Читать онлайн «Стоит ли им жить?». Страница 17

Это были времена, когда экономия стала, в буквальном смысле, убийственной. В Детройте в первые два месяца 1931 года от несчастных уличных случаев с автомобилями погибло восемнадцать человек днем и сорок семь — ночью. Население не переставало жаловаться на слишком высокие налоги, и поэтому с 1 января 1932 года из «соображений экономии», — которая, как нам уже известно, не учитывает таких понятий, как человеческая жизнь или человеческое счастье, — уличное освещение в Детройте было сокращено по всему городу. Это был правильный финансовый расчет. Это была разумная мера, которая вполне удовлетворила банкиров, озабоченных интересами детройтских вкладчиков.

В течение первых двух месяцев 1932 года в Детройте, при ограниченной возможности покупать газолин и талоны на горючее, число жертв дневных уличных несчастий сократилось до девяти.

Но в те же два месяца, — когда экономия, погрузившая улицы в полумрак, радовала займодержателей, владевших большей частью городского долга, — число жертв ночных происшествий против сорока восьми в первые два месяца прошлого года возросло до… шестидесяти восьми.

С 1 января 1933 года сила уличного освещения была восстановлена в прежних размерах.

И в первые два месяца 1933 года при дневной смертности, возросшей до прежней цифры — восемнадцать, ночная смертность снизилась с шестидесяти восьми до сорока пяти.

С первого взгляда, если стоять на точке зрения чистой экономики, этот расход на лишние киловатт-часы электрического тока кажется едва ли оправданным. Нужно ли, в самом деле, этой бесчеловечной науке оценивать в долларах пустой стул отца во главе стола, детские игрушки, тщательно собираемые родителями для памяти, одиночество мужа, видящего рядом с собой несмятую подушку? Вся масса горя, вызванного мириадами подобных смертей, — поскольку горе статьями расхода не предусматривается, — не могла бы заставить наш подлый экономический строй покраснеть от стыда. Миллион автомобильных жертв, с точки зрения вызванных ими сердечных страданий, ничего не стоит по сравнению с потерей одного пенни. И поэтому, как я уже сказал, усиление уличного света исключительно с целью спасения жизней могло бы показаться финансовой глупостью…

Но детройтские заправилы муниципальной электросети оказались расчетливыми и дальновидными людьми. Они решили, что, действительно, стоило заплатить за спасение лишних двадцати трех жизней в первые два месяца 1933 года, не говоря уж об экономии на сотнях людей, которые благодаря лучшему освещению не были искалечены, изуродованы и превращены в вечных инвалидов. Эти крепколобые чиновники высчитали, что, поскольку ток все равно идет, сокращение уличного света дает городу экономию не более девяти тысяч долларов в месяц. А в то же время, отбрасывая всякие рассуждения о горе и разбитых сердцах, которые цены не имеют, получается громадная потеря денег на человеческих смертях. Нужно людей хоронить, а вы знаете этих гробовщиков! Потом нужно заботиться об их семьях, которые садятся на государственное обеспечение. Страховые компании должны выплачивать премии. Но в сущности, все эти статьи расхода еще можно было бы как-нибудь сбалансировать с месячной экономией в девять тысяч долларов, если бы только все попадавшие под авто погибали на месте…

Но, увы, очень многие из них умирают медленной смертью. Их нужно прокормить, обеспечить больничной койкой, уходом, врачебной помощью, а это влетает в копеечку. А попадаются и такие, которые категорически отказываются облегчить городу это ужасное бремя расходов своей смертью. Они попросту превращаются в вечных калек. Их изуродованные тела являются самой досадной и ненужной статьей городских расходов. Таким образом, применяя точное выражение комиссии электрочиновников, которые были подлинными экономистами, можно сказать: «Сокращение уличного освещения дает что угодно, только не экономию городских средств».

Дороже стоит хоронить или лечить их, чем спасать.

Но в борьбе за спасение детройтских детей комиссар Вогэн не имел помощи от людей типа расчетливых чиновников электросети. Его школьные врачи увольнялись по-прежнему. Вместе с Гудакунстом он обдумывал способ, как свести жизнеспасительное знание с массой, которая в этом знании нуждалась. И они придумали план, правда, не вполне выдержанный с медицинской точки зрения, но весьма остроумный.

Так как платить было нечем, то на передовую линию детройтской армии борцов со смертью нельзя было вербовать ни докторов, ни работников здравоохранения, ни даже патронажных сестер. Ударные отряды были составлены из простых школьных надзирателей, которым так или иначе нужно было платить.

Вогэн и Гудакунст, а с ними еще небольшая группа работников здравоохранения, начали переделывать этих надзирателей в диагностиков, в разведчиков первых скрытых начал смерти в детройтских школьниках. Дело, видите ли, в том, что совсем не нужно иметь диплома из медицинской школы Джона Гопкинса, и понимать значение слов «шейный аденит», чтобы увидеть и нащупать ряд бугорков вдоль шеи маленькой девочки и отметить, что это подлежит обследованию. Совсем не требуется пройти дополнительный к диплому курс бактериологии в Пастеровском институте в Париже и понимать разницу между бациллой Клебс-Лёффлера к спирохетой Винцента, чтобы суметь вставить чайную ложку в рот маленькому мальчику, посмотреть и отметить, что горло у него красное и распухшее.

Нет никакой надобности уметь тонко разбираться в волнах электрокардиаграммы, чтобы увидеть, как школьник тяжело дышит и как лицо у него делается синеватым или очень бледным после небольшого напряжения.

Совершенно не нужно ломать язык над произношением медицинских названий болезней эндокринных желез, чтобы обнаружить опухоль на шее мальчугана и поставить отметку «2х» в графе «зоб».

Худое желтое лицо, бледность век, если их немного отвернуть наружу, гнилые зубы, кости, торчащие под кожей, — верные признаки истощения и скрытого голода, даже в том случае, если вы не можете, как доктора, рассказать наизусть алфавитную последовательность витаминов.

Итак, вопреки ходячим страхам перед таинственными опасностями диагнозов, поставленных неспециалистами, маленькие классы школьных надзирателей изучали способы, как обнаружить первые признаки физического надлома в молодом человеческом организме. Было организовано нечто вроде маленькой немедицинской клиники, где слушателям демонстрировались десятки слабых, угрожаемых, стоявших на пороге болезни детей наряду с крепкими молодыми животными человеческого вида — для сравнения. Само собой разумеется, учителям была дана инструкция совершенно не касаться вопроса о лечении этих детей. Обследователи только заполняли как можно точнее простые карточки на каждого ребенка, и эта работа проводилась настолько внимательно, что комиссия по охране здоровья школьников при последующем медицинском обследовании подтвердила собранные данные в девяносто семи случаях из ста.

Потом, когда все находившиеся в опасности малыши были таким путем выявлены, школьная сестра или, если она была слишком занята, сама учительница после уроков, без всякой мысли о вознаграждении, шла обивать пороги в домах этих угрожаемых детей. В простых, коротких словах матерям давались объяснения, какие невзгоды грозили их детям, если теперь же не оказать им надлежащей медицинской помощи.

Ни разу не было высказано неудовольствия по адресу учительницы, и никогда не было проявлено пренебрежения к бедным матерям, которые спрашивали:

— Какую же мазь нужно сюда приложить?

Им объясняли, что нужно повести ребенка к ближайшему доктору; доктор его внимательно осмотрит; и хорошо было бы, если бы отец и мать тоже пошли вместе с ним, чтобы поучиться, как нужно устранять всякие неправильности в детском организме. — Что, нет денег? Это не важно…

Комиссар Вогэн устроил так, что по соседству всегда найдется хоть один доктор, который им не откажет.

За сведения, посылавшиеся городскому отделу здравоохранения врачами, проводившими общее физическое обследование и отбор детей, за каждую заполненную карточку комиссар Вогэн мог платить им не много нимало, как… десять центов!

Многие квалифицированные врачи могли бы поучиться у надзирателей-диагностов искусству распознавать у детей раннюю угрозу смерти, Гудакунст рассказал мне об одной учительнице, которая внимательно обследовала мальчика-негра Антона Г. Она никак не могла внести в анкету этого парня что-нибудь определенно плохое. Она должна была пройти мимо, признав его вполне здоровым, за исключением, может быть, того, что он, как и тысячи других черных детей в Детройте, видимо, не получал достаточного питания. Но у этой женщины было какое-то особое чутье, какая-то тонкая «смертеулавливательная» способность; она долго, наморщив лоб, смотрела на этого мальчика, который был как будто и здоров, но имел какой-то общий плохой вид. И она поставила отметку «2х» в графе «легкие».