Читать онлайн «Политическая преступность». Страница 80

Экономические вопросы не становятся, конечно, политическими до тех пор, пока сохраняют частный характер. Стачки, например, пока они совершаются в небольших размерах, суть лишь нарушения общего права. Но когда они распространены очень широко, то являются симптомом социальной болезни и становятся уже движением политическим. Да и вообще, как в их образовании, так и в прекращении политические мотивы всегда играют роль.

Здесь следует отметить факт, добытый нашими специальными исследованиями, о которых мы говорили выше: стачки вполне подчиняются законам, управляющим политическими преступлениями, – они чаще устраиваются мужчинами, в жаркое время года, в департаментах республиканских, экономически процветающих и не испытывающих особого гнета.

То же можно сказать и о большинстве религиозных преступлений. Не говоря уже про то, что религиозные революции часто бывают, в сущности, не чем иным, как социальными переворотами, – подобно христианству, обусловившему триумф плебейских классов, и протестантизму, поставившему мыслителей выше церковной иерархии, – история показывает, до какой степени политические вопросы совпадают с религиозными. Во Франции и в Италии оскорбление кардинала или членов его двора считалось политическим преступлением, а в Англии, напротив того, поблажки папизму признавались изменой родине; в Иудее и Греции политическими преступлениями считались кощунство и религиозная ересь.

Мы должны, стало быть, отказаться от предрассудков, свойственных даже нашим единомышленникам по науке, и остерегаться тех ошибок, в которые впадают наши противники. Провозглашать вместе с Серджи, что религия есть явление патологическое, попытка застраховать себя от действия сил природы, что она ничего не дает человеку, кроме неудобств и разочарований, значило бы сделать крупную ошибку. Уже самое существование религии, ее повсеместное распространение и неистребимость это доказывает.

Вредные паразиты или быстро губят то существо, на счет которого живут, или сами быстро погибают; религии давно исчезли бы, следовательно, если бы были явлением патологическим и не играли определенной роли в жизни человечества.

И действительно, они кодифицируют нравственность, рождающуюся из нужд общественной жизни, а без такой кодификации общество не могло бы ни существовать, ни тем более совершенствоваться.

Во всяком случае, в некоторых странах – не во всех, однако же (иные дикие народы, как, например, карубары, и образованные – китайцы – очень нравственны и почти не религиозны), – именно религия обусловила развитие нравственного чувства и правосудия, даже давала народу последнее, пока на ее месте не явилось государство со своими законами и магистратурой, – государство, надо заметить, почти совпадающее с церковью в лице своих вождей и первосвященников.

Помимо этого религии были полезны и в другом отношении – они поддерживали мизонеизм. Последний противился, правда, быстрому развитию прогресса, но он зато удерживал человечество на краю пропастей, в которые оно неминуемо было бы ввергнуто беспокойными элементами, гоняющимися за преждевременным новшеством.

Религии, правда, носят в себе и добро и зло, но зло (каннибализм, умерщвление врагов, Божий суд и прочее) мало-помалу исчезает, а добро остается, по крайней мере во внешности человеческих отношений.

Они, например, во всяком случае, увеличивали счастье человека, доставляя ему чувственные наслаждения, благовонные курения для обоняния, иконы и другие изображения богов для зрения, музыку и пение – для слуха, жертвенные яства – для вкуса, культ Венеры – для полового чувства и прочее; развивали эстетический вкус, благоприятствуя всякого рода художествам; наконец, поддерживали этику, рекомендуя милосердие. Благодаря этому религии овладевали сердцем человеческим до такой степени, что становились иногда абсолютными властительницами общества, соперницами или заместительницами государства, которому, собственно говоря, и дали первую организацию в форме теократии.

На подобную силу нельзя смотреть как на ничтожество только потому, что она является таковым для нас, философов. С ней надо считаться как с могучим политическим фактором, влияющим на общественное мнение, которое, не совпадая ни с истиной, ни с идеалами мыслителей, все-таки гораздо сильнее отзывается на ходе общественной жизни, чем идеи отдельных гениальных умов, в минуту их появления всегда малопонятные массам.

И религия действительно всегда рассматривалась как политическая сила не только в древних государствах Востока, где религиозная власть совпадала с политической, как у евреев, индийцев и египтян, а и там, где политическое законодательство достигло высокой степени совершенства, как в Греции, например, в которой, как мы видели, антирелигиозная мысль наказывалась как покушение на целость государства.

Даже теперь, несмотря на глубокий разлад между церковью и государством, юридическое отделение религиозного организма от политического совершается больше на словах, чем на деле, так как они находятся в постоянном соотношении. Раз более половины рода человеческого (старики, женщины, дети, аристократы, крестьяне и невежды) привязаны к религии, то государство не может оставаться покойным, когда задеты религиозные вопросы.

«Каким образом государство, – пишет Леруа-Болье, – то есть механизм, ответственный за общественное спокойствие да еще забравший в свои руки образование, воспитание, общественное призрение и заботы об улучшении участи преступников, может разорвать свою связь с самой древней, самой общей и самой деятельной силой во всех этих областях? Если бы религия влияла только на женщин, то и тогда она могла бы оказать большие услуги государству, потому что в домашней жизни, в воспитании, даже в отношениях граждан друг к другу женщины являются правящей силой».

Мы сами, не будучи верующими, но опираясь на мизонеизм и законы инерции, нисколько не сомневаемся (!) в законности наказания, постигшего Сократа и Иисуса Христа (как бы оно ни было ужасно и возмутительно с правильной точки зрения), и находим, что если бы какой-нибудь великий гений – Спенсер или Дарвин – захотел силой навязать атеизм народу, совершенно к тому не подготовленному, то он нарушил бы волю большинства, стремящегося защитить свои прежние верования, и потому совершил бы политическое преступление.

С другой стороны, пока человечество не освободилось из-под нравственного влияния духовенства, государство не будет обладать достаточной силой, чтобы помешать последнему всюду вмешиваться и всеми командовать. Ясно, значит, что защита существующих верований, в форме превентивной или репрессивной, представляет собой весьма важную политическую задачу.

Можно сказать более. История говорит, что было время, когда нарушение обычаев считалось самым тяжким преступлением, по существу своему политическим. Таким оно остается и теперь у народов варварских и даже кое-где в Европе. Давно ли ношение шлейфа, усов, бород и курение табака считались вопросами политическими? Свиное сало, которым англичане смазывают ружейные патроны, послужило причиной восстания в Индии, так же как на крайнем Востоке – непочтительное обращение с писаной бумагой.

При данных обстоятельствах всякий слишком круто поставленный вопрос становится политическим. Выше мы видели, что в Болонье перенесение университета в другой город считалось политическим преступлением; в Венеции таким преступлением была подделка опия, а в Уэльсе – кража скота.

Это доказывает, что слияние религиозных и бытовых вопросов с политическими есть факт вполне естественный и что тот, кто восстает против него, принужден впадать в противоречия и нелепости, как в Италии, где нарушение свободы выборов (в Бельгии, Испании и Германии считаемое преступлением политическим) рассматривается как покушение на свободу личности, а возбуждение междоусобной войны (преступление политическое по преимуществу) называется нарушением общественного порядка, тогда как злоупотребления духовенства считаются преступлениями политическими.

5) Определение. Ввиду всех этих соображений политическим преступлением для нас является «всякое насильственное нарушение закона, установленного большинством для поддержания уважения к политической, социальной и экономической организации, этим большинством излюбленной».

Такое определение, основанное на объективном понятии о нарушенном праве большинства, решает, по нашему мнению, почти все вопросы, с юридической точки зрения поставленные, например, Мореном, Ортоланом, а в Италии – Гриппо и Мекаччи, которые хотят, чтобы всякое преступление, имеющее политическую цель, считалось политическим.

По-нашему, цель только и помогает определить наличность объективного нарушения права, но сама по себе недостаточна, чтобы составить политическое преступление.