Читать онлайн «Арийский миф в современном мире». Страница 19

Все эти и другие многочисленные искажения исторических фактов, с самого начала отмеченные критиками, мало смущали Розенберга. Ученых он называл «коллекционерами фактов», лишенными творческой фантазии, и полагал, что с их аргументами можно не считаться. Ведь в конечном итоге, убеждал Розенберг, любая философия основывается не на формальной логике, а на вере. Не следует также забывать, что его духовным пастырем был Хьюстон Чемберлен, не имевший, подобно ему, ни специального исторического, ни специального антропологического образования (Viereck 1965: 273–274)30. Истина для Розенберга состояла не в умении отличить «логическое от ложного, а в органическом ответе на [заданный] вопрос», то есть в том, что соответствовало интересам «органического единства» (в данном случае – «органического расово-народного мировоззрения»). В результате Розенберг приходил к выводу о том, что миф сам будет создавать факты.

Далее, Розенберг объявлял непримиримую войну христианству, в котором, как он полагал, сконцентрировалась вся суть конфликта современного мира. Для него христианство не соответствовало «германскому духу», и он требовал заменить христианский крест свастикой (Cecil 1972: 82–83, 91–92; Fest 1979: 254–255). Будучи непримиримым противником Римско-католической церкви, он доказывал, что у ее основ стояли «этрусско-сирийские жрецы» и евреи. Будто бы это они организовали средневековую охоту на ведьм, тем самым погубив последние остатки исконной «арийской веры»; это они погубили 9 млн еретиков, в которых Розенберг, вопреки фактам, желал видеть истинных представителей исконного германского духа. С его точки зрения, одним из наиболее пагубных действий Церкви было ее стремление навязать всем людям независимо от расы единую систему верований, единый язык и единый ритуал. Он также обвинял ее в навязывании нордическим людям идеи греховности мира, которой у тех изначально не было, так как она появилась будто бы в результате смешения рас. И он предсказывал, что и люди, и сама природа восстанут против этого навязанного им неестественного порядка вещей, противоречащего глубинным расовым и культурным различиям. По его словам, такое восстание уже началось.

Наконец, следует заметить, что среди нацистов А. Розенберг был одним из самых яростных противников Советской России и это по его совету Гитлер задумался о колонизации славянских земель, в частности об аннексии Украины. Правда, по мнению ряда аналитиков, антипатия Розенберга к России вызывалась скорее антикоммунизмом, чем русофобией (Viereck 1965: 215–216, 220–222, 253; Cecil 1972: 32–33). Тем не менее нацистская программа предусматривала порабощение славян (Cecil 1972: 187–190). Между тем нынешних русских поклонников Розенберга это не волнует, и они с благодарностью заимствуют из его «бессмертного произведения» целыми кусками.

Таким образом, арийский миф был теснейшим образом связан с традиционным европейским антисемитизмом, обогатив его новой расовой идеологией. Этот миф был направлен против евреев, причем в ходе своей эволюции он порвал с традицией христианского антисемитизма и принял откровенно антихристианский характер (Поляков 1996; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 97–98)31. Идею вредоносности «еврейского христианства» нацисты позаимствовали у немецкого антисемита П. де Лагарде, которому они были обязаны и попытками изобретения чисто германской религии (Cecil 1972: 68, 70, 98–99). Особую ярость у нацистов вызывал Ветхий Завет – Гитлер называл его не иначе как «Библией Сатаны», а Розенберг вовсе требовал его запретить как «проводник еврейского влияния». По Розенбергу, его следовало заменить нордическими сагами. Он также требовал выбросить из христианства положения о смирении и любви к слабым, а Христа сделать героем, а не мучеником (Rosenberg 1930: 603, 614–615; Булгаков 1991: 20–23). Однако немецкие католические богословы не могли это принять. Для них Ветхий Завет был неразрывно связан с христианством, причем, как они считали, это установил вовсе не апостол Павел, а сам Иисус Христос (Viereck 1965: 286). Как бы то ни было, подозрительное отношение нацистов к христианской церкви диктовалось их антисемитизмом, и Розенберг объявлял Талмуд программой завоевания мира евреями (Chandler 1968: 31; Cecil 1972: 74). Правда, имелась и еще одна экстравагантная теория, согласно которой сами евреи были якобы марионетками в руках тибетского Далай-ламы, будто бы искусно занимавшегося интригами против немцев (Viereck 1965: 297).

Интересно, что немало нацистов, включая Розенберга, если и почитали Христа, то лишь как одного из многих «арийских героев». В то же время они противопоставляли его христианской церкви. Ее основателем Розенберг называл апостола Павла, видя в нем фарисея, служившего еврейским интересам, ради которых он будто бы исказил учение Христа (об этом см.: Cecil 1972: 84–85). При этом вслед за Чемберленом и теософами Розенберг доказывал, что Христос не был евреем (Goldstein 1979: 61). Заимствуя много христианских понятий, Розенберг оправдывал это тем, что христианство впитало в себя элементы более древних верований (например, идею Троицы), но в искаженной временем форме (Cecil 1972: 95). В частности, он доказывал, что типичное для христианства изображение вооруженного копьем всадника на коне является не чем иным, как воспроизведением Вотана (Одина), германского языческого бога грозы, ярости и раздоров, получившего некоторую популярность в Германии накануне и сразу же после прихода нацистов к власти32. В частности, восторженным поклонником культа Вотана показал себя Балдур фон Ширак, вождь германской молодежи в эпоху Третьего рейха.

Многие нацисты не шли так далеко, и их устраивала Германская христианская церковь, объявлявшая избранным народом именно немцев и доказывающая, что Христос был послан именно к ним (Alles 2002). Как уже отмечалось, была и попытка создать Движение германской веры, основанной на расовых принципах с элементами германского язычества, индуизма и христианства (Poewe 2006). В целом отношение нацистов к церкви было неоднозначным и противоречивым. У них сложились в целом теплые отношения с протестантизмом и несколько натянутые – с католицизмом. Некоторые нацистские лидеры относились к христианству неприязненно, но другие таких негативных чувств не испытывали. Были среди них и верующие, и атеисты, и неоязычники. Правда, в эпоху нацизма под запрет попал Ветхий Завет из-за своих слишком очевидных ассоциаций с иудаизмом (Conway 1968; King 1982: 1–7; Жуков 2006: 96 – 126).

При этом нацисты активно пользовались германским языческим наследием, включая мифологические сюжеты, ритуалы и символы. Так, 24 июня 1935 г. по приказу Геббельса по всей Германии проходили массовые празднования дня летнего солнцестояния, посвященного языческому богу Вотану. Самыми активными участниками этих торжеств были юноши и девушки из гитлерюгенда. На месте одного из таких празднеств выступал Геринг. Он вдохновенно говорил о «чистой северогерманской крови» и о необходимости возрождения языческих обрядов для сплочения народа (Гофман 1935). А незадолго до того Г. Гиммлер присутствовал на открытии специально выстроенной «каменной галереи» в Заксенхайне, которой суждено было стать местом паломничества и преклонения перед героями-саксами, казненными Карлом Великим (Васильченко 2008: 481–482). В свою очередь скалы Экстерштайна (Вестфалия) с расположенной там небольшой молельней были провозглашены нацистами «германским Стоунхенджем», где якобы в древности совершались языческие ритуалы (Васильченко 2008: 530–559).

Тогда святого Мартина нацисты начали изображать в виде вооруженного мечом Вотана, а святого Георгия и святого Михаила – в образе нордических рыцарей. Розенберг с воодушевлением писал об изучении древней германской символики, открывающем путь к познанию исконных нордических верований и представлений о мире. Впрочем, Гитлера, интересовавшегося главным образом практической политикой, язычество и оккультные представления не вдохновляли, подавляющее большинство нацистских руководителей не относились к этому всерьез, и культ Вотана не привился в народе (Godwin 1993: 52–57; See 2006: 115)33. В конечном итоге единственным религиозным учением, закрепившимся в программе германских нацистов (статья 24), было «позитивное христианство» (Viereck 1965: 287–292; Weissmann 1991a: 57)34.

На первых порах, не решаясь полностью порвать с христианством (свою книгу Розенберг писал в 1917–1925 гг.), Розенберг попытался разделить его на «позитивное», восходящее к нордическим, то есть языческим, ценностям чести (в смысле военной доблести)35, и «негативное», пропитанное «сирийско-этрусским духом» любви. В частности, для первого важной была жизнь Иисуса Христа, а для второго – его смерть. Розенберг писал, что Церковь стремится править с помощью идеи любви, а нордические европейцы хотят жить свободно и умереть с честью. Но господство любви ведет, по его мнению, к расовой и культурной деградации. Он обвинял римско-католическое христианство в нетерпимости по отношению к другим верованиям, в стремлении любыми способами их искоренить. Его тяготило сознание того, что «этрусско-еврейско-римская система» ухитрилась подчинить себе миллионы немцев, не считаясь с их нордическими ценностями (Rosenberg 1930: 78–79, 599–636). По словам одного аналитика, «позитивное христианство Гитлера и Розенберга означало нордическое язычество вкупе с болтовней по поводу искаженного образа Иисуса» (Viereck 1965: 287). Лидеры нацистов и не могли питать нежных чувств к космополитическому христианству, этика которого коренным образом расходилась с нацистской идеологией (Cecil 1972: 84).