Читать онлайн «История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе». Страница 11

«Ну, что еще можем мы для вас сделать?» – осведомляется тюремщик, и Пиквик просит подыскать себе посыльного в город. Таковой найдется. Это свободный человек, обитающий на «бедной стороне». Диккенс устами тюремщика разъясняет:

“Бедная сторона” в долговой тюрьме… место заключения самых жалких и несчастных должников. Заключенный, поступающий в отделение для бедняков, не платит ни за отдельную камеру, ни за сожительство. Его взносы при вступлении в тюрьму и при выходе из нее – самые ничтожные, и он получает только право на скудный тюремный паек; для обеспечения им заключенных некоторые благотворители оставляли по завещанию незначительные пожертвования. Еще свежо в памяти то время, когда в стену Флитской тюрьмы была вделана железная клетка, в которой помещался голодный на вид человек и, побрякивая время от времени кружкою с деньгами, заунывно восклицал: “Не забывайте нищих должников, не забывайте нищих должников!” Сбор из этой кружки, – если таковой был, – делился между нищими заключенными, и заключенные “бедной стороны” исполняли по очереди эту унизительную обязанность[16].

Хотя этот обычай отменен и клетка убрана, но несчастные люди по-прежнему влачат жалкое, нищенское существование. <…> Не проходит недели, чтобы в любой из долговых тюрем не погиб кто-нибудь из этих людей, умирающих медленной голодной смертью, если им не придут на помощь их товарищи по тюрьме.

На следующий день проведать Пиквика является слуга, доставивший ему кое-какое личное имущество, и Пиквик «комфортабельно располагается со своими книгами и бумагами». Пиквик в тюрьме ведет уединенный образ жизни: с местными обитателями старается не общаться, в тюремном дворе гуляет по ночам, когда там почти никого нет. Но тем немногим, с кем он успел познакомиться, пока кочевал из камеры в камеру, помогает: одним заказывает из столовой «половину бараньей ноги, зажаренной вместе с картофелем», другому, больному, оплачивает отдельную камеру.

В тюрьме можно достать все. Пиквику объясняют и как раздобыть крепкий алкоголь:

Под угрозой большого штрафа запрещено проносить в долговую тюрьму спиртные напитки, а так как этот товар высоко ценится леди и джентльменами, здесь заключенными, то некоторые расчетливые тюремщики решили из корыстных побуждений смотреть сквозь пальцы на двух-трех арестантов, получающих прибыль от розничной торговли излюбленным напитком – джином. <…> Тюремщики изо всех сил стараются поймать контрабандистов, кроме тех, кто им платит, а когда об этом печатается в газетах, их хвалят за бдительность. Отсюда две выгоды: прочим неповадно заниматься торговлей, а тюремщики пользуются хорошей репутацией.

– Но разве никогда не обыскивают этих камер, чтобы узнать, не спрятан ли там спирт? – спросил мистер Пиквик.

– Конечно, обыскивают, сэр, – отвечал Сэм, – но тюремщики узнают заранее и предупреждают свистунов, а потом можете свистеть сколько угодно все равно ничего не найдете.

К счастью, дела Пиквика разрешаются самым чудесным образом. Оказывается, «облапошенная невеста» не заплатила своим адвокатам по счету за выигранное дело, и те, ничтоже сумняшеся, отправляют в долговую тюрьму и ее. Ей светит пожизненное (!) заключение, если она не заплатит. Прибыв в тюрьму, героиня сталкивается с Пиквиком и предлагает ему сделку: она отказывается от всех претензий, если только он оплатит ее расходы на адвокатов, взамен она даст письмо о том, что «с самого начала это дело было затеяно, раздуто и проведено этими субъектами… и она глубоко сожалеет о причиненном беспокойстве и взведенной на Пиквика клевете».

По расписке об уплате долга Пиквика освобождают из-под ареста. Он «вложил весь свой наличный капитал в приобретение двадцати пяти галлонов легкого портера, который он самолично распределил во дворе между всеми желающими». Пиквик выходит из тюрьмы, где его ждет дорожная карета. Между ним и слугой происходит такой диалог:

– Хотел бы я, сэр, чтобы эти лошади три с лишним месяца просидели во Флите.

– Зачем же, Сэм? – полюбопытствовал мистер Пиквик.

– А как же, сэр! – воскликнул мистер Уэллер, потирая руки. – Ну уж и помчались бы они теперь!

У Бальзака страхом долговой тюрьмы – в Париже это Сент-Пелажи – пронизаны многие произведения. Так, герой «Шагреневой кожи» Рафаэль корит себя за то, что когда-то выдал одиннадцать векселей:

Я был должником! Кто задолжал, тот разве может принадлежать себе? <…> Зачем я поедал пудинги а-ля чиполлата? Зачем я пил шампанское? Зачем я спал, ходил, думал, развлекался, не платя? В минуту, когда я упиваюсь стихами, или углублен в какую-нибудь мысль, или же, сидя за завтраком, окружен друзьями, радостями, милыми шутками, – передо мной может предстать господин в коричневом фраке, с потертой шляпой в руке. И обнаружится, что господин этот – мой Вексель, мой Долг, призрак, от которого угаснет моя радость… Да, укоры совести более снисходительны, они не выбрасывают нас на улицу и не сажают в Сент-Пелажи…[17]. В «Блеске и нищете куртизанок» Люсьен де Рюбампре – молодой карьерист из разорившейся благородной семьи – добивается брака с богатой невестой Клотильдой, чтобы поправить свои дела. Ее родители против. Клотильда сообщает Люсьену: «У вас много врагов. Отцу сказали, что у вас шестьдесят тысяч франков долгу и что вместо загородного замка вы в ближайшее время получите Сент-Пелажи»[18]. Секретарь Нусингена, известного банкира, чья фигура мелькает во многих частях «Человеческой комедии», находит Контансона, помощника торгового пристава, оказывающего важные «шпионские» услуги банкирам, «после долгих розысков в кафе Сент-Пелажи, где агент завтракал на чаевые, полученные им от должника, заключенного в тюрьму с особо оплачиваемыми послаблениями».

В отношении банкротства законодательство Франции было либеральнее, чем английское. Если речь шла о банкротстве юридического лица, то разрешалось воспользоваться так называемой «ликвидацией». Ликвидация напоминает банкротство фирмы (но не партнерства) в его сегодняшнем виде: компания распродает все свое имущество, выплачивает своим должникам сколько может, а не сколько должна, и выходит из процедуры ликвидации свободной от долгов. При этом карман собственников – акционеров или пайщиков – не страдает совсем, поскольку на их личное имущество взыскание долгов компании обращено быть не может.

Упомяну мимоходом, что великий немецкий социолог Макс Вебер писал о том, что отделение кармана собственника от кармана его фирмы – это необходимое условие развития капитализма. Конечно же, он имел в виду не только интересующий нас аспект, но именно банкротство, я думаю, в первую очередь. Ибо если предприниматель, ведя бизнес, ставит себя под такой удар, что его семья может лишиться средств к существованию, то он в сто раз более осторожен, нежели если рискует только самой фирмой. Соответственно, экономическое развитие замедляется.

Бальзак застает экономическую жизнь Франции на той стадии, когда объявить о ликвидации предприятия в соответствии с законом уже можно (то есть за это в тюрьму не попадешь), но еще не считается социально приемлемым, так что многим предпринимателям совесть не позволяет это делать. Вот как, например, в романе «Евгения Гранде» отец главной героини объясняет ей «суть» банкротства на примере своего разорившегося брата:

– Папенька, а что такое банкрот? – спросила Евгения.

– Оказаться банкротом, – отвечал отец, – это значит совершить самое позорное из всех деяний, какие могут опозорить человека.

– Это, должно быть, большой грех, – сказала г-жа Гранде, – и брат ваш, пожалуй, будет осужден на вечные муки.

– <…> Банкротство, Евгения <…> это кража, которой закон, к сожалению, мирволит. Люди доверили свое имущество Гильому Гранде, полагаясь на его доброе имя и честность, а он, взявши все, разорил их, и теперь они слезы кулаками утирают. Разбойник с большой дороги – и тот лучше несостоятельного должника: грабитель на вас нападает, вы можете защищаться, он хоть рискует головой, а этот… Короче говоря, Шарль (сын Гильома, двоюродный брат Евгении, в которого она влюблена. – Е.Ч.) опозорен[19].

Правда, Бальзак тут же оговаривается, что господин Гранде чересчур категоричен по отношению к своему брату, он «намеренно умолчал о разнице между банкротством неумышленным и злостным». Но видимо, банкротство позорным считает и сам Гильом – он совершает самоубийство, и отнюдь не в мимолетном душевном порыве. Оно тщательно спланировано. Так, сын Шарль специально отправлен к дядюшке, чтобы тот позаботился о нем.

С точки зрения отражения экономических реалий я очень люблю повесть Бальзака «История величия и падения Цезаря Бирото», впервые опубликованную в 1837 году. Здесь как раз речь идет о душевных страданиях предпринимателя, вынужденного выбирать между ликвидацией – то есть потерей чести, но спасением хоть какого-то личного имущества – и выплатой долга сполна, которая приведет к нищете и голодной старости.