Читать онлайн «Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра». Страница 23

Так же, при помощи доминант, стоится характер у Д.А. Милютина. Автор стремится к объективности и поэтому дает образ целостно, избегая односторонних характеристик: «Хотя граф Строганов отличается крайне узким, угловатым соображением, однако же, это человек характера независимого и честного <...>»; «<Назимов> был хороший человек, хотя и ограниченной интеллигенции и слабого образования»; «Литвинов <...> сколько я знаю его, человек хороший, благодушный, честный, но бесцветный, привыкший с давних пор к роли дядьки при юных великих князьях»[154].

Несмотря на преобладание девальвирующей тенденции в дневниках послекризисного периода, у Л. Толстого также встречаются попытки обрисовать характер человека целостно: «Он <Фет> на мои грешные глаза непохороненный труп. И не правда. В нем есть жизнь. Бьется эта жизнь где-то в глубине»[155].

Тип в дневнике по аналогии с художественным типом всегда является характером. Автор вначале выделяет в образе характерное, а потом уже соотносит этот образ с той или иной социальной либо психологической общностью.

Реже встречается такая разновидность типа, которая не индивидуализирована: автор дает обобщенную характеристику какой-то профессиональной, реже – социальной группы, не выделяя ее из массы конкретных носителей типических признаков. Поводом к такому обобщению служат отдельные представители данной группы. Но в дневнике они не называются, так как для автора важнее с эстетической точки зрения обрисовать группу (тип) в целом. Обе разновидности – индивидуализированного и не индивидуализированного типа – встречаются в дневнике М.П. Погодина: 1. «Сам Богуславский, в ученом костюме, т.е. без галстука, с длинными всклокоченными волосами, весь в пыли, один-одинехонек на вершине высокого университетского здания, был для меня очень занимателен, как верный образец немецкого ученого, который отделился от земли и живет один в своем особом мире»; 2. «Почтовые содержатели – особый класс людей, которые живут очень хорошо, пользуются порядочными доходами и имеют средства образоваться, давать воспитание детям. В пристойных домиках живут они на станциях среди своих семейств и могут вести жизнь мирную, честную, приятную и независимую»[156].

Второй прием создания типического образа использует в своем дневнике А.Ф. Тютчева: «У нас есть двоякого рода культурные люди: те, которые читают иностранные газеты и французские романы, или совсем ничего не читают; которые каждый вечер ездят на бал или на раут <...> Другого рода люди – это те, которые ездят на бал или на раут только при крайней необходимости, читают русские журналы и пишут по-русски заметки <...> Их обычно называют славянофилами»[157].

А.И. Герцен в основу типического кладет социальный темперамент личности. При этом он стремится высказать свое отношение к главным свойствам данного типа, нередко проводит исторические и типологические параллели: «< Белинский> фанатик, человек экстремы, но всегда открытый, сильный, энергичный. Его можно любить или ненавидеть, середины нет <...> Тип этой породы – Робеспьер <...>» (с. 242); «Иван Киреевский, конечно, замечательный человек; он фанатик своего убеждения, как Белинский своего. Таких людей нельзя не уважать <...>»[158].

В свойственной ему манере использовать афоризмы, крылатые выражения и другие приемы, почерпнутые из литературы, строит тип Валуев. Порой он соотносит подмеченный им в жизни тип с литературным персонажем и таким образом эстетизирует его, делает обобщение в широком историческом контексте: «Вечером вчера у меня был московский генерал-губернатор. Сдается, человек хороший, спокойный, но Скалозуб, произведенный в полные генералы»[159].

Д.А. Милютин всегда улавливает в типе сочетание социального и природного: «Кн. Голицын – тип бездарного труженика и доброго человека»; «Пороховщиков принадлежит к числу тех личностей, которые расплодились в последнее время под названием «общественных деятелей» <...> Большею частью это люди, одаренные от природы живым воображением, чувствуют неодолимую потребность деятельности <...> Они говорят больше, чем делают»[160].

С крупными социальными сдвигами связано появление большого количества отрицательных типов в дневниках последней трети века. Помимо жизненных причин рост массы таких образов был обусловлен психологическими мотивами, негативными изменениями в настроениях и взглядах дневниковедов, их душевными конфликтами. Меняется восприятие и оценка отрицательного типа: утрачивается объективность и вместо прежнего сдержанного отношения к нему автора он подвергается нещадной критике. Часто в самом определении типа уже содержится его негативная оценка. Так, В.Г. Короленко впервые в истории дневникового жанра рисует вырождающийся тип: «Бильбасов – интересный тип! Седой «гасконец», с подвернутыми кверху концами желтых усов a la Henri IV, одет в кургузые пиджачки с иголочки, каждый раз приносящий в заседание какую-нибудь костюмную новинку, он любит огорошивать своих администраторов знакомых либеральными суждениями. Если бы нужно <было> приурочить Бильбасова к какому-нибудь периоду русской истории, я бы сказал: «Это человек их времени лорис-меликовской «диктатуры сердца»[161].

В дневнике С.А. Толстой изображается множество «сподвижников» и последователей учения автора «Войны и мира». Поскольку толстовцы, при всех их индивидуальных отличиях, в конечном счете представляют один тип, Софья Андреевна дает им родовое прозвище «темных». Тем самым она противопоставляет их «идеалы» примитивного, докультурного быта свету разума, красоты и цивилизованной жизни: «Приехали темные: глупый Попов, восточный ленивый, слабый человек, и глупый толстый Хохлов из купцов <...> Жалкое отродье человеческого общества, говоруны без дела, лентяи без образования»[162].

Итак, многообразие приемов создания характерного и типического подтверждает мысль о творческом характере работы дневниковедов над образным строем их летописей. Тип и характер в дневнике – это не фотография и не механически составленный портрет. При создании характеров и типических образов авторы опираются на принципы отбора, в основе которых лежат их мировоззренческие установки, психологический склад, наконец, жизненный опыт.

Характерология и галерея типов в дневниках XIX в. настолько богаты и эстетически выразительны, что некоторые из образов этой галереи попали в «большую» литературу. Помимо уже упоминавшихся образов дневников Решетникова и Короленко, это образ Ахросимовой в «Войне и мире» Толстого, заимствованный писателем из дневника СП. Жихарева (в нем она фигурирует под фамилией А. Офросимовой). Писатели, безусловно, активнее использовали бы дневниковые образы в художественных произведениях, если бы дневники своевременно публиковались. Но таких публикаций, к сожалению, было ничтожно мало, да к тому же наиболее значительные образцы жанра гораздо реже выходили в свет, чем второстепенные и малозначащие материалы.

До сих пор речь шла об особенностях дневникового образа, о сходстве и отличии между ним и образом художественным. Были установлены определенные параллели и аналогии в сфере эстетического у этих двух видов образов. Однако есть область, где оригинальность дневникового образа проявляется особенно выпукло, – это его композиция.

Как уже отмечалось, в дневнике образ не является фотографическим отражением оригинала. Он содержит в себе отношение автора, в котором всегда имеется элемент субъективности. Последний может быть большим или меньшим в зависимости от степени знания автором человека, которого он описывает. А знание это может пополняться со временем. То есть образ в дневнике периодически обогащается содержательно. Он не статичен. Но динамика дневникового образа не контролируется автором. Он развивается стихийно и порой даже неожиданно для дневниковеда. Писатель раскрывает образ для читателя, а автор дневника открывает его для себя.

Дневниковый жанр выработал группу приемов создания образа. Среди них выделяются четыре наиболее продуктивных.

Образ может строиться путем последовательного прибавления черт характера, жизненных обстоятельств, поступков, характеристик других лиц, т.е. конструктивно. Такое нарастание признаков может растягиваться на месяцы и годы. Человек может то появляться на страницах дневника, то на долгие месяцы и годы пропадать. И акценты в его характеристике могут меняться с такой же периодичностью. Но с каждым разом его образ раскрывается полнее, обогащается новыми элементами, усложняется.

Если для писателя такая последовательность в художественном произведении является литературным приемом, то автор дневника на самом деле открывает для себя характер человека и в своем сознании строит из последовательных наблюдений его образ.