Читать онлайн «Литература и методы ее изучения. Системный и синергетический подход: учебное пособие». Страница 11

Б.И. Пуришев – автор многочисленных статей по истории западноевропейской литературы, многолетний член редакции серии «Литературные памятники». Его основные труды – «Очерки немецкой литературы XV–XVII веков», «Андрей Рублев и общие вопросы развития древнерусского искусства XIV–XVII веков», «Литература эпохи Возрождения». Б.И. Пуришев – составитель «Хрестоматии по зарубежной литературе средних веков».

Специалист по западноевропейской литературе, Б.И. Пуришев был глубоким ценителем древнерусского искусства, сочетал в своем творчестве культурноисторический и сравнительно-исторический подходы.

Литература:

Пуришев Б.И. Литература эпохи Возрождения: курс лекций. – М., 1996.

Пуришев Б. Воспоминания старого москвича. – М., 1998.

Пуришев Б. Классический идеал в «Фаусте» Гёте // Филологические науки. – 1974. – № 4. С. 5–10.

Пуришев Б. Очерки истории немецкой литературы XV–XVII вв.-М., 1955.

Пуришев Б. Вальтер фон дер Фогельвейде и немецкий миннезанг // Фон дер Фогельвейде В. Стихотворения. – М., 1985. – (Лит. памятники). С. 223–272.

Культурно-исторический метод трактует литературу как запечатление духа народа в разные этапы его исторической жизни. Поиски общих причин появления художественного произведения порождают его трактовку не только как создания биографического автора, но и как документа эпохи.

Уступая формальному методу в точности, отказываясь от сближения литературного исследования с работой математика и статиста, выдвигая на первые роли общекультурный кругозор, интуицию исследователя, культурно-исторический метод и сегодня служит способом изучения сложнейших явлений литературы. Им пользуются признанные ученые, особенно в России. Обратимся в качестве примера к трудам московского профессора Б.И. Пуришева.

В курсе лекций о литературе эпохи Возрождения, изданных уже после смерти ученого[44], в разделе об английской литературе XVI века автор обращается к загадочной фигуре, предшественнику Шекспира и Гете, Кристоферу Марло (1564–1593). Читатель узнает сведения о биографии Марло – сыне сапожного мастера, закончившем Кембриджский университет со степенью магистра искусств, знатоке древних и новых языков, не захотевшем сделать выгодную церковную карьеру. Марло привлекал многоцветный мир театра, а также вольнодумцы, осмеливавшиеся сомневаться в ходячих религиозных и прочих истинах. Известно, что он был близок к кружку сэра Уолтера Рали, подвергшегося опале в царствование Елизаветы и окончившего свою жизнь на плахе в 1618 году при короле Якове I. Если верить доносчикам и ревнителям ортодоксии, Марло был «безбожником», он критически относился к свидетельствам Библии, в частности, отрицал божественность Христа и утверждал, что библейская легенда о сотворении мира не подтверждается научными данными и т. п. Возможно, что обвинения Марло в «безбожии» и были преувеличены, но скептиком в религиозных вопросах он все-таки являлся. К тому же, не имея обыкновения скрывать свои мысли, он сеял «смуту» в умах окружавших его людей. Власти были встревожены. Над головой поэта сгущались тучи, и в 1593 г. в одной таверне близ Лондона Марло был убит агентами тайной полиции.

Трагическая судьба Марло в чем-то перекликается с трагическим миром, возникающим в его пьесах. На исходе XVI века было ясно, что этот великий век вовсе не являлся идиллическим.

При анализе «Трагической истории доктора Фауста» (1588) исследователь отмечает, что, желая усилить психологический драматизм пьесы, а также увеличить ее этические масштабы, Марло обращается к приемам средневековых моралите. Добрые и злые ангелы борются за душу Фауста, поставленного перед необходимостью выбрать, наконец, верный жизненный путь.

Белый стих перемежается в пьесе прозой. Комические прозаические сценки тяготеют к площадному зубоскальству. Зато белый стих, пришедший на смену рифмованному, господствовавшему на сцене народного театра, под пером Марло достиг замечательной гибкости и звучности. После «Тамерлана Великого» им стали широко пользоваться английские драматурги, и в их числе Шекспир. Масштабности пьес Марло, их титаническому пафосу соответствует приподнятый величавый стиль, изобилующий гиперболами, пышными метафорами, мифологическими сравнениями.

В процитированном фрагменте ясно видны приемы биографического, культурно-исторического и сравнительно-исторического методов. Темы и сюжеты пьес Марло соотнесены с обстоятельствами его жизни. Так, говоря о мотивах трагедии «Фауст», Б.И. Пуришев «попутно» вспоминает о возрасте Марло, недавно вышедшего из студентов, и о тех скудных условиях жизни, в которых находился сын человека из народа.

Биография Марло и его творчество точно вписаны в понятие расы и исторического момента – царствование Елизаветы, существование кружка опального сэра Уолтера Рали, пору идеологических церковных ортодоксов французской истории XVI века, а также характера английской культуры. В разделе проанализированы трагедии Марло «Парижская резня», «Мальтийский еврей», «Тамерлан Великий», «Трагическая история доктора Фауста». Пьесы английского драматурга сопоставлены с трагедией Шекспира «Венецианский купец» и с немецкой народной книгой о Фаусте. Чтобы так написать раздел о Марло, надо предварительно знать не только творчество драматурга, но и европейскую эпоху XVI–XVII веков в ее историческом и культурном облике. И подобный метод исследования – не один из подходов к изучению выбранного автора. Он использован при анализе творчества Боккаччо, включившего в круговорот городского быта «Декамерона» дела и дни людей из разных общественных кругов, от «тощего» до «жирного» народа. «Это ремесленники, проходимцы, клирики, нобили, купцы… Боккаччо с интересом присматривается к их активности, сообразительности, энергии, находчивости. Зато его отталкивали тупая алчность, жестокий эгоизм, примитивное высокомерие, особенно нелепо выглядевшее у нуворишей. Сам Боккаччо, несмотря на старание отца, купцом не стал и темные стороны буржуазной практики видел достаточно ясно». Б.И. Пуришев упоминает среди персонажей Боккаччо реально живших людей, художников Бруно и Буффальмакко и в попутном комментарии называет книгу Дж. Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550); Флоренция и Неаполь столь часто оказываются местом действия новелл в особенности потому, что «они ему хорошо известны, с ними связано многое в его жизни».

Здесь вновь видно, как «факт жизни» Боккаччо становится «фактом литературы», определяя важнейшие мотивы «Декамерона», произведения, укорененного в исторический момент и национальную итальянскую почву.

В «Очерках немецкой литературы XV–XVII веков», непосредственно связанных с докторской диссертацией Б.И. Пуришева, мы вновь видим торжество тех же историко-литературных подходов[45].

Стоит вспомнить, что создавалась книга в эпоху безоглядного торжества социологизма и борьбы с «космополитизмом», когда ученый совет Ленинградского университета клеймил и изгонял В.М. Жирмунского, десятки ученых вынужденно меняли места работы, а то и жительства, и положение самого Б.И. Пуришева отнюдь не было прочным. Но обратимся к тексту книги. В главе об историческом своеобразии литературы немецкого Возрождения речь идет о том, что и в эпоху Реформации даже политически умеренные бюргерские авторы были втянуты в бурный поток событий: это было время больших масштабов, больших дерзаний, больших надежд. Всеобщее внимание было приковано к судьбам отчизны, рушились вековые устои Средневековья. Поэтому комнатно-интимная поэзия не отвечала требованиям времени. Литература искала для себя обширного поприща. Писатели охотно выходили на площадь и обозревали многолюдную толпу людей. Они любили на страницах своих творений устраивать шумные сатирические карнавалы, участниками которых являлись представители всех сословий. Они звали на суд правды все существующее.

Такая литература не могла пройти мимо народа, тем более что и к жизни она была вызвана прежде всего подъемом демократического движения. Многие произведения немецкой литературы XV–XVII веков не только прямо обращались к демократическому читателю, но и отражали воззрения, чаяния и вкусы многочисленных простых людей, наполнявших города и села «священной Римской империи». Поэтому литература, которую обычно называют бюргерской, нередко являлась собственно народной в широком смысле этого слова. Она и создавалась при непосредственном участии скромных тружеников, вроде Ганса Сакса, подчас представляя собой литературную обработку различных фольклорных произведений. Даже ученые гуманисты, гордившиеся тем, что они пишут на классическом языке Цицерона и Квинтилиана, прислушивались к голосу народа. В их произведениях то и дело возникали образы и мотивы, почерпнутые из народного обихода.