Читать онлайн «Открытое произведение». Страница 22

Нам легко могут возразить, сказав, что не только рост непредсказуемости придает очарование поэтической речи. Если бы это было так, тогда гораздо более поэтичными были бы стихи Буркиелло, которые гласят:

«Жареные телячьи ножки // и румяна в пресном бульоне // гневно спорили в куче переваренной еды // где речь заходила о поверженных кочешках брокколи». Нет, мы просто хотели сказать, что способ11 необычного использования языка — вот что определило поэтический результат, и чтс использование вероятностей, предусмотренных системой языка, ничего бы нам не дало. Если. конечно, новизна не содержалась в самом сообщении, а не в использованных выражениях и не в способе оживлять ставшие привычными чувства: в таком смысле составленное по всем правилам смысловой избыточности радиосообщение о том, что на Рим сбрасывают атомную бомбу, было бы весьма информативно. Однако этот разговор выводит нас за пределы изучения структур языковой системы (а также за пределы эстетики, что лишний раз доказывает: эстетика должна интересоваться не столько тем, что говорится, сколько тем, как это сказано). И потом, если стихи Петрарки сообщают информацию любому, кто способен постичь их смысл, даже и самому Петрарке, сообщение об атомной бомбардировке, напротив, ничего нового не сказало бы пилоту бомбардировавшему город, и уже тем более — тому, кто слушал бы его во второй раз. Таким образом, мы исследуем возможность передавать информацию, не являющуюся привычным «смыслом», через использование традиционных структур языка, которое противоречит законам вероятности, управляющим им изнутри.

Следовательно, в таком случае информация связывается не с порядком, а с неупорядоченностью, по крайней мере, с определенным непорядком, который непривычен и которого нельзя предугадать. Мы говорили о том, что положительным измерением такой информации (поскольку она отличается от смысла (significato) является энтропия. Но если энтропия оказывается максимальной неупорядоченностью и внутри нее наблюдается сосуществование всяческих вероятностей и никакой именно, тогда информация, содержащаяся в намеренно организованном сообщении (поэтическом или обычном) предстанет лишь как весьма своеобразная форма неупорядоченности — неупорядоченности, которая кажется таковой поскольку берет начало в предшествовавшем ей порядке. Можно ли в этой связи по — прежнему говорить об энтропии?

Вернемся ненадолго к классическому примеру из кинетической теории газов: представим сосуд, наполненный молекулами газа, которые движутся с одинаковой скоростью. Если движение регулируется чисто статистическими законами, энтропия системы очень высока, и — даже если мы можем предсказать общее поведение системы — нам нелегко предугадать, каким будет следующее положение той или иной молекулы; иными словами, молекула может двигаться самыми разными способами, она, так сказать, открыта всем возможностям, мы знаем, что она может занять самые разные положения, но не знаем, какие именно. Для того, чтобы лучше определить поведение отдельных молекул, нам потребовалось бы дифференцировать их скорость, одним словом, придать системе порядок и уменьшить в ней энтропию: поступив таким образом, мы увеличим возможность того, что молекула будет вести себя так, а не иначе, но ограничим число ее изначальных разнообразных возможностей (подчинив их определенному коду).

Итак, если я хочу что — либо знать о поведении отдельной частицы, информация, которой я ищу, противостоит энтропии, но если я хочу знать все возможные варианты поведения любой частицы, тогда информация, которую я ищу, будет прямо пропорциональна энтропии; привнося в систему порядок и уменьшая в ней энтропию, я узнаю много в каком — то одном смысле, но много меньше в другом.

То же самое происходит и с передачей информации.

Постараемся это пояснить ссылкой на формулу, с помощью которой обычно выражается величина какой — либо информации:

I = N log h

где «h» представляет собой число элементов, из которых делается выбор, а N — количество вариантов выбора, которые можно сделать (в случае с двумя игральными костями h = 6, а N = 2; если же мы имеем шахматную доску, то h = 64, а N = все ходы, которые допускаются правилами шахматной игры).

Если же речь идет о системе с высокой энтропией (где могут осуществиться все комбинации), значения величин N и h оказываются очень большими и, следовательно, самой высокой оказывается и величина той информации о поведении одного или нескольких элементов системы, которую можно было бы передать. Однако очень трудно сообщить столько бинарных вариантов выбора, сколько необходимо для того, чтобы обособить выбранный элемент и определить его сочетания с другими элементами.

Каким образом можно легко сообщить ту или иную информацию? Это можно сделать, сокращая число задействованных элементов и вариантов выбора, вводя какой — либо код, систему правил, которая предусматривает наличие строго определенного числа элементов, исключает некоторые комбинации и допускает лишь оговоренные. В этом случае можно будет сообщить информацию через умеренное число бинарных вариантов выбора. Однако значения величин N и h в таком случае уменьшаются и, следовательно, уменьшается величина полученной информации.

Таким образом, чем больше информация, тем труднее как — то ее сообщить, и чем яснее какое — либо сообщение, тем меньше в нем информации.

Вот почему в своем классическом труде по теории информации12 Шеннон и Уивер осмысляют информацию как величину, прямо пропорциональную энтропии. Другие исследователи тоже признают, что Шеннон, один из основателей этой теории, обращает внимание как раз на этот аспект информации13, но все они напоминают о том, что, если мы понимаем информацию именно в таком узко статистическом смысле, она не имеет никакого отношения к тому, истинно или ложно содержание сообщения (не имеет отношения к его «значению»). Мы лучше все это усвоим, если обратимся к некоторым высказываниям Уоррена Уивера, которые содержатся в его очерке, посвященном популяризации математического аспекта информации14: «В этой новой теории слово «информация» относится не столько к тому, что говорится, сколько к тому, что могло бы быть сказанным, то есть информация выступает как мера нашей свободы в выборе сообщения… Необходимо помнить, что в математической теории коммуникации наш интерес обращен не к значению отдельных сообщений, а к общей статистической природе источника информации…

Понятие «информации», изложенное в этой теории, на первый взгляд кажется странным и неудовлетворительным: неудовлетворительным потому, что не имеет никакого отношения к понятию «значения», а странным потому, что оно не только относится к какому — то отдельному сообщению, но, в первую очередь, учитывает статистический характер всей совокупности сообщений; оно странно еще и потому, что в таком статистическом контексте слова «информация» и «неопределенность» тесно связаны между собой».

Этим мы вернули наш долгий разговор о теории информации к основной для нас проблеме и тем не менее мы должны задаться вопросом, законно ли все — таки применять такие понятия как орудия исследования к вопросам эстетики, хотя бы потому, что, как теперь ясно, статистический смысл информации гораздо шире коммуникативного.

Статистически я имею информацию тогда, когда (оставаясь по эту сторону всякого порядка) вдобавок располагаю всем перечнем вероятного развития на уровне источника информации.

В коммуникативном же плане я имею информацию тогда, когда:

1) находясь в изначальной неупорядоченности очерчиваю и утверждаю некий порядок как систему вероятности, то есть устанавливаю определенный код;

2) находясь в этой системе и не возвращаясь к тому, что ей предшествовало, я (излагая сообщение, которое является двусмысленным по отношению к установленным правилам кода) ввожу элементы неупорядоченности, которые вступают в напряженную диалектическую связь с

основным порядком (сообщение приводит код к кризису).

Итак, нам придется выяснить, как сказывается использование этой намеренной неупорядоченности на сообщении, содержащемся в поэтической речи, причем здесь надо помнить о том, что эту неупорядоченность если и можно отождествить со статистическим понятием энтропии, то только в переносном смысле: неупорядоченность, несущая сообщение, является таковой лишь по отношению к предшествовавшему ей порядку.

Пример с терцетом Петрарки особым образом вписывался в этот контекст: по меньшей мере, наводил нас на мысль о том, что в искусстве один из элементов самобытности эстетической речи обусловливается как раз нарушением вероятностного порядка языка, способного сообщать обычные значения, и это приводит к увеличению числа возможных смыслов. Такой вид информации характерен для всякого эстетического сообщения и совпадает с той основополагающей открытостью любого произведения, которую мы рассматривали в предыдущей главе.