Читать онлайн «Очерки по русской семантике». Страница 67

Именно в этом ряду фактов находит свое законное место и наш оборот себе на уме, представляющий собой по происхождению объединение местоименного и наречно-именного показателей внутреннего протекания мысли – речи: «Ну, что же, – сказал я себе на уме, – придется начать все сначала…» (К. А. Полевой – Н. А. Полевому, 14 февраля 1820 г.); «…он очень занят принцем Прусским, ездил с ним часа три по городу; Москва ему очень полюбилась. Воротились в пятом часу домой, и Волков, к досаде не самолюбия, не честолюбия, но желудка проголодавшегося, не был принцем удержан обедать и должен был идти в трактир. “Молчи же, принц, сказал себе на уме комендант, – я тебе за это заплачу”…» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 10 сентября 1820 г.); «Французы, наши наставники, приучили нас видеть в немцах одно смешное, а мы насчет сих последних охотно разделяли мнение их, по врожденной, так сказать, инстинктивной к ним ненависти. Тогда <… > в хорошем обществе кто бы осмелился быть защитником немецкой литературы, немецкого театра? <…> Пристрастные к собственности своей, немцы между тем молчали и себе на уме думали, что придет время, когда они поставят на своем…» (Ф. Ф. Вигель. Записки, III).

В первом из этих примеров представлено исходное состояние: себе на уме здесь – это свободное сочетание двух близких по значению показателей внутреннего протекания речи, каждый из которых может быть опущен без ущерба для целого. При этом форма себе, управляемая глаголом речи, выражает значение внутренней сферы речевого действия через указание на адресата речи, которым является сам говорящий.

Во втором высказывании исходное состояние, сохраняясь внешне без изменений, внутренне поколеблено и сдвинуто. Внутренняя речь обращена говорящим к самому себе как клятвенное обещание и в то же время адресована другому как обещание-угроза. Именно в такого рода контекстах и происходило, как можно предполагать, наполнение оборота себе на уме такими связанными с отрицательной оценкой смыслами, как недоброжелательность, хитрость, злоумышление и т. п. Форма возвратного местоимения себе, будучи знаком автоадресации, в то же время уже готова здесь к тому, чтобы освободиться от этого значения, став чистым показателем внутренней сферы речевого действия. Все сочетание поэтому как будто остается еще свободной связью двух его частей, однако опустить вторую из них уже нельзя. Прикрепленное к глаголу речи (сказал), это сочетание вполне готово от него оторваться. Ср. здесь возможность такой интерпретации, как «…сказал комендант, будучи себе на уме…». Сходная ситуация и в третьем примере.

Такому отрыву себе на уме от глаголов мысли-речи и превращению его в застывший фразеологический оборот с оценочно-характеризующим значением способствовали, как можно предполагать, несколько различных факторов. Среди них можно было бы отметить: 1) достаточно легко реализуемую возможность эллипсиса глаголов мысли-речи (ср.: «Стоит царский дворец на Неве-реке, / Перед ним лежит площадь белая, / А на ней стоит царь-гранитный столп. / <…> / На столпе том стоит ангел родственный. / Загляделся родной на старинный свой дом /И себе на уме: «Благодарствуй, брат! / Хорошо-высоко ты поставил меня / Наводнений, огня не терпеть мне здесь…”» (3. А. Волконская. Песнь Невская, 1837); 2) чрезвычайную перегруженность синонимического ряда местоименных показателей внутренней мысли-речи, а также 3) долгую конкурентную борьбу предлогов в и на с винительным и предложным падежами, завершившуюся во многих случаях вытеснением из языка оборотов с предлогом на (ср. на ту пору – в ту пору, принести на жертву – принести в жертву и т. п.) или их фразеологизованным разграничением, а также некоторые другие. Когда все эти факторы объединились, появился оборот себе на уме, который сегодня уже не помнит, на какой ветке он вырос.

БАС 1950 – Словарь современного русского литературного языка: В17 т. М.;Л.:ИАН, 1950–1965.

MAC 1981–1984 – Словарь русского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1981–1984.

НСРЯ 2000 – Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка: Толково-словообразовательный: В 2 т. М.: Русский язык, 2000.

СП 1956–1961 – Словарь языка Пушкина: В 4 т. М., 1956–1961.

Ож. 1975 – Ожегов С. И. Словарь русского языка. 11-е изд. М.: Русский язык, 1975.

Пеньковский 1983 – Пеньковский А. Б. Из наблюдений над развитием и становлением лексико-семантических норм в одном синонимическом ряду наречий // Норма в лексике и фразеологии / Отв. ред. Л. И. Скворцов, Б. С. Шварцкопф. М.: Наука, 1983.

Уш. 1935–1940 – Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д. Н.Ушакова. М., 1940.

ФС 1967 – Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М.: Советская энциклопедия, 1967.

Бурный рост антропонимических исследований в последние десятилетия обусловил становление антропонимики как самостоятельной области научного познания и позволил заложить основы этой науки. Но то, что сделано, – только начало, и до идеала – восстановления русской антропонимической системы во всей ее полноте – еще достаточно далеко. Не обследован ряд важных секторов русского антропонимического пространства, по некоторым же другим – материал, находящийся в нашем распоряжении, явно неполон и потому недостаточно осмыслен. Многие важные теоретические проблемы пока остаются нерешенными, иные же и вообще еще не поставлены (см. об этом также в работе [Никонов 1970]).

Так, например, если основные (базовые) антропонимические единицы – личные имена, отчества, фамилии и прозвища – давно уже являются предметом заинтересованного внимания ученых, собираются, описываются и исследуются в различных аспектах и с разных точек зрения, то соединения этих единиц друг с другом (а также с некоторыми апеллятивными именами лиц) в составе двух-, трех– и многокомпонентных сочетаний, являющихся важнейшими формами личного и персонифицирующего именования, оказываются совершенно неизученными.

Одной из причин такого положения следует, по-видимому, считать то, что указанные комплексные формы, образуемые по определенным типовым моделям путем своеобразного нанизывания базовых антропонимических единиц (Петр, Петя, Петька, Иванович, Сидоров, Гвоздь и т. п.), представляют собой рядоположеные соединения (Петр Сидоров, Петя Сидоров, Петька Сидоров, Петька-Гвоздь, Петр Иванович, Петр Иванович Сидоров), входя в которые базовые антронимы по общему молчаливому пред-положению остаются тождественными себе, не подвергаясь каким-либо синтагматическим изменениям. Ниже будет показано, что по крайней мере для части случаев такое представление несправедливо, но сейчас важно подчеркнуть одно: на современной антропонимической карте такие комплексные образования создают обширное белое пятно.

Для них не выработана необходимая научная терминология. Не известен полный набор моделей, по которым они образуются. Не исследованы взаимоотношения между этими моделями и правила трансформации, определяющие возможные переходы от одной модели к другой. Не установлен характер внутренних связей между их компонентами, возможности их лексического наполнения и обусловленные этим возможности их внутреннего варьирования. Не выяснены и не кодифицированы стихийно сложившиеся и, видимо, развивающиеся нормы употребления тех или иных форм, хотя имен-но с их помощью носители русского языка в различных социальных и возрастных группах и в различных ситуациях и условиях общения осуществляют различные виды личного и персонифицирующего именования. Совершенно не изучены стилистические и образные потенции таких форм и правила, по которым происходит их преоб-разование в художественной речи.[124]

Важнейшее место в указанном кругу образований принадлежит личным именованиям, построенным по двухкомпонентной модели, соединяющей личное имя и патронимическое имя (отчество). Статус и уровневая принадлежность этой модели и ее конкретных реализаций не получили в русском языкознании устоявшейся интерпретации.

1. Есть основания считать, что двусловные именования лица типа Иван Васильевич, Марья Петровна и т. п., обладая целостностью номинации, занимают промежуточное положение между словосочетаниями (с аппозитивным определением-приложением) и составными словами, причем обнаруживают тенденцию к превращению в составные слова.

1.1. Со словосочетаниями их сближает:

1) то, что каждый их компонент является самостоятельной лексемой и может использоваться в самостоятельном употреблении;

2) то, что эти компоненты синтагматически связаны – как бы ни квалифицировать способ связи между ними: как согласование (в традиционном или новейшем понимании этого явления [Степанов 1973: 4, 66]), как координацию, корреляцию, параллелизм или как-нибудь иначе (см.: [Копелиович 1998]);