Читать онлайн «Загадочный Шекспир». Страница 30

«Мы не привыкли видеть женщину в эпилоге; но это нисколько не неприличней выхода мужчины в прологе. Если справедлива поговорка, что хорошее вино не нуждается в ярлыке, то точно так же несомненно, что для хорошей пьесы не нужен никакой эпилог. Однако ж к хорошему вину обыкновенно привешивают хорошие ярлыки, а хорошие пьесы кажутся еще лучше при помощи хороших эпилогов. Каково же мое положение, когда я – не хороший эпилог и не могу похлопотать у вас в пользу хорошей пьесы? Я не одета как нищий, и поэтому мне не идет нищенствовать. Единственный способ, остающийся мне, – умолять вас, и я начну с женщин. О женщины! любовью, которую вы питаете к мужчинам, заклинаю вас одобрить в этой пьесе то, что им понравится. Вас же, о мужчины, заклинаю любовью, которую вы питаете к женщинам, – а по вашим улыбкам я замечаю, что ни один из вас не питает к ним ненависти, – сделать так, чтобы пьеса понравилась вам и женщинам. Будь я женщина, я расцеловала бы всех, чьи бороды мне понравятся, чей цвет лица приходится мне по вкусу и чье дыхание мне не противно; и я остаюсь в убеждении, что все, обладающие красивыми бородами, или прекрасным лицом, или приятным дыханием, не откажутся, в награду за мое милое предложение, ответить на мой поклон прощальным приветом»[52].

Процитированные слова вложены в уста Розалинды – той самой облачавшейся в мужской костюм героини. Судя по произнесенному «ею» эпилогу, Шекспир прекрасно видел весь юмор ситуации: «будь я женщина, я бы расцеловала всех», – говорит актер, играющий Розалинду… Да и некоторые другие фразы не лишены двусмысленностей, призванных напоследок еще раз вызвать смех в зале.

Выводы после исследования биографии графа Саутгемптона можно сделать следующие. Явно прослеживается некая «католическая» связь между знатными предками Шекспира и ближайшими родственниками Саутгемптона. Высказанная вначале теория, согласно которой Шекспир мог воспользоваться связями, предоставленными матерью, выглядит вполне правдоподобно. Драматург и граф, конечно, испытывали друг к другу симпатию, но вряд ли эта симпатия имела сексуальную окраску или, скажем уклончиво, только сексуальную. В молодости граф экспериментировал с образами, был избалован вниманием со стороны обоих полов, был капризен и самовлюблен. Ему посвящали стихотворения многие, не только Шекспир. Обвинять всех поэтов во влюбленности в красавца-графа не совсем было бы правильно.

Что касается «переодеваний» графа, то однозначно судить о его пристрастиях по портрету, предъявленному публике, сложно. Если юный Саутгемптон и баловался cross-dressing, то этому придается слишком большое значение и выводы делаются слишком далеко идущие. Путать шестнадцатый век с двадцать первым все же не стоит.

В любом случае, с годами граф становился более мужественным, искал славы на поле брани, да и влияние Эссекса сказывалось. Плюс ко всему, Саутгемптон влюбился во фрейлину королевы и позже на ней женился. Шекспир тоже не сидел сложа руки: в его семье происходили различные события, требовавшие его внимания и присутствия в Стратфорде. Граф и драматург общались время от времени, но их отношения носили скорее деловой характер, нежели романтический.

Связь между графом и Шекспиром становилась слабее и слабее после того, как первый побывал в Тауэре и вышел на волю. Их судьбы пошли в разные стороны. Тюрьма закалила характер Саутгемптона, не сделав его мягче и женственнее, напротив, на волю вышел человек, переживший смерть друга, разочарование и ставший благодаря невзгодам сильнее. Шекспир не сидел в Тауэре, но на его долю выпали не менее тяжкие испытания: смерть сына, младшего брата, тюремное заключение покровителя и неспокойное состояние общества, в котором на сломе веков поменялись правители.

Несмотря на неяркий след, оставленный графом Саутгемптоном в истории, личности, постоянно остававшейся в тени более известных персонажей, отдадим ему должное. По всей видимости, его финансовая и, возможно, моральная поддержка Шекспира сыграла далеко не последнюю роль в становлении драматурга. Как не последнюю сыграл он роль в трагическом «спектакле», поставленном графом Эссексом.

Хочется, чтобы граф Саутгемптон – длинноволосый красавец с твердым характером и сильной воле к жизни – занял подобающее место в истории, без лишних спекуляций по поводу его личной жизни и отношений с Шекспиром. Разве можно объяснить простой случайностью тот факт, что королева решила помиловать именно его, а не любимого Эссекса? Значит, нужно было ему пройти испытания до конца и остаться навсегда таинственным WH, fair youth, прекрасным символом молодости и красоты, воспетым великим бардом…

Пока «на сцене» побывал лишь один из основных претендентов «на перо» Шекспира – Кристофер Марло, якобы не умерший, а удалившийся в изгнание, где и писал за драматурга. Позже, видимо, он все-таки умер, причем раньше Шекспира, а потому последний удалился в Стратфорд, заработав на достойную старость чужими пьесами, которые теперь некому было ему поставлять.

А вот сейчас мы увидим героя, известного современной публике более, чем Марло. Итак, Эдвард де Вер, граф Оксфорд собственной персоной. Он упоминался выше в связи с предложенной Саутгемптону женитьбой на его дочери. Граф Оксфорд, таким образом, являлся зятем лорда Берли, а оскорбление отказом жениться Саутгемптон нанес не только правой – левой руке королевы, но и де Веру.

Де Вер родился в 1550 году в старинной и знатной семье – недаром он стал, ни много ни мало, семнадцатым графом Оксфордом (сравните с всего лишь третьим графом Саутгемптоном или вторым графом Эссексом – семнадцатый звучит куда солиднее). Его отец, подобно многим знатным людям, имел собственную театральную труппу, историю которой мы описывали ранее. Он умер, когда мальчику было двенадцать лет, и его отправили проживать в дом опекуна. А опекуном являлся не кто иной, как лорд Берли – советник королевы. Таким образом, можно сказать, что он «специализировался» на опекунстве, постоянно воспитывая, кроме собственных детей (которым, впрочем, и достались после смерти лорда отцовские привилегии, включая титулы и высокопоставленную должность при королеве), еще нескольких мальчиков.

Как большинство молодых людей его уровня, Эдвард де Вер получил прекрасное образование в колледже Кембриджа и в доме лорда Берли. Не осталось никаких свидетельств получения де Вером степени бакалавра. Но в 1564 году, проявив, судя по сохранившимся воспоминаниям, отличные способности, де Вер сразу получил степень магистра в Кембридже, а через два года такой же его наградил Оксфорд. В 1567 году Эдвард поступает в Грей Инн изучать юриспруденцию. Перед поступлением граф успел попутешествовать по Италии, откуда в подарок королеве привез знаменитые ароматизированные перчатки, украшенные вышивкой и пахнущие духами. Долгое время приятно пахнувшие перчатки так и называли: «аромат графа Оксфорда».

«В Англии и континентальной Европе амбра[53] изменила парфюмерную индустрию; ее сильный аромат и воскообразная форма идеально подходили для отделки кожи. Хотя связь между амброй и кожей была неразделимой в плане всеобщего увлечения источающими запах перчатками, большинство ученых считают, что на распространение этой моды при дворах Екатерины Медичи и Елизаветы повлияли итальянские придворные.

Обсуждая континентальную моду, следует отметить, что ароматические перчатки стали одной из новинок, внедренных Катериной Медичи. Она потрясла французский двор шестнадцатого века источавшими сильнейший аромат перчатками, которые были в тот момент популярной модой среди флорентийских придворных. Говорят, она так любила свои ароматические перчатки, что привезла личного парфюмера мэтра Рене (Ренато Бьянко) во Францию, когда вышла замуж за Генриха Орлеанского, будущего французского короля Генриха II. В середине шестнадцатого века Бьянко открыл процветающий магазин в Париже возле Собора Парижской Богоматери, где продавал духи, косметику и яды. Мода на ароматические перчатки в Париже только возрастала во второй половине шестнадцатого века. К 1676 году Парижская гильдия перчаточников официально стала называться гильдией перчаточников и парфюмеров…

Согласно английским источникам, королева Елизавета I стимулировала распространение этой моды. Первые ароматизированные перчатки в Англию привез Эдвард де Вер, граф Оксфорд, который в 1566 преподнес их королеве в качестве знака своей любви. Сэр Эдвард недавно вернулся из Италии с кучей шикарных безделушек, включая пару ароматизированных перчаток. Именно эта пара, подаренная королеве в 1566 году, выставлена в музее Ашмола, Оксфорд; длиной 16,5 дюйма, перчатки сделаны из белой лайковой кожи, по краям расположена вышивка золотой нитью… По сохранившимся воспоминаниям, королева, известная тем, что постоянно любовалась своими длинными тонкими руками, очень полюбила перчатки и носила их непрестанно, вдохновляя моду на перчатки, пахнувшие «духами графа Оксфорда». К 1590-м мода на перчатки Оксфорда установилась прочно»[54].