Читать онлайн «Огненный всадник». Страница 31

— Говорили, что тридцать тысяч идет на нас. Но их тут не меньше двух сотен тысяч! — со страхом говорил какой-то пушкарь, глядя в амбразуру на разворачивающегося неприятеля.

— Полноте, милейший! У страха глаза велики! Их тут и будет тысяч тридцать, а может, сорок, не больше, — невозмутимо определил Боноллиус, выпуская струйку дыма из ноздрей и поворачиваясь к Кмитичу, — правда, это только с одной нашей стороны. Во драка будет, пан хорунжий!

Самуэль взглянул на инженера. Тот стоял, опершись на трость, глаза его горели, но смотрели расчетливо и ясно, абсолютно без признаков страха. «Удивительный человек, — подумал о нем Кмитич, — кажется, ему бы на балах да на банкетах время проводить с надушенными девицами. А ведь настоящий солдат! Редкой силы духа человек». В своих белых кружевных рукавах и всегда безупречном белоснежном воротнике, в треугольной шляпе со страусиными перьями и с изящной трубкой в руках инженер-архитектор смотрелся как совершенно случайно зашедший на стену франт из королевской свиты. Но все знали: этот человек здесь не лишний. Возможно, даже главный.

Однако в царском лагере на Девичьей горе сомнений и страха перед предстоящей битвой было не меньше. Среди захватчиков также ходили смутные слухи о большой силе неприятеля и тщетности штурма города. Так, к царю пришли два воеводы: Ладыженский и Никифоров, советовали обойти Смоленск, а то и вообще ограничиться уже захваченной территорией и ретироваться.

— К нам перебежчик пришел из Смоленска, — говорил царю Ладыженский, — утверждает, что король польский прислал в город некоего пана Кмитича, ученика инженера артиллерии Семеновича. А это не есть добрый знак.

— А кто они таковы? — хмурил бровь государь московский, ибо обе произнесенные Ладыженским фамилии были ему не ведомы.

— Семенович, светлый царь, гений по части изготовления пушек и снарядов к ним, — Ладыженский вытащил из-под плаща книгу, напечатанную на непонятном латинском шрифте, — вот его книга, в Голландии выпущена.

Ладыженский раскрыл книгу на развороте с изображением каких-то чертежей: трубок, заостренных, как кол сверху, каких-то длинных мешочков, ядер…

— Что это? — недоуменно спросил царь, рассматривая непонятные картинки.

— А сие есть новые орудийные снаряды этого Семеновича, — приблизился Никифоров, — они, говорят, могут и далеко лететь и зело сильно взрываться.

— А еще говорят, — продолжил Ладыженский, — что сий Семенович изобрел еще пуще страшные оружия и снаряды, да вот не успел вторую книгу выпустить. Его дом не то взорвался, не то сгорел, и там погибла и рукопись его последней книги. Но чем нам страшен этот Кмитич? Он-то как ученик Семеновича может последние секреты своего учителя знать и снаряды сии новые изготовить для смолян. Тоща наши дела совсем будут плохи.

Царь вскочил. Рассказ воеводы его не на шутку напугал, но государь Московии всегда прятал свой страх за напускным гневом. Вот и сейчас, подбоченясь, он зло крикнул на Ладыженского и Никифорова:

— Малодушные! Нет! Двудушные вы людишки! Как можно поворачивать от стен Смоленска, ежели уже сам Бог меня сюда привел? Штурму быть! А там посмотрим, что за снаряды есть у этого пана…

— Кмитича, — подсказал Ладыженский.

— Да, именно! — гневно сверкнул глазами Алексей Михайлович. — Идите, господа, вон! Не наводите смура на дела наши светлые!..

Воеводы удалились, а царь позвал к себе Хованского.

— Постарайся уговорить смолян сдаться, — приказал он князю, — может, они тебя как князя литвинских кровей послушают.

— Постараюсь, светлый царь, — низко поклонился Хованский.

Очень скоро из московского лагеря к стенам подъехал небольшой отряд всадников. Один, в черном платье, похожий на конного стрелецкого сотника, держал в руках белый флаг. Усатый человек с маленькой рыжеватой бородкой, в высокой расширяющейся шапке, похожей на турецкую, и в длинной светлой хламиде, также турецкого покроя, судя по всему, был старшим в группе. С важным видом он восседал на прекрасном гнедом скакуне с богато украшенной жемчугом и бриллиантами кривой саблей на боку. К нему навстречу выехали Обухович, Боноллиус и Корф с двумя мушкетерами. Кмитич не успел толком в подзорную трубу рассмотреть мужчину в турецкой одежде, как литвины повернули коней и поскакали назад.

— Не сговорились, — обреченно буркнул какой-то канонир рядом с Кмитичем.

Обухович и в самом деле не стал долго разговаривать с парламентерами.

— Это был князь Иван Хованский, — рассказал воевода, — предлагал сдаваться и идти под руку московского бога, ой, извините, царя. Обещал всем жизнь сохранить, должности и жалованье. Я ответил, что грамоты их мы уже читали, что ни на свою жизнь под Короной, ни на должности свои, ни на жалованье не жалуемся, и что Смоленск во все времена был городом литвинов. Таковым и остаться должен. Нам дали на обдумывание три часа. Давайте, панове, используем это время максимально эффективно. Работы еще полно…

Люди не стали паниковать перед лицом объявившегося врага. Наоборот. Полные решимости, все бросились выполнять приказания Обуховича, Корфа, Боноллиуса и всех остальных командиров. Враз стены города превратились в огромный деловой муравейник, где туда-сюда сновали люди. Троих человек для обороны стены выделили монахи-бернардинцы, а дюнабургский староста Вульф из особенной ревности и любви к отчизне сверх положения поставил добровольно восемь человек, снабдив их вооружением и всем необходимым, представляя на благоусмотрение пана воеводы размещение их по кватерам. От пани Давыдовой-Швыйковской прибыл Иосиф Погувский и с ним четверо челядников: Ян Пояркович, То-маш Вержбицкий, Опонас Чаша Мацевский и Янович. Судья Упитский лично прислал Кристофа Рощевского, а при нем челядника Лаврина Усаковича с еще двумя людьми с имения Литвинова и Бастакова… Люди прибывали и прибывали…

Но что можно было успеть сделать за три часа? Однако уже за полтора часа было сделано немало по укреплению стены и насыпки вала. Когда до истечения срока оставалось еще полчаса, московитяне подтащили к городу артиллерию и принялись обстреливать стену, чтобы сделать пролом для будущего штурма.

— Вот и верь всем их обещаниям! — сокрушенно качал головой Обухович.

— Огня! — кричал Кмитич, бегая от лафета к лафету, и со стены в ответ рявкали смоленские пушки, изрыгая облака грязнобелого дыма. Как московитянам, так и осажденным приходилось туго. Кмитич с мальчишеской радостью наблюдал, как ядра его пушек разрывались в непосредственной близости от обслуги московских орудий, как разносили в куски заграждения, как падали убитые и раненые пушкари неприятеля. Но и вражеский огонь оказался губительным. Московские пятидесятифунтовые ядра крошили сруб перед Королевскими воротами, пробивая ворота и башни, затворы и железные части, и убили уже нескольких человек. Однако кипучая работа по устройству укреплений при этом не прекращалась. Кажется, работавшие абсолютно никакого внимания не обращали на обстрел. Город деловито гудел, словно улей. Теперь даже многие женщины помогали мужчинам копать землю и подносить необходимое для укреплений.