Читать онлайн «Словенская литература. От истоков до рубежа XIX–XX веков». Страница 50

Эмоциональная палитра лирики Мурна отличается большим многообразием оттенков чувств и настроений – здесь и щемящая тоска, и уныние, и самоирония – то горькая, то шутливая, и мечты о свободе и душевной гармонии, и сладкая грусть, и любовное томление. Страх как предчувствие близкой смерти (например, «Не пойду через поляны»), ощущение неумолимости рока, предваряющее образность экспрессионизма, соседствуют с радостью, которую дарит природа, открытостью солнцу, весне, добру («Весенний романс», «Весеннее предчувствие»). В любовной лирике, достаточно разнородной по охвату переживаний, даже горестные мотивы неразделенного чувства или измены возлюбленной («Ах, забыть», «Ночи», «Fin de siècle» 1–2) не имеют подлинно трагической глубины. Часто встречаются светлые, задорные, даже с призвуком игривости и чувственности любовные стихи («Как роза на поляне», «На холме» и др.), во многих случаях по духу и стилю близкие к народной песне.

Не приемля бездушия и лицемерия городских буржуазно-мещанских кругов, с которыми ему приходилось соприкасаться, мечтая о духовном и физическом здоровье, гармоничности бытия при постоянном естественном контакте с природой, поэт обращается к жизни и обычаям словенских крестьян («Вот, женился бы я», «Крестьянская песня», «Зимняя крестьянская песня», «Сваты»), воспевает и крестьянский труд – сам процесс труда, тяжелого, но радостного, и его плоды («Томление», «Песня о колосе», «Косарь»). Нередко в подобных стихах полностью растворяется субъективное «я», происходит объективизация лирики и своеобразная имитация фольклора[104] с использованием его особенно выразительных, тщательно отбираемых элементов – народных речений, обрядовых присловий, заклинаний.

Мурн поэтизирует и идеализирует крестьянскую жизнь, она представляется идиллическим бытием, где царит гармония и достаток, социальный аспект практически отсутствует (приглушенные намеки в этой области встречаются лишь в двух случаях). Это не реальная действительность, а прекрасная мечта. «Образы, картины, явления крестьянских будней и праздников, фольклорное духовное наследие, импрессии, рождаемые природой, как фон всего этого – несомненные символы, исполненные стремления к недостижимому, прекрасному, гармоническому, доброму, которое со сладостной болью захватило европейского поэта на рубеже веков»[105]. С поэтикой символизма, придававшей большое значение звучанию стиха, связаны и поиски новых выразительных, соответствующих замыслу поэта ритмов, и кое-где возникающая звукопись. В рамках таких поисков происходит освоение и широкое творческое использование ритмики Кольцова, в первую очередь его «пятисложника». С символизмом связано и своеобразное экспериментирование Мурна в 1899–1900 гг. – в его стихах появляются элементы парадокса, смысловая неясность, недосказанности вплоть до синтаксических нарушений. Книга стихов Мурна «Стихотворения и романсы» вышла посмертно в 1903 г., тогда же его поэзия получила признание и в дальнейшем оказывала воздействие на многих словенских поэтов XX–XXI вв.

Вступив в литературу в 1890-е гг. одновременно с другими зачинателями «словенского модерна», О. Жупанчич стал впоследствии крупнейшим словенским поэтом первой половины XX в. После смерти Кетте и Мурна он сознавал себя преемником их общих духовных и литературно-реформаторских устремлений, продолжая и соответственно преобразуя их на новом этапе. Одним из исходных моментов ранней поэзии Жупанчича (как у Кетте и Мурна) было народно-песенное начало, проявлявшееся то отчетливее, то приглушеннее и в дальнейшем. В конце 1890-х гг. в той или иной степени и форме в его творчестве начинает ощущаться воздействие Бодлера, Верлена, Демеля, позже, с середины 1900-х гг. – Уитмена и Верхарна. Жупанчич пережил кратковременное и неглубокое увлечение декадансом, оставившее следы лишь в некоторых стихотворениях его первого сборника («Чаша упоения», 1899). В нем преобладает интимная, в основном любовная лирика. Молодой автор уже здесь выступает новатором в области словенского стихосложения, вводит новые ритмы и размеры, широко использует свободный стих, расширяет возможности словенской рифмы. Очень скоро Жупанчич отходит от принципов «чистого искусства», выступает за связь литературы с жизнью народа, задумывается над исторической судьбой словенцев, предвидит неизбежность важных перемен в их будущем (стихотворения «День всех живых», «Песня молодежи», 1900). В этих программных стихах – пафос борьбы, устремленность в будущее. Позже они вошли в сборник «По равнине» (1904), открывающийся одним из самых сильных по своему эмоциональному воздействию произведений Жупанчича – циклом «Манам Йосипа Мурна-Александрова») – своеобразным реквиемом умершему другу, обобщенно отражающим трагическую участь словенского поэта и шире – всех выдающихся представителей словенского народа, а значит, и его судьбу. Но, несмотря на глубокую скорбь и мотив мученичества, цикл заканчивается оптимистически – символическим образом Мужества. В целом в лирике этой книги преобладает оптимистическое мироощущение, проступают черты импрессионизма и символизма, фольклорноромантические элементы. Но постепенно – как общая тенденция развития – мимолетное, случайное все чаще заменяется у Жупанчича существенным, глубоким. Налицо своеобразная концентрация мысли и эмоций, благодаря которым достигается высокая степень обобщения при соответствующем укрупнении образов, часто имеющих характер символов – отвлеченных, многозначных или, еще чаще, поддающихся вполне конкретной расшифровке. В некоторых стихотворениях, созданных в 1910-е гг., встречаются элементы зарождавшегося тогда в словенской литературе экспрессионизма.

Во время поездки в 1905 г. в Париж Жупанчич слушает выступления А. Франса и Жореса, зачитывается Уитменом и Верхарном, задумывается над философскими, социальными, эстетическими проблемами, что проявляется в сборнике «Разговоры с собой» (1908). В нем отражаются размышления над вопросами бытия и человеческого познания, поиски смысла жизни и творчества, сомнения, ощущение крайней противоречивости действительности, а порой и трагическое одиночество. Возникающие мотивы богоискательства сменяются ироническим скептицизмом («Мой бог»), а иногда даже атеизмом, хотя в этот период Жупанчичу более свойственно пантеистическое возвеличивание природы как результат субъективно-лирического ее восприятия. Человек с его сложным внутренним миром предстает на фоне необъятных далей вселенной, в перспективе вечности. Если раньше космические образы выступали в функции символов, знаменующих беспредельность духовного мира поэта, взлетов мечты, масштабов страданий, то теперь помимо этой функции они создают объективно существующую картину вселенной. Размышляя о ее бесконечности, поэт глубоко верит в силу человеческого духа, в его устремленность к познанию, что раскрывает перед человеком неограниченные возможности – способность достигнуть любых глубин и высот, постичь «последние тайны» («Пробуждение»).

Расширение кругозора Жупанчича определяет и его новый подход к теме родины, возникновение при этом социального аспекта. Его тревожит массовая эмиграция словенских крестьян в поисках заработка в Америку и некоторые страны Европы, что в сочетании с другими существенными проблемами современности отражается в одном из лучших произведений поэта, богатой и сложной по содержанию лирической поэме «Дума». Это, прежде всего, вдохновенная песня горячей и нежной любви к родине и ее трудолюбивым людям.

Из колоритных пейзажных и бытовых зарисовок складывается неповторимый облик родного края поэта, а затем и обобщенный образ родины. Но романтическому восприятию жизни словенских крестьян, ее патриархальной идиллической благодати (женский голос в начале поэмы и авторские воспоминания во второй ее части) противостоит «песня больших городов», гимн достижениям человеческого труда, технического прогресса, гениальной прозорливости научной мысли, возможностям искусства. В связи с «песней городов» в творчестве Жупанчича отчетливо возникает тема пролетариата. Знакомый с идеями социализма, поэт возлагает надежды на его историческую миссию, на грядущие общественные преобразования. Он создает обобщенный образ рабочего, горячо ему симпатизируя. Словенские эмигранты тоже вливаются в огромную армию пролетариев, но на чужбине часто гибнут, особенно в шахтах. Одна из таких трагедий раскрывается в имеющих фольклорную окраску горестных причитаниях вдовы, получившей известие о гибели сына. Но если эмигранты и выживут, то неизвестно, вернутся ли они на родину. Так, в представлении Жупанчича, родина с ее сыновьями растекается по свету. Жизненный, объективный характер содержания поэмы и глубокое волнение автора при подходе к наболевшим вопросам определяют особенности ее стиля. Жупанчич отдаляется от связанного с символизмом мира поэтических видений, образы здесь, как правило, четки и конкретны и в то же время имеют яркую лирикоэмоциональную окраску. «Думу» отличает новизна, смелость, свежесть тропов; широте охвата явления в поэме соответствует ее звучание – преимущественно свободный стих с удивительной эмоциональной гибкостью. Важное место занимает в сборнике тема творчества, осмысление роли поэта в мире («Ночной псалом», «Эпилог»).