Читать онлайн «Компьютерная лингвистика для всех: Мифы. Алгоритмы. Язык». Страница 13

«Произнесена первая буква Имени.

Лённрот и не подумал улыбнуться. Внезапно став библиофилом, гебраистом, он приказал, чтобы книги убитого упаковали, и унес их в свой кабинет. Отстраняясь от ведения следствия, он углубился в их изучение. Одна из книг (большой ин-октаво) ознакомила его с изучением Исраэля Баал-Шем-Това, основателя секты благочестивых; другая — с могуществом и грозным действием Тетраграмматона, каковым является непроизносимое Имя Бога; еще одна — с тезисом, что у Бога есть тайное имя, в котором заключен (как в стеклянном шарике, принадлежащем, по сказаниям персов, Александру Македонскому) его девятый атрибут, вечность — то есть полное знание всего, что будет, что есть и что было в мире. Традиция насчитывает девяносто девять имен Бога, гебраисты приписывают несовершенство этого числа магическому страху перед четными числами, хасиды же делают отсюда вывод, что этот пробел указывает на существование сотого имени — Абсолютного Имени».[39]

Интересна эволюция зрительного восприятия образа души. В неолитических фигурках и росписях предметов обихода часто встречаются изображения человеческой головы со змейкой на ней. В изображениях древнейших культур Индии, Ближнего Востока, Китая, Америки и Сибири широко распространен мотив: голова животного — рога — змея между рогами. В китайских фольклорных сказаниях во время сна героя из его глаза, ноздри или уха выползает змейка, которая потом опять скрывается в одной из этих частей тела. В монгольском эпосе о Гэсере золотые рыбки, появляющиеся из ноздрей чудовища, называются душой. В киргизском эпосе «Манас» душа предстает в виде мышат, выползающих из ушей одной из героинь. В славянском, западноевропейском и азиатском фольклоре распространены легенды о том, как душа в виде ящерицы во время сна покидает тело человека и находит клад. Бытует представление о душе в виде голубя.

Убеждаемся, что в ранних доисторических представлениях душа виделась зооморфным образом — чаще всего змейкой или рыбой. Впоследствии произошло антропоморфное движение этого образа. На иконах христианских святых душа предстает в виде характерного нимба вокруг головы. До недавнего времени душа появлялась в виде бестелесной прозрачной светящейся субстанции, сохраняющей внешние черты своего тела.

Н. В. Гоголь привел такое описание.

«Звуки стали сильнее и гуще, тонкий розовый свет становился ярче, и что-то белое, как будто облако, веяло посреди хаты; и чудится пану Даниле, что облако то не облако, что то стоит женщина; только из чего она: из воздуха, что ли, выткана? Отчего же она стоит и земли не трогает, и не опершись ни на что, и сквозь нее просвечивает розовый свет, и мелькают на стене знаки? Вот она как-то пошевелила прозрачною головою своею: тихо светятся ее бледно-голубые очи; волосы вьются и падают по плечам ее, будто светло-серый туман; губы бледно алеют, будто сквозь бело-прозрачное утреннее небо льется едва приметный алый свет зари; брови слабо темнеют… Ах! это Катерина!»[40]

В современном восприятии душа мыслится в виде некой неопределенной логической субстанции, являющейся частью поля неизвестной природы.

Было время, когда бытовало представление о наличии нескольких душ: одна неотделима от тела, другая обретается на небе, а третья, реинкарнирующая, живет в потомках.[41] В этом случае абсолютизировались в одном понятии не все функции человека, а три наиболее явные: физическое бытие в реальном осязаемом мире, способность абстрагировать и связь с потомками.

Объяснение неолитического представления о душе как о змейке может быть следующим. Душа заключена в теле человека. Он ее хозяин. Значит, она относится к категории «жертва» (здесь применяется первый закон мышления по типу «охотник и его жертва»). Во время сна душа проявляет самостоятельность, оживает. Следовательно, она ведет ночной образ жизни, по меньшей мере умеет днем прятаться. Первые образы, осознаваемые живыми, были образами животных. Решая ассоциативную задачу, получаем, что по указателю души человека в сознании первобытных людей должен был вызываться образ небольшой змейки или неагрессивного животного, живущего в темноте.

Образ, вызываемый по абстрактному указателю, определяется воспитанием человека в социокультурной среде обитания. С изменением концептуальных установок общества изменяется конкретное воплощение образов указателя. Наблюдаем движение абстрактных представлений от зооморфности к антропоморфности.

В энциклопедических словарях можно прочесть о религии: «Причина возникновения — бессилие первобытного человека в борьбе с природой».[42] «Анимизм — термин, обозначающий религиозные представления о духах и душе. Введен в этнографическую науку английским ученым Э. Б. Тайлором, который считал веру в отделимых от тела духов древнейшей основой («минимумом») возникновения религии, созданной «дикарем-философом» в результате размышлений над причинами сновидений, смерти и т. п.»[43] «Анимизм лежит в основе первобытных религий и возник вследствие бессилия первобытных людей перед стихиями природы».[44]

И даже у Фрейда находим: «Последний вклад в критику религиозного мировоззрения внес психоанализ, указав на происхождение религии из детской беспомощности и выводя ее содержание из оставшихся в зрелой жизни желаний и потребностей детства».[45]

Фразы о бессилии дикаря перед стихиями, о невозможности объяснения природы, о размышлениях над причинами снов и тому подобные абсолютно неверны. Наши предки прекрасно объясняли мир и были вполне удовлетворены этим объяснением. Они не боялись стихий — они сами были частью стихии. Они не размышляли над снами — они просто их видели и верили им. Другое дело, что нас не устраивают их объяснения. Возникновение религиозных понятий — неизбежный этап эволюции мышления, когда сложившаяся установка воспринимать мир конкретно сталкивается с возможностью разума абстрагировать.

Оживление природы в сознании первобытных людей шло гораздо раньше возникновения понятия души или бога и было возможным в рамках конкретного мышления. Понятия души или бога требуют достаточно развитого механизма абстрагирования, которого, возможно, не было на ранних этапах становления человека. Анимизм не дает ответа, что предшествовало этой стадии восприятия мира. За это часто критиковали Тайлора.

В наше время считается, что анимизму предшествовал тотемизм, в котором люди связывали себя с окружающей природой. Но это тоже не объяснение. Следует отличать более позднее одушевление природы и ее оживление в раннем сознании человека. Оживление неодушевленных предметов, очеловечивание животных и растений возможно при приписывании им функций, аналогичных действиям человека. Анимизм — следствие закона охотника и жертвы. Схема мышления и схема объяснения мира совпадали. Достаточно было уметь абстрагировать на уровне расчленения каждого действия на три части: источник — охотник, действие, приемник — жертва. И весь мир предстает в удивительном единстве, в жестоком прекрасном единстве охотников и жертв.

С точки зрения излагаемого здесь подхода интересны трудные теологические вопросы: есть ли душа у души? что такое душа бога? Душа и бог обладают абсолютным постоянством — они постоянные указатели на физические сущности, включающие все указатели этих сущностей. Указатель на указатель объекта указывает также и на сам объект. Поэтому душа души — сама эта душа, а душа бога и бог — одно и то же.

Впоследствии изменилось мышление и изменились боги. Историю религии можно изучать как историю мысли. В наше время человек освоился с абстрактными понятиями. Его мышление переключается на себя и на коллективное сознание. С неизбежностью исчезают старые боги. Ницше объявил об убийстве бога и приходе нового человека.

«Нас разделяет не то, что мы не находим бога — ни в истории, ни в природе, ни по-за природой… Нас разделяет то, что почитаемое богом мы воспринимаем не как «божественное», а как далекое, пагубное и абсурдное, не как заблуждение, а как преступление перед жизнью… Мы отрицаем бога как бога…»[46]

И даже в снах.

«Боги возвращались из векового изгнания… Одни держал ветку, что-то из бесхитростной флоры сновидений; другой в широком жесте выбросил вперед руки с когтями; лик Януса не без опаски поглядывал на кривой клюв Тота. Вероятно, подогретый овациями, кто-то из них — теперь уже не помню кто — вдруг разразился победным клекотом… И тут мы поняли, что идет их последняя карта, что они хитры, слепы и жестоки, как матерые звери в облаве, и дай мы волю страху или состраданию — они нас уничтожат.

И тогда мы выхватили по увесистому револьверу (откуда-то во сне взялись револьверы) и с наслаждением пристрелили Богов»[47]