Читать онлайн «Крест командора». Страница 102

– Бабушка, дай руку… – чуть слышно позвал он, но она вдруг исчезла. Вместо доброго лица mormor[99] Мартины из тумана глядел на него пустыми глазницами оскаленный череп, который он однажды нашёл в лесу…

Собрав все силы, Беринг ухватился за стенки ямы, попытался приподняться, но только сгреб на себя тяжёлый сырой песок…

Когда Овцын отдернул парусину и заглянул в полуобвалившуюся яму, капитан-командор был уже мёртв. В его застывших зрачках отражалось низкое серое небо. Овцын закрыл ему глаза и перекрестил по-русски.

В августе 1742 года на построенном из обломков пакетбота «Святой апостол Петр» утлом кораблике остатки команды Беринга во главе со Свеном Вакселем сумели добраться до Авачинской бухты.

Возмужавший и помудревший Ваксель написал донесение Чирикову о злоключениях на скалистом острове и о последних горестных часах капитан-командора.

За время зимовки Ваксель круто переменил своё мнение об Овцыне и дал ему самую лестную характеристику как опытному моряку и верному товарищу. Очень кстати оказался и чин лейтенанта, который по прибытии был высочайшим указом возвращён Овцыну.

Позже, встретившись с Чириковым в Якутске, оба лейтенанта указали точные координаты острова, ставшего их прибежищем. Чириков глянул на свою карту и не удержался от восклицания:

– Мы же были здесь!

– Как?

– Когда?

Чириков и Елагин, еще не оправившиеся от цинги, в поисках Беринга и его людей в начале лета сорок второго года действительно проходили возле острова, где находились потерпевшие кораблекрушение. Только видели они остров, увы, с противоположной стороны…

Из Якутска Чириков отправил донесение в Адмиралтейство о кончине капитан-командора и принятии на себя командования экспедицией.

После того как вдове Беринга отослали золотые карманные часы, личную печать, серебряные башмачные пряжки с хрустальными вставками, шпагу с серебряным эфесом и письма, по флотской традиции был устроен аукцион вещей погибшего. Ночной колпак василькового атласа, расшитый золотом, приобрёл себе на память Ваксель, шлафрок Беринга достался Шпанбергу. Чириков купил скромный католический крест из кипарисового дерева, невесть как оказавшийся среди вещей покойного, который, как известно, был истовым лютеранином.

«Что ж, у каждого из нас свой крест, – думал Чириков, разглядывая старинное, но хорошо сохранившееся распятие. – Командор, так не любивший море, нашёл приют на затерянном среди волн необитаемом острове. Остров этот, может статься, когда-то назовут его именем. Ведь сам Беринг был человеком скромным: единственный открытый им в плавании кусочек суши он приказал назвать по имени простого морского служителя Шумагина, преставившегося в этот день. А сколько еще разбросано в мировом океане безымянных островов, которым стоило бы присвоить имена первопроходцев? Сколько загадок таит только что открытая ими земля! Ведь до сих пор не ясно, что стало с Дементьевым и его спутниками. Какой крест выпал на их долю? Нет, чего бы мне это ни стоило, а я должен отыскать их следы…»

Чириков несколько лет будет писать во все инстанции, добиваться снаряжения новой экспедиции к Америке. Но все его усилия окажутся безрезультатными, не будут услышаны сильными мира сего, иначе говоря, придутся не ко времени.

Взявшая при помощи роты преображенцев власть в стране «дщерь Петрова» Елизавета, на словах ратовавшая за продолжение дел своего великого отца, будет столь же далека от моря и морских исследований, как её предшественники. География новой императрице всегда будет казаться чем-то вовсе не интересным, далеким от реальной жизни. Елизавета Петровна до конца дней своих будет убеждена, что в Англию можно попасть посуху, в карете, и никто не сможет её переубедить в обратном…

Тем паче что и ближайшее окружение новой императрицы оказалось столь же далёким от понимания необходимости освоения новых земель. Возможно, тут не обошлось без участия Скорнякова-Писарева, которого вернули из ссылки и приблизили ко двору. Он не преминул поквитаться со своими живыми и мертвыми противниками. Вследствие начатой им интриги, в 1743 году Сенат постановил: «Ту экспедицию, от которой Сенат нималого плода быть не признавает, надлежит вовсе отставить».

Елизавета Петровна, восхождение которой на трон молодой Михайло Ломоносов приветствовал восторженными стихами: «К тебе от всточных стран спешат Уже Американски волны…», ничтоже сумняшеся скрепила сенатское решение резолюцией: «Быть по сему». Одним росчерком пера она не только похоронила великие замыслы своего покойного родителя, но и перечеркнула беспримерные труды многих тысяч русских и нерусских людей, положивших все силы и здоровье на алтарь служения Отечеству, живота своего не пощадивших, раздвигая границы империи. Что ж, недуг зрения часто поражает монархов, когда желаемое зрится как действительное, а реальность искажается, увиденная не под тем углом…

Дальнейшая судьба участников экспедиции сложилась по-разному. Дмитрий Овцын долго командовал небольшим кораблём на Балтийском море и в конце концов стал обер-штер-кригскомиссаром – высшим интендантом российского флота.

Дослужились до адмиральских эполет Дмитрий Лаптев и Степан Хитрово. А вот героический Семен Челюскин более десяти лет никак не мог получить даже мичманское звание. Карьера у него так и не сложилась до конца службы. В чине капитана 3‑го ранга он был отпущен домой за болезнью и старостью.

С большим опозданием были оценены честные труды многострадального Михайлы Гвоздева. Получив чин подпоручика, в 1759 году он вышел в отставку и обосновался в Тобольске, где ещё несколько лет выполнял различные поручения сибирского губернатора Фёдора Ивановича Соймонова – возвращенный из ссылки любимец Петра Великого и соратник казнённого кабинет-министра Артемия Волынского высоко ценил знания и опыт старого геодезиста.

Вдова Беринга – Анна Матвеевна многие годы после смерти мужа добивалась себе пожизненной пенсии, то прибавляя, то убавляя в прошениях свой возраст. Она все боялась упустить выгоду и прогадать, ведь жены морских офицеров, овдовевшие до сорока лет, получали полный годовой оклад супруга, а те, кто остался без мужа после этого срока, могли претендовать на пожизненную пенсию, но меньшую по номиналу. Очевидно, запутавшись в денежных расчетах, она так задурила головы чиновникам в Адмиралтействе, что в 1750 году ей, уже далеко перешагнувшей сорокалетний рубеж, определили выдать один годовой оклад покойного командора вместо требуемых по закону пожизненных выплат.