Читать онлайн «Тайна лабиринта». Страница 38

Получив транскрипцию Блегена, Вентрис позвонил Чедуику в Кембридж. Междугородный звонок в те дни был делом необычным, вспоминал Чедуик. Вентрис “был очень возбужден. Вообще-то он редко терял спокойствие, но этот момент был для него поистине драматичным”[11].

Уже не могло быть сомнений: таблички на греческом языке! Даже скептически настроенный Беннет, увидев табличку P641 (ее скоро стали называть “Треножник”), написал Вентрису: “Возразить нечего”. На международной конференции в Копенгагене Вентрис показал слайд с табличкой “Треножник”. Аудитория разразилась аплодисментами.

Вентрис стал востребован. Он читал лекции по всему миру, часто на языке принимающего государства. Он выступал перед королем Швеции. И в Оксфорде. И в Кембридже. В июне 1953 года он выступил в Берлингтон-хаусе – там, где он мальчишкой задал вопрос Артуру Эвансу. Круг замкнулся. На следующий день “Таймс” поместила материал о лекции на первой полосе – напротив статьи о покорении Эвереста Эдмундом Хиллари. Дешифровку назвали “Эверестом греческой археологии”. Эту гиперболу Вентрис нашел возмутительной.

На самом деле, писал антиковед Морис Поуп, достижение Вентриса важнее покорения Эвереста:

Люди… покоряют горы… Но никогда и нигде, кроме как в последние два или три века существования нашей цивилизации, никто не пытался подобрать ключ к исчезнувшей системе письма, а тем более не преуспел в этом.

В августе 1953 года статья Вентриса и Чедуика “Данные о греческом диалекте в микенских архивах” появилась в авторитетном английском “Журнале эллинистических исследований”. Авторы предложили звуковые значения более чем для 60 знаков и привели длинные словарные списки: топонимы, имена собственные, названия профессий (жрец, оружейный мастер, врач, повар, пекарь и т.д.), названия товаров – колесницы, зерно, свиньи.

Наиболее впечатляющим из авторских решений стал отказ от термина “минойский”, милого сердцу Артура Эванса, и наименование всех надписей линейного письма Б, будь они критскими или материковыми, – микенскими. Чедуик впоследствии писал, что “наименование «минойский» устарело с 1939 года, когда стали всерьез заниматься линейным письмом Б… Из того тезиса, что линейное письмо Б скрывает греческий язык, неопровержимо следует, что Кносс в [тот] период являлся частью микенского мира”. Утонченным минойцам приходится ждать, когда будет дешифровано линейное письмо А и открыт язык, на котором они говорили. (Эта письменность, использовавшаяся между 1750 и 1450 годами до н. э., пока не дешифрована. И навсегда может остаться таковой: ученым просто не хватает текстов, с которыми можно было бы работать.)

Весной 1954 года американский журнал “Аркеолоджи” опубликовал статью Вентриса о табличке “Треножник” и “кубке царя Нестора с четырьмя ушками”. Вентрис стал всемирно известен. На него посыпались почести и просьбы об интервью. В 1955 году королева пожаловала ему орден Британской империи. “Предложения присоединиться к кругу ученых… теперь сыпались на него”, – пишет Эндрю Робинсон. Но Вентрис, без сомнения остро переживавший отсутствие университетского диплома и имея за плечами всего три года изучения греческого, и то в школе, их отклонил.

Майкл Вентрис, как и Алиса Кобер, не видел в дешифровке повода для состязания и, оказавшись в центре внимания, чувствовал себя не в своей тарелке. Несмотря на табличку “Треножник” и растущую известность, он беспокоился о правильности своего решения.

Летом 1953 года Вентрис с женой и детьми переехал в модернистский дом, который он спроектировал и построил в Хэмпстеде, фешенебельном районе Лондона. Однако Вентрис оставался чужим в собственной семье. Брак с Лоис, казалось, исчерпал себя. Учитывая вероятную неспособность Вентриса устанавливать глубокие отношения с людьми, кажется удивительным, что он длился столь долго. Жена не могла разделить ни его увлечения умственным трудом, ни его страсти к линейному письму Б. По мнению Эндрю Робинсона,

к 1956 году, после 14 лет брака, Вентрисы отдалились друг от друга. В 50-х годах их знакомый из Министерства образования Эдвард Сэмюел… провел несколько чудесных выходных с ними… Лоис сказала ему откровенно, что его пригласили потому, что иначе им с Майклом было бы не о чем разговаривать.

Кажется, у Вентриса не было прочных связей и с собственными детьми. Дочь Тесса, когда ей было около 50 лет, рассказала (на съемках фильма “Английский гений”):

С ним было нелегко жить… Я думаю, он взаимодействовал с людьми на собственных условиях… Если он хотел быть веселым и обаятельным, он был веселым и обаятельным. А если он хотел уйти, чтобы поработать, он уходил и работал… Я восхищалась им, но не думаю, что он мне нравился… Вероятно, это просто ревность, потому что он всегда получал все внимание окружающих.

В июле 1955 года Вентрис и Чедуик завершили 450-страничную рукопись “Документы на микенском греческом языке”. Хотя работа, связанная с дешифровкой, еще манила его (его ждало множество лекций, международных конференций, статей, которые предстояло написать, и списков слов линейного письма Б, которые нужно было перепечатать для коллег-ученых на веритайпере), вскоре он опять попытался покинуть это поле.

“У меня не будет возможности посвятить время еще какому-либо большому делу, – написал он Чедуику в декабре. – Когда перепечатка этих двух фрагментов рукописи будет закончена, вряд ли меня хватит на что-нибудь еще”.

На этот раз, по крайней мере, Вентрис пытался отойти от дел по понятной причине: у него появился шанс вернуться к занятиям архитектурой. “Архитектурный журнал” учредил стипендию: 1 тыс. фунтов стерлингов в течение года представителю профессионального сообщества для исследования на тему, связанную с архитектурой. Первым стипендиатом (в знак уважения) стал Вентрис. В начале 1956 года он приступил к проекту “Информация для архитектора: что ему нужно знать и как он может это узнать”.

В то время английские архитекторы работали более или менее изолированно. Сведения о материалах и методах не были общедоступными и передавались, как и столетия назад, изустно. “Почти не было книг об архитектурном проектировании, где объяснялось бы, как спроектировать школу, больницу или фабрику, – пишет Эндрю Робинсон. – В архитектурных бюро, как правило, не было даже книжной полки”. Во многих отношениях положение архитекторов напоминало положение ученых, в середине XX века занимавшихся линейным письмом Б. И те, и другие не знали, чем занимаются их далекие коллеги, и не имели надежных справочных материалов.

Вентрис решил составить архитектурный аналог своего опросника 1949 года, с помощью которого он подготовил доклад о положении в дешифровке. Прежде он (как и Кобер) мечтал организовать центр сбора и анализа информации для исследователей линейного письма Б. Сейчас он обдумывал учреждение центра обмена всевозможной информацией об архитектуре. “Можно будет позвонить туда, чтобы получить данные, скажем, об австралийских школах, построенных с применением алюминия, – объяснял Вентрис в промежуточном докладе. – Сотрудник информационной службы наберет на клавиатуре… номера, соответствующие алюминию, школе и Австралии. Из микрокарт, содержащих всю информацию, хранящуюся в центре, автоматически будут отобраны нужные, и абонент получит искомое в машиночитаемом или печатном виде”. Проект Вентриса являлся, по сути, высокотехнологичной версией базы данных Кобер в коробках из-под сигарет.

Увы, скоро Вентрис почувствовал себя аутсайдером и в архитектуре. Прославившись благодаря дешифровке, Вентрис в некотором смысле лишился обеих карьер. Он проводит исследование об архитектуре, но не занимается ею; но он также и не дешифровщик. Вентрис осуществил дешифровку линейного письма Б чисто математически. Гуманитарный аспект – что именно можно узнать из табличек о древней цивилизации – интересовал его гораздо меньше. Хотя его работа породила целое направление в древней истории, микенологию, Вентрис однажды заявил Эммету Беннету, что “не видит будущего в линейном письме Б”. Вентрис проник в два мира, но не закрепился ни в одном.

К июню 1956 года Вентрис подготовил первую половину доклада для “Архитектурного журнала”. Эту работу он никогда не закончит, поскольку она стала для него “неинтересной и скучной”. Оливер Кокс, однокашник Вентриса по архитектурной школе, по словам Робинсона, “знал, что той весной и летом его талантливый друг постоянно пребывал в подавленном состоянии”.

22 августа Вентрис отправил редактору “Архитектурного журнала” (по словам Эндрю Робинсона) “необыкновенное, шокирующее, жалостливое личное письмо”. Оно было написано от руки, почерком, похожим на машинописный, и в нем шла речь об отказе от оставшейся доли стипендии. Письмо напоминает адресованное Майрзу в 1948 году, однако пронизано еще большей безнадежностью: