Читать онлайн «Вечный бой». Страница 13

Индеец понял. Он быстро зачерпнул из котла коричневатую жидкость, сунул стаканчик в снег, повел рукой в сторону кривой сосны, растущей у ворот.

— Аннеда! — отчетливо и громко произнес он.— Аннеда!..

— Это дерево по-ихнему называется аннеда, — сообразил один из часовых.

— Аннеда, — кивнул индеец, выхватил из снега стаканчик и залпом осушил его. — Аннеда!

Стаканчик пошел по рукам. Люди черпали из булькающего котла коричневое варево и, обжигаясь, торопливо пили. Бальзам гуронов был горек как желчь, но людям он казался слаще меда, столь велико было желание победить скорбут и выжить.

К концу недели от кривой сосны у ворот форта остался один голый ствол: вся хвоя и даже кора пошли на приготовление бальзама, с каждым глотком которого к людям возвращалась жизнь. Происходило чудо: переставали кровоточить десны, выпадать зубы, с тела исчезали сине-багровые пятна и люди становились здоровыми, как прежде.

Всего через неделю в форту не осталось ни одного больного!

Весной, когда теплые ветры, задувающие с океана, взломали на реке лед, люди подняли паруса на своих кораблях и вернулись во Францию.

Начальник экспедиции Жак Картье в своем отчете королю Франциску I так написал о бальзаме гуронов; «Будь здесь все доктора Лувена и Монпелье со всеми их александрийскими снадобьями, они и за год не смогли бы добиться того, что сделало одно дерево за неделю...»

* * *

Отчет Жака Картье — первое упоминание об успешной борьбе со скорбутом, которое дошло до нас. К сожалению, история не сохранила имени индейца из Стадаконы, спасшего французов от гибели. На протяжении сотен лет скорбут был не только зловещим спутником всех экспедиций и дальних плаваний. Бывало, от этой болезни вымирали целые деревни е северных районах нашего полушария.

К середине XVIII века накопилось немало наблюдений врачей разных стран о благотворном влиянии при скорбуте свежих овощей и фруктов. Знаменитый английский мореплаватель адмирал Джеймс Кук ввел в пищевой рацион всех британских судов лимонный сок, и — удивительное дело! — на британском флоте скорбут практически исчез, И сегодня каждый английский моряк, находясь в плавании, получает ежедневно по четверти стакана лимонного сока: живуч морской консерватизм! И сегодня во всех портах мира английских моряков называют лимонниками. Когда-то, лет сто — двести тому назад, эта кличка считалась обидной, презрительной. Сотни, а может быть, тысячи кровавых стычек вспыхивали в портовых кабачках всего мира между англичанами и моряками других национальностей только из-за этого слова — «лимонник». История британского флота знает и несколько «лимонных» бунтов, когда за борт летели бочки с лимонным соком...

В наши дни кличка «лимонник» потеряла свое обидное значение и порой сами английские моряки в шутку называют друг друга лимонниками. Помню, однажды в кенийском порту Момбаса, в баре «Тифани-клаб», я случайно встретил знакомого штурмана с английского танкера «Блэк сигал». Он был в компании своих ребят. «Привет, доктор! — крикнул он. — Швартуйтесь к нам, старым лимонникам!» И англичане, сидящие за столом, дружно рассмеялись.

О целебном действии отвара молодых побегов сосны при скорбуте писал в одной из своих работ известный русский академик XVIII века Петр Паллас...

В блокадном Ленинграде суровой зимой 1941/42 года было налажено промышленное производство хвойного отвара, как профилактического средства против цинги...

Еще в начале нашего века врачам не были известны причины этого заболевания. Цинга считалась инфекционной болезнью, передающейся от человека к человеку. Врачи тех лет мыслили логично, ибо случаев единичного заболевания цингой не наблюдалось. Стоило только на корабле или в экспедиции заболеть одному человеку, как вскоре цинга поражала и остальных. Предпринимались многочисленные, но тщетные попытки выделить возбудителя этой болезни. Цинга оставалась загадкой, хотя лечить ее умели. Цинготным больным врачи прописывали не лекарства, приготовляемые провизорами в аптеках, а свежие фрукты и овощи.

Причина цинги была обнаружена неожиданно и почти случайно. В 1907 году два норвежских врача, Холст и Фрюхлих, стали исследовать корабельные пайки тех судов, где часты были вспышки заболевания, напоминающего бери-бери (об этой болезни речь впереди). В качестве подопытных животных были выбраны морские свинки. Эксперименты были несложными: врачи кормили подопытных животных различными частями корабельных пайков. Результаты первой же серии опытов чрезвычайно удивили их: морение свинки почему-то заболели не бери-бери, а цингой. Сотни опытов, а результат- один — цинга, которая быстро исчезала, если к пище подопытных животных добавлялись свежие фрукты или овощи. Вывод был прост: цинга — болезнь не заразная. Цинга — болезнь недостаточности (в начале века в медицине появился такой термин) в пищевых пайках норвежского флота какого-то вещества, содержащегося в свежих овощах и фруктах.

Впоследствии это вещество было выделено в чистом виде. Им оказалась аскорбиновая кислота, названная витамином С.

Еще через несколько лет химикам удалось синтезировать аскорбиновую кислоту и наладить ее промышленное производство сначала в Англии, а потом и в других странах...

Более десятка лет тому назад, отправляясь в свою первую антарктическую экспедицию, я много думал о цинге — извечном спутнике всех полярных экспедиций прошлых лет — и, несмотря на большой запас витаминов, свежих овощей и фруктов, квашеной капусты, моченой клюквы, все-таки побаивался встречи с этим заболеванием. В Антарктиде меня всерьез настораживало любое, даже самое легкое недомогание кого-нибудь из членов нашей экспедиции и всякий раз я думал, листая справочники: «Уж не первые ли это предвестники скорбута?..» Цинги в нашей экспедиции не было, как не было ее ни в одной из советских полярных экспедиций.

За многолетнюю врачебную практику мне не довелось ни разу встретиться с этим грозным заболеванием, и симптомы цинги, ее течение знакомы мне лишь по учебникам терапии да медицинским справочникам '.

 1 В марте 1984 года, через несколько лет после того, как была написана эта глава, судьба привела меня в Накалу — маленький городок на самом севере Мозамбика. Прослышав, что на русском судне есть врач, сторож местной джутовой фабрики как-то привел на «Павлоград» своего сына — мальчонку лет пяти-шести. Сторож не говорил по-английски, а я не знал ни португальского, ни суахили, и мы объяснялись жестами и знаками, а негритенок, которого звали Муа-Куа-Куа, во время нашей затянувшейся беззвучной беседы тихо и безучастно сидел в кресле и, обхватив грязными ладошками стакан с пепси-колой, по-стариковски морщил лоб. Мальчишка почему-то напоминал мне гнома, сбрившего бороду. Из объяснений отца я понял, что Муа-Куа-Куа болеет около года. У него частые носовые кровотечения, одышка, постоянная сонливость, кровь в слюне, глубокие незаживающие трещины в межпальцевых промежутках стоп и кистей. Я тщательно осмотрел своего необычного пациента. Набухшие десны были рыхлы и кровоточили. Два передних, оставшихся во рту зуба качались, и было непонятно, как ребенок умудряется ими пережевывать пищу. На теле сквозь иссиня-черную кожу проступали мягкие болезненные возвышения — подкожные кровоизлияния, вызванные, очевидно, патологической ломкостью сосудов и плохой свертываемостью крови. О цинге я подумал не сразу. Цинга в стране вечного лета — абсурд! Мысли вращались вокруг малоизвестных мне тропических болезней, но на всякий случай я ввел мальчику внутримышечно два кубика аскорбиновой кислоты, наверняка зная, что это не повредит ему, и велел отцу приводить ко мне сына ежедневно: хотелось понаблюдать за больным. Мы простояли в Накале около трех недель. Негритенок выздоравливал на глазах. Никаких сомнений в диагнозе не оставалось: это была цинга. Уезжая, дальнейшее лечение ребенка я поручил жене советского специалиста, работающего в Накале, Л. И. Курочкиной, медицинской сестре по образованию. Вернувшись в Ленинград, я получил письмо от Курочкиных. Заканчивалось оно следующими словами: «А ваш мальчишка выздоровел совсем и скачет по деревьям шустрее обезьяны.... — Здесь и далее прим. авт.

Ничего не менялось в старинном островерхом городе Дерпте, утопающем в зелени. По узким улочкам и аллеям Домского холма, совсем как во времена Пирогова и Даля, бродили веселыми толпами студенты в цветных корпорантских шапочках. Молодые люди шумно беседовали и перекликались друг с другом. Днем студенты посещали лекции в университете, а ночью бражничали и устраивали дуэли. На дуэлях никого не убивали. Противники наносили по семи ударов и, обменявшись дружескими рукопожатиями, расходились по домам. Над кроватью каждого мало-мальски уважающего себя студента висели скрещенные шпаги и эспадроны. Со всей Европы съезжались в Дерпт молодые люди, чтобы получить диплом доктора наук и, если повезет, богатую невесту в придачу.