Читать онлайн «Язык текущего момента. Понятие правильности». Страница 58

Надёжным соратником тут служит словообразование, смягчающее его удары. Пи-си (PC), хотя и есть ПК, заменятся грамматически удобными персоналка, писишка, писюк, наколенник (калька laptop). Сидюшник, сидюшка теснят си-ди (CD), сиди-диск, сиди-ром (CD-rom); емеля – e-mail, а мышь даже изгнала mouse. Победным венцом служит пиар (от public relations -> PR -> пи-ар), ставшее неузнаваемым для американских родителей в длинном ряду чисто «русских» пиаринг (!), пиарство, пиарить, пиарствовать, пиарщик, чёрный и белый пиар. Параллельно идут и синтаксические послабления, свойственные аналитизму.

В пользу аналитизма говорят некоторые исторические факты, например утрата грамматических форм прошедшего времени. Унификация парадигм склонения и переход от категориальной морфолого-грамматической обусловленности слов родом, числом (включая двойственное) и типами основ тоже позволительно интерпретировать как движение языка к экономичности, упрощению. Эти «упрощения» повлекли за собой туманную и сложную семантико-словообразовательную систему глагольных видов или же семасиологически ненамного более ясную унификацию множественного числа всех имён и совпадение имён мужского-среднего рода в единственном числе. Вряд ли в конечном счёте русский язык стал богаче, проще, гибче, экономнее, тем более если вспомнить большое количество исключений – своеобразных осколков старого.

Продвижение болгарского языка по пути аналитизма повлекло за собой фактическое упразднение склоняемости и сопровождалось появлением постпозитивного артикля. Это свидетельствует о том, что упрощение чего-то одного в языке обязательно влечёт за собой усложнение чего-то другого. Таков уж закон равновесия саморазвивающихся сложных, иерархически организованных систем.

Уместно поставить вообще-то праздный, но всех волнующий вопрос о том, какой язык лучше. Конечно, русскому человеку легче учить и, даже не изучая язык, понимать близкородственного белоруса, чем иносистемного по языку вьетнамца. Но если педагогически можно разделить языки на трудные и лёгкие для изучения, считая точкой отсчёта родной язык учащегося, то лингвистически нет нулевой точки на шкале для ранжирования языков по простоте и сложности.

Известны, впрочем, по большей части социолингвистические попытки такой оценки. Их обзор дан А. Бердичевским (Бердичевский А. Языковая сложность (Language complexity) // Вопросы языкознания. 2012. № 5). Важнее, конечно, другое.

Лучшим всегда будет родной язык, то есть тот, на котором говорила мать (отчего родной часто и называют материнским), на котором человек научился мыслить, познавать мир, с младенчества приобщился к своей нации, стране, культуре. Сколько бы других языков он ни познал и ни использовал в жизни, материнский, даже если он считает его трудным (из-за дурной школы, которая запугивает всех орфографией), останется для человека самым удобным, единственно родным. Родной язык всегда лучше со всех точек зрения.

Разумно к тому же полагать, что, веками обслуживая свой народ, любой язык достигает некоей золотой середины – адекватного для его нужд равновесия избыточности и достаточности. Характерно, например, что количество фонем (звуков, осмысленных в качестве смыслоразличителей) в основных языках не больше и не меньше 32–54 из тысяч возможных для человеческого голосового аппарата. Правда, в каждом их набор различен даже при совпадениях: у нас что шип, что ш-и-и-п – всё напоминает, что розы без них не бывает, а англичанин решит, что это разные слова, как ship «корабль» с кратким звуком и sheep «овцы» – с долгим. Русский может произнести щелевой межзубный звук, скажем thам вместо сам, но это воспримут просто как шепелявость, англичанин же уверенно решит, что это разные слова: thumb – «большой палец руки» и sum — «сумма» (конечная буква в первом слове не читается, а гласный в обоих звучит как а).

Сомнительно утверждение, будто аналитизм прогрессивен, так как лучше, чем флексия, обеспечивает общение. Кажущаяся с первого взгляда его простота на деле оборачивается усложнением – cкованностью твёрдым порядком слов в предложении, громадной многозначностью и омонимией, множеством других неудобств.

Великий двуязычный писатель и дотошный знаток как языков, так и бабочек В.В. Набоков метко и со знанием дела заметил, что в английском языке meanings are fluttering over words – «значения порхают над словами». Выполненный самим автором перевод написанной по-английски «Лолиты» на русский язык удивил его самого тем, что оказался длиннее.

Очевидная опасность возможной двусмыслицы хрестоматийно иллюстрируется словом round: a round room (круглая комната); round the corner (за углом); the first round (первый раунд игры); to go round (ходить вокруг, обходить); merry-go-round (карусель) и т. д. Тhey are flying planes можно понять как «они летают (умеют летать) на самолётах» и как «эти самолёты летающие (исправны для полёта)». В современной бытовой речи даже вроде бы явные глаголы выступают вдруг именами: That’s a big ask? (Не велик ли запрос?). What is our ask? (Чего мы всё-таки хотим?). You have a big say. Long time no see. She gave herself a long lie-in the next morning. There was no lie for her this morning… Нечто вроде детского: «Дай мороженое на полизать».

Нередко аналитизм создаёт истинно хитроумные загадки. Заголовок в газете «Apple pie baking contest winners» (букв.: Яблоко пирог выпечка соревнование победители) сразу не расшифровать. «Победители соревнования по выпечке яблочного пирога». Естественно возникающее желание найти разгадку широко используется рекламой для привлечения покупателей: «100 % money back beauty guarantee» (букв. 100 % деньги назад красота гарантия) означает, если подумать, что покупателю рекламируемого крема даётся стопроцентная гарантия возврата денег, если он не обеспечил красоту, или же что гарантируется стопроцентная красота и что в противном случае деньги будут возвращены.

Нельзя, конечно, не согласиться с тем, что за счёт явной неточности достигаются краткость и воздействующий эффект. Самые серьёзные письменные и звуковые источники в США позволяют себе называть отстаиваемый президентом закон о медицинском обслуживании «Аffordable health care act» не иначе как Obama care – «Обама (мед)услуги». Чтобы понять название anchor steam beer (якорь пар пиво), надо просто знать (или узнать, благо есть теперь Гугл!), что этот популярный напиток был впервые сварен в пивоварне «Якорь» для моряков в порту Сан-Франциско. Так же и Second Harvest Food Bank (Второй урожай пища банк) – «продуктовый склад второго урожая» – скромно называют в США достаточно развитую и востребованную систему пунктов распределения еды, жертвуемой состоятельными людьми для бедняков.

Не аналитический строй грамматики, а уж скорее агглютинативный в смысле видимой простоты значительно впереди. Вообще же языкам, как и культурам, важно не стать одинаковыми, похожими на другие, а мочь выразить всё, что выражаемо в других языках, что есть на белом свете и нужно в жизни их народов.

Учёный немец J.G. Sеume ещё в 1797 году прозорливо заметил, что «не знает никакого другого языка, кроме русского, который имел бы больше точности и звуковой привлекательности». Таких мнений тысячи: многие иностранцы считали, что в силу податливой разветвлённости своих грамматических форм и музыкального благозвучия он особенно пригоден для поэтических шедевров. М.В. Ломоносов указал на схожесть с классическими языками, распространяя его пригодность как на поэзию, так и на науку. В таких привлекательных оценках есть рациональное зерно, хотя, конечно, вряд ли стоит делить языки лингвистически на простые и сложные, культурно-психологически – на хорошие и плохие, педагогически – на лёгкие и трудные.

Особенности звукового и грамматического строя, строго говоря, безразличны для пользующихся им, однако, не замечая родимых пятен, не подчиняясь самобытной особости, невозможно полноценно общаться на языке. Бездумно укрепляя в своём русском языке аналитизм, пусть даже этим что-то упрощая, мы прощаемся с национальным логизмом выражения мысли, который исторически требует избыточной дифференциации, конкретизации, точности. Не такая уж беда!

Не хочется быть ригидно однозначным, потому что так часто уверенное в своей единственной правоте единомыслие оказывалось необоснованным и вредным. Взгляды на язык, его подсистемы, конкретные отдельные явления вроде объёма и дифференцированности словаря, разработанности терминологии, правил правописания во многом детерминируют его динамику. В то же время не следует категорически недооценивать и гордую вкусовую формулу «самый», «один из самых» совершенных (развитых, логичных, богатых, звучных, красивых), а то и избыточно нормативно-упорядоченный в морфологии, необоснованно усложнённый в существующей орфографии.