Читать онлайн «Введение в теоретическую лингвистику». Страница 127

Рис. 23.

На основе этого представления о природе слова мы можем объяснить традиционную семантическую классификацию слов в терминах синонимии и омонимии. Можно сказать (как это делали аномалисты; ср. § 1.2.3), что «идеальным» языком является такой, в котором каждая форма имеет только одно значение и каждое значение ассоциируется только с одной формой. Но этот «идеал», вероятно, не реализуется ни в каком естественном языке. Две или более формы могут ассоциироваться с одним и тем же значением (например: hide 'прятать' : conceal 'прятать', big 'большой' : large 'большой' — мы будем считать, что они, действительно, имеют одно и то же значение); в этом случае рассматриваемые слова являются синонимами. С другой стороны, два или более значений могут ассоциироваться с одной и той же формой (например: bank: (i) 'берег (реки)', (ii)'банк (в котором хранятся деньги)'); в этом случае слова являются омонимами. Если данный язык относится к таким языкам, в которых орфография расходится или оказывается совсем не связанной с фонологией, тогда можно, конечно, провести дальнейшее разграничение между омографией (например: lead в (i) a dog's lead [li:d] 'поводок собаки' и (ii) made of lead [led] 'сделанный из свинца') и омофонией (например: meat [mi:t] 'мясо', meet [mi:t] 'встречать'; sow [sou] 'сеять', sew [sou] 'шить'; ср. § 1.4.2). При этом следует обратить внимание на один важный момент, а именно на то, что, с традиционной точки зрения, омонимы являются отдельными словами: омонимия не есть различие значения в пределах одного слова. В принципе, если с одной формой ассоциируются два или более значений, это служит достаточным основанием для различения соответствующих двух или более слов. Это следует из традиционного взгляда на слово.

Простое признание разграничения между случаями совпадения и случаями различия значения не позволяет нам существенно продвинуться вперед в исследовании семантики. Довольно очевиден тот факт, что некоторые значения «связаны» определенным образом, а между другими значениями такой связи не наблюдается. Этот факт нарушает симметричность простого противопоставления между синонимами и омонимами. Насколько различными должны быть значения (ассоциируемые с некоторой данной формой), чтобы мы сочли это различие достаточным основанием для регистрации двух или более разных слов? В своих попытках доказать происхождение языка «по природе» древние греки устанавливали ряд принципов для объяснения расширения области значения слова за пределы его «истинного», или «исходного», значения (ср. § 1.2.2). Самым важным из этих принципов была метафора («перенос»), основанная на «естественной» связи между первичным референтом и вторичным референтом, к которому может применяться данное слово. Примером «метафорического» расширения можно считать вторичное применение таких слов, как mouth 'рот', eye 'глаз', head 'голова', foot 'ступня' и leg 'нога', к рекам ('устье'), иголкам ('ушко'), ответственным лицам ('глава'), горам ('подножие') и столам ('ножка') соответственно. В каждом случае можно отметить некоторое сходство между референтами по форме или функции. Древнегреческими грамматистами были установлены и разнообразные другие типы «расширения» или «переноса» значения, перекочевавшие в традиционные работы по риторике, логике и семантике. Значения, которые более или менее ясным образом «связаны» (на основе этих принципов), традиционно не считаются в достаточной степени разными, чтобы признать наличие отдельных слов. Семантик традиционной школы не будет утверждать, что mouth в случае 'устья реки' и mouth в значении 'части тела' являются омонимами; он скажет, что слово mouth имеет два связанных значения. Здесь налицо, следовательно (в дополнение к синонимии и омонимии), такое явление, которое позднее в традиционной семантике получило название многозначности (multiple meaning), или полисемии. Различение омонимии и полисемии наглядно отражено в организации словарей, которыми мы обычно пользуемся: то, что лексикограф признал омонимами, будет подано в виде различных слов, тогда как значения многозначного слова будут записаны в одной словарной статье.

Разграничение омонимии и полисемии является, в лучшем случае, неопределенным и произвольным. В конечном итоге оно покоится либо на суждении лексикографа о вероятности допускаемого «расширения» значения, либо на определенных исторических фактах, подтверждающих, что конкретное «расширение» действительно имело место. Произвольность разграничения омонимии и полисемии отражается в расхождении классификаций, предлагаемых разными словарями; и эта произвольность была не ослаблена, а усилена в результате развития более надежных методов этимологии в XIX в. Приведем пример: большинство современных словарей английского языка признают двумя различными словами (i) ear 'ухо', соотносящееся с определенной частью тела, и (ii) ear ,колос', соотносящееся с частями таких зерновых растений, как пшеница, ячмень и т. д. Случилось так, что эти два «слова» развились из слов, которые в древнеанглийском языке различались как по форме, так и по значению: (i) éаге, (ii) éar. Но сколько носителей английского языка знает об этом факте? А если они это и знают, то какое влияние может оказать их осведомленность на пользование языком? Ясно, что было бы неверно предполагать, что ear представляет собой два слова для тех (включая лексикографов английского языка), кто знает историю языка, и одно слово для остальных говорящих на этом языке, — если только, конечно, не был бы открыт факт, что те, кто знает историю языка, используют слова типа ear иначе, нежели те, кто не знает истории языка. Если бы мы действительно обнаружили, что это так, мы должны были бы сказать, что эти две группы людей говорят на несколько различных языках. Любое знание исторического порядка, которым мы могли бы располагать относительно развития значений слов, является в принципе нерелевантным для их синхронического использования и интерпретации (ср. § 1.4.5). Различение синхронического и диахронического аспектов в семантике подчиняется, однако, тем же общим ограничениям, которые существуют в фонологии и грамматике.

Существует еще одна категория «взаимосвязи значений». Это антонимия, или «противопоставленность значений». По крайней мере для наиболее известных европейских языков существует ряд словарей «синонимов и антонимов», которые часто используются писателями и учащимися для «расширения словарного запаса» и достижения большего «разнообразия» «стиля». Практическая полезность таких специальных словарей подтверждает возможность более или менее удовлетворительной группировки слов в наборы синонимов и антонимов. Следует, однако, заметить, что, во-первых, синонимия и антонимия заключают в себе семантические отношения весьма различной логической природы: «противопоставление значений» (love 'любить' : hate 'ненавидеть', hot 'горячий' : cold 'холодный' и т. д.) не есть просто крайний случай различия значений. Во-вторых, в рамках традиционного понятия «антонимии» должен быть проведен целый ряд разграничений; словари «антонимов» приносят пользу на практике лишь в той мере, в какой их читатели проводят эти разграничения (по большей части неосознанно). Оба эти положения будут затронуты ниже (ср. § 10.4). Из традиционных теоретических подходов к антонимии может быть извлечено не так уж много ценных наблюдений.

В последние годы в адрес традиционной семантики высказывалось немало критических замечаний как лингвистами, так и философами. Рассмотрим наиболее важные из них.

Мы уже упоминали о философских и психологических спорах относительно статуса «понятий» и «идей» в «разуме» (ср. §9.1.3). Традиционная семантика возводит существование «понятий» в принцип всех теоретических построений и поэтому (почти неизбежно) поощряет субъективизм и интроспекцию при исследовании значения. Как пишет Хаас, «эмпирическая наука не может полностью полагаться на такую методику исследования, которая сводится к тому, что люди производят наблюдения в своих умах, причем каждый в своем собственном». Это критическое замечание предполагает принятие взгляда, согласно которому семантика является, или должна быть, эмпирической наукой, причем этот взгляд желательно, насколько это возможно, не привязывать к таким спорным философским и психологическим проблемам, как разграничение «тела» и «духа» или статус «понятий». Этой точки зрения мы и будем придерживаться при рассмотрении семантики в настоящих главах. Следует подчеркнуть, однако, что методологический отказ от «ментализма» не означает принятия «механицизма», как считают некоторые лингвисты. Блумфилдовское «механистическое» и «позитивистское» определение значения слова как полного «научного» описания его референта является более пагубным для прогресса в области семантики, чем традиционное определение в терминах «понятий», так как в определении Блумфилда предпочтительное внимание уделяется относительно небольшому множеству слов в рамках словарного состава естественных языков, слов, соотносящихся с «вещами», которые поддаются в принципе описанию средствами физических наук. Более того, оно покоится на двух неявных и необоснованных допущениях: (i) что «научное» описание референтов этих слов связано с тем, как эти слова используются говорящими на данном языке (большинство говорящих имеет мало представления о «научном» описании); (ii) что значение всех слов может быть в итоге описано в тех же терминах. Правда, можно считать, что подход Блумфилда (обнаруживаемый также и у других авторов) зависит от «реалистического» взгляда на взаимоотношения между языком и «миром», взгляда, который не очень существенно отличается от точки зрения многих «концептуалистов»; он по меньшей мере подразумевает допущение, согласно которому раз существует, например, слово intelligence 'ум, интеллект, умственные способности', то существует также и нечто, с чем оно соотносится (и это 'нечто' будет, как предполагается, со временем описано удовлетворительным образом средствами «науки»); поскольку существует слово love 'любовь, любить', то существует также и нечто, с чем это слово соотносится, и т. д. Позиция, которой должен придерживаться лингвист, — это позиция, нейтральная по отношению к «ментализму» и «механицизму»; это позиция, которая согласуется с обеими точками зрения, но не предполагает ни одну из них.