Читать онлайн «Арийский миф в современном мире». Страница 64

Как бы ни менялись установки Никитина, его ориентиром в истории все же служит «Влесова книга». Именно оттуда он черпает представления о славянах – «внуках Даждьбога» (Никитин 1996а. Т. 1: 25), их древней кочевой жизни в бескрайней степи (Никитин 1996б, 1997: 456) и книжной культуре славян-язычников (Никитин 1996а. Т. 2: 265, 280, 283–284; 1997: 345, 487). Вместе с тем, познакомившись с научной литературой, он теперь готов отказаться от утверждения «Влесовой книги» о том, что древние славяне будто бы не знали человеческих жертвоприношений (Никитин 1996а. Т. 2: 164–168, 190–191; 1996б: 6, 85). Мало того, он готов даже признать недальновидность князя Святослава, погубившего Хазарский каганат и тем самым открывшего путь на Русь печенегам (Никитин 1996а. Т. 1: 130; Т. 2: 245–246).

Определенный интерес представляет и отношение Никитина к религии. Похоже, для него она сродни политике, и в полном соответствии с аксиомами научного атеизма он утверждает, что религия создается людьми, видоизменяется ими в ходе социально-экономического развития и, если того требуют обстоятельства, им ничего не стоит отменить старых богов и ввести новых, разработать новые обряды и ритуалы и пр. И такая смена, утверждает автор, происходит по чисто прагматическим или конъюнктурным соображениям (Никитин 1996а. Т. 2: 185, 271, 285, 291–292; 1996б: 127–128, 405–406; 1997: 84).

Как бы то ни было, роман Никитина, посвященный князю Владимиру, заканчивается насильственным крещением киевлян и, по словам одного из волхвов, превращением русичей в «народ рабов». Вместе с тем в словах уходящих волхвов звучат и оптимистические нотки, позволяющие уяснить позицию писателя. «В чужую веру надо исподволь внедрить… пусть под чужими именами… наши обряды и обычаи, наши верования… Тогда наш народ выживет!.. Мы уйдем в леса, уйдем в веси, куда новая вера доберется не скоро, мы будем готовить народ, чтобы искры нашей веры пролежали под чужой золой многие поколения, а потом вспыхнули в душах потомков жарким пламенем» (Никитин 1996а. Т. 2: 397–398).

Проблема русско-еврейских отношений, очевидно, не дает Никитину покоя, и он вновь возвращается к ней в романе «Князь Рус», где заставляет как древних евреев, так и «скифо-славян», то есть русов, уйти далеко в северные леса. Рисуя образ евреев, автор прибегает к стереотипному этноцентристскому приему: наделяет их моральными качествами по оппозиции к русам, делая эти народы антиподами во всем. Если русы могучи и отважны, то иудеи слабы и трусливы; если русы ценят честь и гордость, то иудеи стремятся выжить во что бы то ни стало; если русы благородны, то иудеи отличаются подлостью и коварством; если русы щедры и расточительны, то иудеям даже смертельная опасность не мешает думать о золоте; если русы доверчивы и простодушны, то иудеи мудры; наконец, русы юный народ, за которым будущее, а иудеи – древний народ, стоящий на краю могилы (Никитин 1996б: 143–145, 160, 214–216, 218, 228, 293, 302, 348, 411). Все это служит пищей для следующих рассуждений героя романа: «Иудеи подают пример, как можно жить без чести и совести, без благородства – и в то же время не чувствовать себя уродами» (Никитин 1996б: 297).

Короче, эти два народа будто бы настолько различны, что обречены на вечную борьбу друг с другом; вдвоем им не дано ужиться на белом свете (Никитин 1996б: 228). Мало того, автор как бы утверждает, что самой судьбой иудеям предназначено нести тяжелую ответственность за преступления предков. Правда, тему богоубийства он, похоже, оставляет христианам. Для него же важно, что древние евреи силой захватили Палестину, жестоко уничтожив хананеев, и якобы именно за это они должны, в силу древнего пророчества, понести наказание от русов и быть полностью уничтожены (Никитин 1996б: 154–155, 160–161, 194, 301–302). Тем не менее автор мучительно ищет выхода из этого кровавого тупика и находит его в мудром решении о том, что оба народа должны смешаться и слиться в единый народ (Никитин 1996б: 405–411). Иными словами, со временем Никитин как будто бы смягчил свою позицию в отношении как евреев, так и христиан. Однако тяга к мифологизации древнейших периодов славяно-русской истории у него сохранилась, и он продолжает писать романы на эту захватывающую тему.

Вначале все подобного рода произведения оставались в рамках художественной или научно-фантастической литературы. Однако в середине 1990-х гг. наступил новый этап, когда их авторам захотелось завоевать более широкое признание. Тогда В. И. Щербаков добился публикации в издательстве «Просвещение» книги, предназначенной для старшеклассников, в которой он развивал все те же идеи о родстве русских с этрусками и фракийцами, об обитании скандинавов в Парфии, о славянах-венедах, якобы живших некогда от Индии до Западной Европы и давших местным народам письменность и государственность. Мало того, в книге в завуалированном виде присутствовала и отмеченная выше антисемитская версия о том, что будто бы «ваны-венеды» создали древнейшую государственность в «Ванаане (Ханаане)» (Щербаков 1995б: 80, 159). В настоящее время все эти идеи вошли уже в «золотой фонд» русской псевдонаучной историографии, и отдельные авторы ссылаются на них как на неопровержимую истину (см., напр.: Платов 1995б: 35, 81–85).

Остается добавить, что с 1998 г. В. Щербаков являлся президентом Московского клуба тайн и, помимо этрусского происхождения славян, его излюбленным занятием продолжала оставаться пропаганда самых фантастических небылиц об Атлантиде вплоть до утверждения о существовании великой мировой цивилизации 40 тыс. лет назад (Щербаков 1996а), а также об НЛО, космических пришельцах, вставших из гроба мертвецах и т. д. (Щербаков 1996б). Между тем это не остановило издательство «Просвещение», и оно было готово тиражировать его фантазии в качестве добротного исторического материала для воспитания учащихся. Одновременно с вышеупомянутым учебным пособием Щербакова в этом издательстве вышла предназначенная для школьников книга по славянской мифологии, написанная Г. С. Беляковой150. В ней содержались те же самые идеи, что и в книге Щербакова (см.: Белякова 1995).

Арийский миф полюбился русским националистам, и отсылки к нему стали появляться уже в самых первых номерах их печатных изданий. И если в 1990 г. речь все еще шла о «славяно-русских» с их «ведической верой» и «солнечной идеологией» (Жариков 1990), то начиная с 1991 г. они уже отождествлялись с «арийцами» (Глазунов 1991; Плотинов 1991; Кузьмин 1991; Жариков 1991; Астафьев 1991; Северцев 1991; Козин 1991)151. Этим, в частности, соблазнился журнал «Молодая гвардия», пытавшийся совмещать советские сталинистские ценности с русским национализмом. Поэтому там внезапно проснулся интерес к «Влесовой книге» и ее почитателям и началось прославление «индоевропейских предков» с их якобы «монотеистической религией» (Русаков 1993; Кур 1994).

В 1990-х гг. арийский миф начал использоваться радикальными политиками, и одним из первых среди них был уже известный нам В. Скурлатов. Выступая в 1994 г. на страницах газеты «Завтра», он провозгласил русский народ «неотъемлемым побегом могучей арийской расы». Образцом для подражания он назвал Гитлера, «пророка нордических арийских обетований», стремившегося создать «великую арийскую империю». Но сам Скурлатов решил идти еще дальше Гитлера, заявив, что одной шестой земного шара ему было мало; ему была нужна «вся Вселенная». «Моя раса, – писал он, – от Яфета. А Яфетовым потомкам даровано Богом господство над всем родом человеческим». При этом он ссылался на Книгу Бытия и заявлял, что такова «наша Русская вера» (Скурлатов 1994). Иными словами, арийский миф, как и в период нацизма, вновь был взят на службу радикальными политиками и политическими движениями. О них-то теперь и следует поговорить.

Одним из первых манифестов русского неоязычества было анонимное письмо «Критические заметки русского человека о патриотическом журнале “Вече”», после появления которого журнал был в 1974 г. разогнан, а его редактор В. Осипов арестован. Автором заметок, обнародованных в 1973 г., был В. Емельянов. В своем письме он обвинял журнал в поблажках «международному сионизму», который «пострашнее фашистской чумы». При этом христианство и ислам объявлялись «дочерними предприятиями от иудаизма», придуманными для того, чтобы подчинить евреям все остальное человечество. Автор не сомневался в том, что «христианство вообще и православие в частности… были созданы как раз для стирания всего самобытного и национального, для превращения всех, кто их исповедует, в безродных космополитов». Взамен православия русским предлагалось вернуться к древнему культу славянских языческих богов и «покончить с православием как предбанником иудейского рабства» (Критические заметки 1979. Об этом см.: Верховский, Прибыловский 1996: 9). Одновременно письмо объявляло большевиков единственной силой, способной спасти мир от «сионистского заговора» (Dunlop 1983: 267). Иными словами, уже в этом письме содержались все компоненты идеологии политизированного крыла русского неоязычества: смертельная ненависть к евреям, мистический ужас перед «сионистским заговором», отвержение христианства как «еврейской религии» и призыв возродить самобытную идеологию славяно-русского язычества, сохраняя при этом верность… большевистским идеалам.