Читать онлайн «Происхождение названий "Русь", "русский", "Россия"». Страница 2

Тем более нам станет понятной политическая направленность «Повести временных лет», если мы вспомним, в каких условиях создавалась та ее редакция, которая дошла до нас в составе Лаврентьевской летописи. Припомним бурный 1113 г., — год самого мощного в истории древней Руси восстания в Киеве, гнев народных масс, расправлявшихся с ростовщиками, «совет» киевской знати, настойчиво требовавшей от князя Владимира Мономаха вступить в город и вокняжиться в нем; его категорический отказ явиться в первый раз, ибо согласие означало бы нарушение постановления Любечского съезда князей: «кождо да держит отчину свою». Киев не был его «отчиной». Вступить туда означало нарушить им же, Мономахом, продиктованное решение Любечского съезда князей. Он колеблется. Киевская знать настаивает, угрожая, что восстание примет еще более грозный характер, если он ослушается. И Мономах в Киеве. «Мятеж влеже», т. е. прекратился.

Мономах вынужден дать свой знаменитый «Устав» несколько облегчивший положение должников и закупов. А в Михайловском Выдубицком монастыре игумен Сильвестр начинает редактирование «Повести временных лет», и в ней летописный рассказ о призвании варягов принимает ту форму, с которой приходится иметь дело современным исследователям.

В этой связи становится понятным настойчивое стремление летописца провести красной нитью через все повествование идею «приглашения» князей на престол, ибо сам Мономах княжит в Киеве, с точки зрения княжеского права периода феодальной раздробленности, незаконно, а оправдываться он может только тем, что не сам «сел на стол», а его пригласили в тот момент, когда город раздирали внутренние противоречия. И вот, чтобы установить «порядок» в Киеве, призывают княжить Владимира Мономаха, который «уставляет» Киевскую землю.

Деятельность Мономаха надо было освятить исторической традицией. И это уже дело летописца. Разве времена Мономаха не перекликаются с летописной легендой о призвании варягов? Разве летописная легенда о призвании братьев-варягов не призвана освятить традициями далекого прошлого «дела и дни» Мономаха? Разве мы не усматриваем в летописной редакции следы «мирских страстей и политических интересов»? А материала для того, чтобы облечь эту легенду в определенную форму, было более чем достаточно.

По-видимому, когда-то, в глубокой древности, на севере Руси действовали приглашенные славянской знатью, вроде упоминаемых в поздних летописях новгородского старейшины Гостомысла, варяжские дружины. Эти нанятые местными племенными вождями норманны, будучи сами носителями культуры отнюдь не более высокой, нежели русская, не могли стать создателями государственности.

Однако эта деятельность норманских наемников на севере Руси и облеклась позднее, в описаниях летописца, в легенду о призвании. Тем более, что (и это характерно для феодалов разных стран) в эпоху средневековья, как мы уже отмечали, установилась традиция выводить свой род «из-за моря», «за тридевять земель», лишь бы подчеркнуть особую родовитость и аристократичность своего происхождения.

В распоряжении летописца, благодаря тесным связям киевского княжеского двора и английского королевского дома, была и форма, в которую облекся этот рассказ.

При дворе Владимира Мономаха, женатого на Гите, дочери последнего англосаксонского короля Гарольда, могли оказаться английские барды, привезшие на берега Днепра свой песенный материал.

Наличие в Киеве XI–XII вв. англосаксонской параллели призвания князей «из-за моря» вряд ли может вызвать сомнение. Это были времена Эдвина и Эдуарда, сыновей короля Эдмунда Железный Бок, изгнанных из Англии датским конунгом Канутом и нашедших пристанище в Киеве; Гиты Гарольдовны и тех англосаксов, которые в качестве свиты и наемников-дружинников появились в то время в Киеве после разгрома англичан в битве под Гастингсом; время ирландцев-скоттов, завязавших связи с Киевом; время, когда изгнанные норманнами англосаксы появились на Руси и в Византии.

С ними вместе на Русь пришли эпические мотивы о борьбе племен и призвании из-за моря братьев править и княжить, чрезвычайно близкие летописному рассказу о трех братьях-варягах; равным образом, как и те сказания и материалы, которые послужили англо-саксонской параллелью к «Поучению детям» мужа англичанки Гиты Гарольдовны — Владимира Мономаха. И ирландское предание о трех братьях, равно как и рассказ Видукинда Корвейского в его истории саксов о призвании бриттами в свою «великую и обильную землю» князей из саксов Генгиста и Горсы, видимо, послужили прототипом для летописца, создавшего свое сказание под влиянием рассказов и песен англосаксов киевского двора.

Варяжское происхождение династии «Рюриковичей», их скандинавские связи, та роль, которую играли варяги при дворе киевских князей, неясные припоминания о временах викингов на Руси, реальные норманны времен Ярославичей и Мономаха — все это послужило почвой для летописца; и он создал свой рассказ о призвании варягов, отразив единодержавные политические тенденции Мономаха, по инициативе которого, в угоду концепции «приглашенного князя» и единства княжеской линии, в Михайловском Выдубицком монастыре и редактировалась в начале XII в. «Повесть временных лет». В ней обосновывалась теория «призвания варягов», рассматривался вопрос о их роли на Руси и, наконец, о происхождении самого термина «Русь».

Каково же происхождение терминов «русь», «русы», «Русь»? Как мы уже видели, спор о том, следует ли отождествлять варягов с «русью» и, следовательно, считать термин «Русь» словом скандинавского происхождения, исходил из нескольких мест «Повести временных лет», в частности из следующих двух: географического введения, в котором указывается, что «русь», наряду со шведами и норвежцами, — один из северогерманских народов, и легенды о призвании варягов, где мы находим то же самое утверждение. В легенде указывается, что от призванных варяжских князей, приведших с собой «всю Русь», пошло название — «Русская земля». Сюда относится и замечание такого же содержания, но только по другому поводу, помещенное в «Повести временных лет» под 898 г.

Исследования летописей показали, что отождествление варягов с «русью» в обоих текстах не является первоначальным. Оно введено составителем «Повести временных лет» первой редакции 1111 г., а согласно предшествующему ей «Начальному своду» 1093 г., восстановленному А. А. Шахматовым, варяжские дружины стали называться «русью» лишь после того, как перешли на юг, в Киев.

Рассмотрим и другие источники, которые якобы говорят о том, что под «русами», «росами» выступают норманны, скандинавы.

В Бертинских анналах есть рассказ о том, как император Людовик I Благочестивый 18 мая 839 г. принимал в Ингельгейме послов византийского императора Феофила: «Послал он (Феофил — В. М.) с ними (послами — В. М.) также неких людей, которые говорили, что их (т. е. их народ — В. М.) зовут рос (Rhos), и которых, как они говорили, царь их, по имени Хакан (Chacanus), отправил к нему (Феофилу — В. М.) ради дружбы. В упомянутом письме (Феофил) просил, чтобы император милостиво дал им возможность воротиться (в свою страну) и охрану по всей империи, так как пути, какими они прибыли к нему в Константинополь, шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен, и он не желал бы, чтобы они, возвращаясь по ним, подверглись опасности».

Далее Бертинские анналы повествуют о том, как Людовик расследовал причину прибытия русов и, по-видимому, не совсем удовлетворенный сообщенными ему сведениями, продолжал допытываться, «что бы можно было достоверно выяснить, с добрыми ли намерениями они явились к нему». Что-то, то ли в речи послов русского кагана, то ли в их поведении, то ли во внешнем их облике, вызывало у Людовика подозрение.

И вот, «тщательно расследовав причину их прибытия, император узнал, что они принадлежат к народности шведской». Казалось бы, теперь нет сомнений в том, что «росы» оказались шведами. Но такое решение вопроса было бы преждевременным и неверным. Дело в том — и это был еще один аргумент сторонников скандинавского происхождения термина «Русь», — что и гораздо позднее, во времена Олега и Игоря, в первой половине X в., судя по договорам Руси с Византией, послы «от рода русского», действовавшие от имени и по поручению киевского князя, носили имена, скандинавское происхождение которых не вызывает сомнений: Карл, Инегелд, Фарлаф, Руалд, Грим и т. п.

Но и это еще не указывает на скандинавское происхождение названия «рода (народа — В. М.) русского». Бертинские анналы именуют главу государства «народа… Рос» каганом. Каган — термин, несомненно тюркского происхождения, уводящий в хазарско-болгарский мир, в Хазарский каганат, царство Камских болгар, к болгаро-аланскому населению степей Подонья и междуречья Дона и Днепра. Каганами русские источники называют еще князей Владимира и Ярослава.