Читать онлайн «Книга благонамеренного читателя». Страница 24

Почему обида половецкая машет лебедиными крыльями?

Гуси и лебеди — отрицательные образы древнерусского фольклора и письменности. Если русских в поэзии обозначают — соколы, то степняков — гуси и лебеди. В «Задонщине»: «Тогда гуси возгоготаша на речкы на Мечи, лебеди крилы въсплескаша. Ни гуси возгоготаша, во поганый Мамай на Русскую землю пришел, а выводы своя привел». (Список И–1). «Уже бо те соколы и кречеты за Дон борзо перелетели и ударилися о многие стада лебединые. То ти наехали руские князи на силу татарскую» (У).

Автор «Слова», как мы видели, покушается в иных местах на одномерность сравнения князь — сокол. Однажды он даже позволяет Бонну наречь северских князей не соколами, а галицами. Параллель же половцы–лебеди у него не вызывает возражения. Все, что имеет какое–то отношение к половцам, часто несет в поэме четкий знак лебедя. Удивительные образы рождены поэтом в разработке лебединой темы! Даже телеги половецкие «кричат» у него словно «лебеди распуганные». Такое рронзительное одушевление трудно встретить и в современной, более изощренной поэзии.

Ночами в панике бегут кочевые аулы от войск Игоря, жалкий скарб на колымагу, детей — в короб, кнутом — по чалому и — «Кричат телеги в полуночи как лебеди аспуганные».

Чтобы описать в нескольких словах бегство суздальских крестьян. Автор нашел бы другое сравнение скрипу несмазанных колес, и тогда, возможно, кричали бы телеги как кречеты…

Мне кажется, не последнюю роль в рождении этого уподобления сыграл тюркский энтоним — «казак». В народной этимологии он и поныне разлагается на «каз ак» — гусь белый, т.е. Лебедь2.

Благодаря такому пониманию народного имени Лебедь и Гусь стали своеобразными поэтическими тотемами казахов. Народ Белых Гусей обожествлял этих птиц. Убить гуся или лебедя считается великим грехом и поныне.

Исследователь эстетических взглядов древних казахов не обойдет вниманием Белого Гуся; люди многое брали от своих тотемов. Эти пернатые стали одушевленными идеалами красоты.

Европейского слушателя, привыкшего к другой системе поэтических уподоблений, могут шокировать, например, такие строки из эпоса «Ер–Таргын», где дочь Акша–хана находит лучшее для себя сравнение:

Атам менен апамнын асыранды казы едiм.

(У отца с матерью я росла, как ручная гусыня.)

В одной книге мне довелось прочесть комментарий к этим строкам, комментарий, иллюстрирующий метод вульгарно–социологического подхода к поэзии: «Сравнение Ак–Жунус с домашним гусем надо полагать не случайно. (!) По–видимому, она была дочерью крымского хана, который жил оседло и разводил домашних гусей» 3.

Экономическими причинами едва ли можно объяснить обилие гусей в казахской народной поэзии.

Ауеде ушып журген каз баласы…

(Гусенок, летающий в небе) —

поет казах о любимой.

Он сравнивает ее шею с гусиной («каз мойын»), ее руки с крыльями гусиными («каз канат»), ее голос с гусиным («каз даусты»). Красноречие почиталось главным из искусств. («Θнер алды — кызыл тiл», т.е. «начало всех искусств — красная речь»). Лучшим ораторам степным присваивалось звание — каздаусты (гусиноголосый).

Какой казах не знает великого оратора древности Каздаусты Казбека? Нет, не потому, что казахи содержали птицефермы, они воспевали гусей и подражали им, а потому, наверное, что нашли Белого Гуся в своем имени. Для древнего это значило, что Белый Гусь — его предок. Культ предков лежит в основе степных религий.

…Каждый народ пытается осмыслить свое наименование. Он осваивает его, подгоняя, если возможно, форму этнонима к знакомой лексике. «Казак» толкуется слишком легко, и это подозрительно. Но нас сейчас интересует даже не праформа этнонима, а то — как давно он стал пониматься — Гусь Белый.

Мне кажется, русские знали термин в этом смысле ещё до эпохи «Слова». Если значение этнонима, хотя бы приблизительное, было известно, они калькировали его. Так каракалпак (чёрный колпак) стал весьма популярным черным клобуком.

Думаю, та же судьба постигла и «казакъ». Но кальке — Лебедь трудно было существовать в качестве самостоятельного этнонима в официальных русских летописях.

В поэтическом же языке «лебедь» остался как один из основных былинных образов степняка.

Именно осознав степняков в этом символе, сказители X–XI веков могли найти поэтический противообраз, лестный для своих богатырей. В природе нет гусю–лебедю страшнее врага, чем стремительная, хищная птица — Сокол. Поэтическому рождению своему Сокол, возможно, обязан Гусю–Лебедю.

…Русская обида не могла бить лебедиными крыльями. Крылами соколиными — да. Законы былинной поэтики.

На Алтае в местах кочевий рода Куман есть несколько рек под названием Куманды (т.е. Куманская). Русские старожилы Алтая называют эти реки Лебедиными, а тюркоязычных насельников этих мест — лебединцами. Вероятно, термин «Куман» этимологизировался как «Ку–ман». Ку — во многих тюркских языках обозначает лебедя. Ман — участвует в сложных лексемах южнотюркских языков в значении «человек». (Сравните: туркман = тюркский человек и др.). Скорее всего, формант заимствован из индоевропейских языков.

Возможно, описательный термин «казак» и привел к появлению этнонима «куман», который стал одним из самоназваний племен, входящих в кипчакскую федерацию. Византийцы знали половцев под этим именем. Да и русские летописцы подчас проводили знак равенства между этими этнонимами — «кумане рекше половцы».

Таким образом, метафора «половцы — гуси–лебеди», мне кажется, неслучайной. Русские знали народный перевод самоназваний «казак» и «куман».

Почему степняки названы потомками Даждь–бога? В «Слове» это имя упоминается ещё раз: «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами погибашеть жизнь Даждь–Божа внука. Въ княжихъ крамолахъ веци человекомъ скратишась».

Автор расследует историю усобиц Руси с половцами. Неслучайно упоминается Олег Святославич, названный весьма прозрачно «Гориславичем». Дед Игоря и Всеволода, он одним из первых стал привлекать половцев. Благодаря женитьбе на половчанке, он приобретает право родственника на защиту и, искусно пользуясь этим, получает княжение в Тмуторокани, а потом захватывает Чернигов: «Се — мое, а то мое же».

В этих битвах Олега за престолы гибли и его союзники, половцы — Даждь–божьи внуки.

Кто же такой «Даждь–бог»? В летописи под 1114 годом в выписке из византийской хроники Малалы рассказывается о верованиях египтян, которые чтили сына Сварога «именем Солнце, его же наричють Даждь–бог». Книжники по христианской традиции производили славян от Яфета, сына Ноева, а степные народы — от остальных сыновей благословенного праотца — Сима и Хама. От последнего произошли по христианской генеалогии и египтяне. Таким образом, по мысли книжника, если египтяне поклонялись некогда Даждь–богу, то и половцы имеют в корнях отношение к оному. Способствовать этой догадке книжника могло и «официальное» мусульманское название южнорусских степей «Дашти–кипчак» (т.е. страна кипчаков). И половцы и русские не понимали слова «Дашти». Книжники соотнесли его с именем египетского бога Даждь и увидели близость. Таким образом, жители Дашти–кипчака могли превратиться в потомков Даждь–бога.

…Монах, переписывавший Псковский Апостол в 1307 году, использовал формулировку из «Слова» в таком виде: «гыняша жизнь наша, в княжьих крамолах веци скоротишася человеком».

Непонятное «Даждь–божии внуки» заменил местоимением «наша». Содержание отрывка «Слова», на первый взгляд, подсказывает именно такое решение. Опираясь на «перевод» Апостола, исследователи укрепились во мнении, что Автор подразумевал под Даждь–божими внуками — русских. Хотя, повторяю, значение этого недвусмысленного оборота прочитывается в самом «Слове» без помощи достаточно подозрительной вставки в список Апостола.

Названа главная причина обиды половецкой: «вступил, де, войском на землю Троянью».

Кто он, злополучный Троян? Он упоминается в «Слове» четырежды.

П р и м е ч а н и я

1. Щепкина М. В. К вопросу о неясных местах «Слова о полку Игореве». В сборнике статей под ред. Адриановой–Перетц. М–Л., 1950, стр. 194.

2. Во всех тюркских языках «каз» — гусь, «ак» — белый.

3. Толыбеков С. Е. Кочевое общество казахов. Алма–Ата, 1971, стр. 209.

Был ли Троян?

Большинство исследователей под именем Трояна увидели римского императора Траяна (98–117 гг. н.э.). Лишь П. П. Вяземский был уверен, что Троян — это, скорее всего царь гомерической Трои.

Автор «Слова», должно быть, был человеком весьма начитанным в древнеримских хрониках и «Илиаде».

Наивные лингвистические упражнения комментаторов «Слова» базировались на знании имен и фактов, ставших доступными, благодаря развитию европейской историографии в XVIII–XIX веках.