Читать онлайн «Приключения английского языка». Страница 56

В его словаре есть пробелы и в области юриспруденции, медицины и естественных наук. Больше всего, подобно Свифту, Джонсон не любил жаргон (cant), к которому он относил слова, обнаруживаемые в «занятой тяжелым трудом и торговлей части народа», где, по его мнению, «манера выражаться небрежная и непостоянная; многие из их слов образованы для временных или местных нужд». Именно доктор Джонсон выступал для языка в роли верховного жреца и тирана, и если он решал, что ваши слова являются жаргонными, то так тому и быть. Заполнять пробелы предстояло многочисленным (но меньших размеров) другим словарям. Неприязнь Джонсона по отношению к непристойным, вульгарным и жаргонным словам 30 лет спустя спровоцировала Фрэнсиса Гроуза на создание словаря вульгаризмов, которые Джонсон не удостоил бы вниманием.

У словаря Джонсона было столько недостатков, что в наши дни можно откровенно удивляться: каким образом он вообще смог обрести такое влияние? На самом же деле он не только пользовался в свое время огромным авторитетом, но и был предметом гордости: теперь, благодаря таланту одного человека, английская литература могла похвастаться огромным ядром слов. И словарь, и сам Джонсон подкрепили основные черты английского характера.

По современным меркам словарь не выдерживает критики: некоторые примеры этимологии нелепы; он необъективен, произволен и специфичен. Однако это, пожалуй, лишь прибавляет ему привлекательности. Он стал автобиографией и портретом эпохи. Кроме того, в нем впервые был укрощен массив английского языка. Вот несколько словарных статей, возможно, выбранных с меньшим благоговением, чем следует, хотя начнем мы с классической ноты:

Сеть (network): что-либо сеткообразное или пересеченное, с равными интервалами, междоузлиями между точками пересечения.

Кашель (cough): спазмы легких, раздраженных серозной жидкостью.

Дросс (dross): шлак или окалина металла.

Нет никакого сомнения, что столь грандиозная работа была проделана человеком большой эрудиции. Очевидны антифранцузские настроения:

Уловка (ruse): хитрость, проделка, военная хитрость, трюк, коварство, мошенничество, обман. Французское слово, лишенное элегантности и ненужное.

Досталось и шотландцам:

Овес (oats): злак, которым англичане кормят лошадей, а шотландцы едят сами.

Ошибки и неточности в словаре представляют немалый интерес для коллекционеров:

Тарантул: насекомое, чей укус можно вылечить только музыкой.

Есть даже редкий пример бранного слова: пожалуй, здесь сказался авторитет среднеанглийского слова verteth.

Пукать (fart): пускать ветры сзади.

Как видим, слово было ярко проиллюстрировано цитатой из Свифта.

Об отсутствии в словаре бранных слов даже ходила байка: это отметили в разговоре две светские дамы, на что Джонсон воскликнул: «Как! Дамы, так вы их искали?!»

Акцизный сбор (excise) автор словаря определил как «ненавистный налог на товары, назначенный не общими судьями по вопросам собственности, а негодяями-наемниками тех, кому этот сбор выплачивается». Это так оскорбило комиссаров акцизного управления, что они даже попытались (хотя и безуспешно) привлечь Джонсона к суду за клевету.

Не чужда ему и самокритика — еще одно располагающее к себе английское качество.

Лексикограф (lexicographer): составитель словарей; безвредный зануда, занятый поисками первоисточника и подробным изложением значений слов.

Граб-стрит (Grub Street): изначально название улицы в районе Мурфилдс в Лондоне, перенаселенной авторами небольших рассказов, словарей и преходящих стихотворений.

Тупой, скучный (dull): невеселый, незанятный; например: «Составлять словари — скучная работа».

Политические взгляды автора недвусмысленно отражаются в следующих определениях:

Виги: наименование фракции.

Тори: поборник многовековой конституции государства и апостольской иерархии англиканской церкви.

Его так называемый патрон, лорд Честерфилд, плохо обращался с ним, и Джонсон взял реванш на страницах словаря:

Патрон: тот, кто оказывает поддержку и защищает. Повсеместно это подлец, оказывающий поддержку высокомерием и получающий взамен лесть.

Его признания в невежестве подкупают своей искренностью.

Etch[34]: провинциальное слово, значение которого мне неизвестно.

Parsnep[35]: растение.

Pastern[36]: колено лошади.

Когда одна леди спросила Джонсона, как он мог так ошибиться с «коленом лошади», тот честно ответил: «Невежество, мадам, чистое невежество!»

Он смело включал в словарь архаичные, малоизвестные и вышедшие из употребления слова, такие как digladation (спор, пререкания), cubiculary (постельник, спальня), incompossibility (несовместимость), clancular (тайный, скрытый), jobbernowl (олух, болван), denominable (то, что может быть обозначено или названо) и opiniatry (упрямство). В Америке это вызвало неодобрение Уэбстера, написавшего: «Я склонен полагать, что авторитет Джонсона умножил, а не сократил количество искажений в английском языке. Путь любой понимающий человек взглянет на такие слова, как denominable, opiniatry, ariolation, assation, ataraxy… deuteroscopy… discubitory… indignate и им подобные и скажет, может ли служить надежной нормой письма словарь, подающий тысячи таких терминов в качестве признанных английских слов».

Американский английский не уступал напыщенному Старому Свету ни дюйма. Уэбстер был не единственным критиком: Джон Хорн Тук, например, критиковал Джонсона за нарушение его (Тука) теории, согласно которой у каждого слова должно быть лишь одно значение. Высказал опасения Уильям Смелли, издатель первой «Британской энциклопедии». Маколей назвал его «горе-этимологом». Даже его преданный друг и биограф Босуэлл ставил под сомнение некоторые примеры этимологии, хотя и утверждал, что Джонсон был «человеком, даровавшим языку своей страны стабильность». То, что Джонсон осуществил свое намерение столь своеобразным и субъективным образом, скорее, даже усиливало его популярность, по мере того как время поглощало многие из его определений.

Словарь и его составитель получили высокую оценку двух досточтимых особ за рубежом. Маркиз Николини, президент итальянской Академии делла Круска, назвал словарь благородным трудом, который станет вечным памятником славы автору, послужит доброму имени своей страны и пойдет на благо литературному миру по всей Европе. И даже в самой Франции в одном из журналов заявили, что Джонсон «заменяет академию» для этого острова.

И вот стоит она по сей день, во всем своем запылившемся, но пригодном для чтения великолепии, первая английская академия в виде книги.

Труд Джонсона возвестил появление целой вереницы грамматических систем: все стремились овладеть языком и указывать ему, как себя вести; всем не терпелось прибрать к рукам неуправляемую толпу слов, «причесать» и «пригладить», расставить по полочкам, навести порядок.

Наибольший интерес представляют взгляды грамматиста Джозефа Пристли, видного защитника гражданских и религиозных свобод, который писал об электричестве, был радикальным священником-диссентером, изобрел газированную воду и закись азота (веселящий газ), открыл углекислый газ и кислород. Он страстно увлекался наукой. Кроме того, он разработал курс, который был опубликован под названием «Начала английской грамматики» (The Rudiments of English Grammar). В этой книге он высказал новое для своего времени мнение: грамматика определяется широким общепринятым использованием и не должна навязываться самозваными грамматистами.

Книга не оказала особого влияния на читателя. «Битву» раз за разом выигрывали те, кто считался наиболее авторитетным и известным. «Краткое введение в английскую грамматику» Роберта Лаута[37] было столь же консервативным и прескриптивным, сколь курс Пристли — либеральным и толерантным. Лаут стяжал все лавры: 22 издания за 40 лет! Определенные грамматические структуры считались правильными, другие не только неправильными, но и вульгарными. Стройные ряды целеустремленных кодификаторов, чьих достойных восхищения преемников немало и по сей день, бросились в бой за доктором Джонсоном и по своей воле ни разу не отступили.