух частей. Первая ее часть будет иметь в качестве своего ядра теорию референции, а оболочкой для этого ядра будет служить теория смысла. Второй частью теории значения должна быть теория силы. Теория референции будет содержать теоремы, определяющие условия истинности предложений, а также аксиомы, приписывающие референцию словам. Теория смысла будет связывать конкретные практические способности говорящего с определенными теоремами и аксиомами теории референции, а теория силы будет определять различные типы лингвистических актов. Конечно, признает Даммит, нельзя требовать, чтобы все суждения, из которых состоит теория референции, были соотнесены с конкретными практическими способностями, владение которыми образует знание этих суждений, но по крайней мере для некоторых из них такое соотнесение должно быть осуществлено, поскольку только таким образом мы смогли бы сделать явной связь между условиями истинности предложений и теми лингвистическими актами, которые совершаются посредством их произнесения, и тем самым мы объяснили бы, как знание языка позволяет тем, кто говорит на этом языке, выводить каждый аспект употребления некоторого предложения из знания его условий истинности. Проблема в том, что как только мы попытаемся разобраться с тем, как можно соотнести условия истинности предложений с конкретными практическими способностями, мы столкнемся с непреодолимыми, по мнению Даммита, трудностями, и эти трудности связаны с понятием истины, лежащим в основе рассматриваемой нами теории значения.

Начать с того, что возможность выведения говорящим всех аспектов употребления предложений из знания их условий истинности предполагает, что он знает не только условия истинности предложений, но и множество общих принципов и, в частности, обладает понятием истины. Поэтому приемлемая теория значения не может ограничиться экстенсиональным определением предиката «истинно», т. е. перечислением предложений, к которым этот предикат применим, она должна раскрыть содержание этого предиката и тем самым дать ответ на вопрос, что значит знать условия истинности предложения. Когда же мы подвергаем анализу понятие истины, используемое в истинностно-условной семантике, мы обнаруживаем, что оно содержит в себе два важных принципа. Первый принцип, который Даммит называет «принципом C», гласит, что «если утверждение истинно, должно существовать нечто такое, благодаря чему оно истинно» [Даммит, 1987, с. 152]. Даммит сразу уточняет, что данный принцип носит регулятивный характер, т. е. он не означает, что сначала мы определяем, что же существует в мире, и только затем решаем, что нужно, чтобы наши высказывания были истинными; все происходит наоборот: «сначала мы устанавливаем подходящее понятие истины для утверждений различных классов, а затем из этого делаем вывод о строении реальности» [Даммит, 1987, с. 152]. Второй регулятивный принцип — Даммит называет его «принципом K» — говорит, что «если утверждение истинно, то должна существовать принципиальная возможность узнать это» [Даммит, 1987, с. 165]. За этим принципом стоит соображение о том, что мы вряд ли могли бы претендовать на понимание истинности некоторого высказывания, если бы у нас не было никакого представления о том, как ее установить, даже когда мы не способны ее установить в силу ограниченности наших когнитивных возможностей.

Однако, считает Даммит, помимо этих двух принципов, составляющих основу корреспондентной теории истины, в истинностно-условной семантике принимается еще один принцип — принцип двузначности, согласно которому любое высказывание определенно является или истинным или ложным независимо от того, известно ли нам его истинностное значение и способны ли мы его установить. В результате мы получаем понятие истины, которое выходит за пределы наших когнитивных способностей и возможностей, поэтому Даммит называет его «трансцендентным», и главный вопрос для него заключается в том, можем ли мы, опираясь на такое эпистемически неограниченное представление об истине, осуществить в рамках теории смысла, или значения[112], соотнесение условий истинности предложений с конкретными практическими способностями, из которых состоит употребление этих предложений.