Читать онлайн «Очерки по общему языкознанию». Страница 24

Следовательно, при решении частных и специальных задач отдельных собственно лингвистических дисциплин могут использоваться различные исследовательские приемы, воплощающие неодинаковые общие рабочие прин<104>ципы, и это решение может быть неоднозначным. При том непременном условии, что как одно, так и другое решение проблемы не находится в противоречии с марксистским пониманием основных категорий языка (т. е. методологическими основами советской науки о языке), ни одно из них не может быть отвергнуто на основании лишь того факта, что одно достигнуто приемами сравнительно-исторического метода, а другое с помощью приемов структуральной лингвистики. Правильность того или иного решения покажет дальнейшее более углубленное исследование проблемы, но пока оно не произведено, решения, достигнутые на основе различных систем исследовательских приемов, являются равноправными. Как показывает при этом опыт лингвистического исследования, применение разных методов для решения одной проблемы не только не мешает научному познанию явления, но в конечном счете только способствует этой цели. Прекрасным примером плодотворного сочетания разных исследовательских методов для изучения единого комплекса проблем может служить сравнительно-историческое языкознание, в котором ныне успешно сочетаются структуральный метод, сравнительно-исторический метод и метод неолингвистики.

Ясное дело, что сам термин «сравнительно-исторический» в этом случае следует толковать в более широком смысле, который подсказывается последними этапами развития науки о языке. В частности, сравнительность не обязательно должна ограничиваться языками одной генетической группы, но может применяться как к отдельным неродственным языкам («сопоставительное» изучение), так и к целым группам языков (типологическое изучение).

Описанные формы взаимоотношений методологических основ науки о языке с используемыми ею методами (т. е. исследовательскими приемами) ни в коем случае не преуменьшают значения методологии и ее ведущего положения. Следует еще раз подчеркнуть, что в конечном счете задачи науки о языке, ее проблематика неизбежно и всегда определяется соответствующим пониманием основных категорий языка что и предполагает использование конкретных исследовательских приемов.

Частные решения конкретных лингвистических проблем в свою очередь способствуют уточнению основных<105> категорий языка и их более углубленному познанию. Это обстоятельство с новой стороны характеризует формы взаимоотношений между философскими принципами науки о языке и достигнутыми частными решениями.

Из всего изложенного явствует, как важно в науке о языке различать методологические и методические категории и понятия, так как подмена одних другими приводит к неправильной оценке отдельных явлений, их места в системе данной науки и в конечном счете к неправильной ориентации исследовательской работы. Когда методологические категории низводят на положение методических, то это дезорганизует науку. Но, с другой стороны, когда то или иное возможное решение частной проблемы возводят в ранг методологически незыблемого, то это не только создает трудности в адекватном решении данной проблемы, но и приводит к парализующему научное развитие догматизму. С сожалением следует отметить, что указанное разграничение не всегда проводится с необходимой четкостью и нередко отдельные положения науки о языке получают неправильную квалификацию отмеченного характера.

В пояснение сказанному приведем конкретные примеры. Для этой цели обратимся к таким собственно лингвистическим проблемам, как классификация лексики по разным категориям и определение общей сущности грамматических явлений.

Наука о языке использует многочисленные классификационные принципы для распределения словарного состава языков по определенным группам: литературную и диалектную лексику, общенародную и специальную (профессиональную), активную и пассивную, неологизмы и архаизмы, нейтральную и стилистически окрашенную и пр. В последние годы в советском языкознании значительное место занимала лексическая классификация, выделявшая две категории: основной словарный фонд и словарный состав языка. Основной словарный фонд определяется как главная часть словарного состава языка, которая менее обширна, чем последний; ядро основного словарного фонда составляют все корневые слова, составляя базу для образования новых слов; он характеризуется также устойчивостью и длительностью существования. Все прочие слова, не входящие в основной словарный фонд, относятся к широкой и аморфной<106> категории словарного состава языка. Эта категория, надо полагать, не обладает указанными характеристиками.

Данным лексическим категориям было приписано методологическое значение, их связывали с марксистским пониманием природы языка. Так, например, акад. В. В. Виноградов писал по этому поводу: «Учение… о словарном составе языка и об основном словарном фонде закладывает новые глубокие марксистские основы исторической лексикологии и истории словообразования. Это учение является ярким образцом применения метода материалистической диалектики к анализу лексики (словаря) языка. Оно органически вытекает из марксистского понимания отношения языка к надстройке и базису, отношения языка к производству» [124] 44.

Между тем эти категории и, в частности, понятие основного словарного фонда относятся к числу таких, которые находятся вне методологических принципов в науке о языке, и в том или ином виде фигурируют в работах многих ученых от Расмуса Раска до современного американского лингвиста и антрополога Морриса Сводеша. В самом советском языкознании этого вопроса ранее касались Л. П. Якубинский [125] 45 и В. И. Абаев [126] 46.

Р. Раск писал о «наиболее существенных, материальных, необходимых и первичных словах, составляющих (наряду с грамматикой) основу языка» [127] 47. Минуя длинный ряд ученых, употреблявших это понятие, и переходя к нашему времени, мы обнаруживаем у В. И. Абаева утверждение, что «существует некий основной лексический фонд, охватывающий круг необходимых в любом человеческом обществе понятий и отношений, без которых трудно себе мыслить человеческую речь, если не считать самых ранних, начальных стадий глоттогонии, о которых мы можем смутно догадываться и которые характеризовались, по-видимому, беспредельным полисемантизмом. Этот строго ограниченный круг насущных и необходимых для всякого языка слов образует то, что<107> можно назвать основным лексическим минимумом» [128] 48. В. И. Абаев следующим образом описывает состав «основного лексического фонда»: «Сюда относятся основные местоимения, первые числительные, основные анатомические и космические названия, основные термины родства и социальные термины, глаголы, выражающие самые насущные, элементарные действия и состояния» [129] 49. Легко увидеть, что это перечисление охватывает как раз те слова, которые в качестве примеров приводились позднее во всех многочисленных советских работах, посвященных этому вопросу.

М. Сводеш на аналогичных принципах составляет свой «основной словарь» (fundamentalvocabulary), который он использует в своем методе лексикостатистики, или глоттохронологии. В списки слов «основного словаря» исследуемых им языков, состоявших первоначально из 215 слов, а затем уменьшенных до 100, М. Сводеш включает лексику, обозначающую единые для всех человеческих обществ и представленные во всех языках значения. Эти значения выражаются во всех языках посредством простых лингвистических форм (т. е. корневыми морфемами или словами) и принадлежат не к каким-либо специализированным областям словарного состава языка (известным только в профессиональных и ученых кругах), но наличествуют в обычной речи каждого взрослого члена данного общества [130] 50.

Таким образом, выделение понятия основного словарного фонда отнюдь не является «образцом применения метода материалистической диалектики к анализу<108> лексики», и, следовательно, никак не может составлять методологических основ советского языкознания. Это понятие возникло очень давно, имеет широкое хождение во многих лингвистических работах и никакой специальной связи с марксистским пониманием вопросов языкознания не имеет. Советские работы, посвященные изучению этого понятия на материале различных языков, показали его большую неточность и неуловимость. В эту категорию включали не только слова, но и словообразовательные средства и даже словообразовательные модели (В. В. Виноградов), морфемы (Н. Т. Сауранбаев), фразеологические речения (С. И. Ожегов). Одно и то же слово относилось к разным категориям — словарного состава или основного словарного фонда — по своим значениям (А. Д. Григорьева и Е. М. Мельцер) или употреблениям (А. Д, Григорьева и П. Я. Черных). Эту категорию стремились установить с помощью различных критериев — на основе понятийных или предметных признаков, словообразовательной продуктивности, длительности или частоты употребления, исконности, устойчивости, общеупотребительности, особенностей морфологической структуры и т. д. [131] 51. Но как только переходили к более или менее углубленному исследованию языкового материала, тотчас создавались непреодолимые трудности, возникали противоречия с априорно установленными критериями. Характерно, что критический разбор принципов отбора «основного словаря» в теории М. Сводеша, сделанный Хойером [132] 52 применительно к туземным индейским языкам, также показал их несостоятельность. Это понятие фактически оказалось неприменимым в данных условиях, по-видимому, главным образом в виду отсутствия в этих языках исторической перспективы, которая хоть в какой-то степени способствует установлению данной лексической категории.