Читать онлайн «Физические начала архитектурных форм». Страница 8

Если мы, допустив возможность деформации, реставрируем Набатную башню, восстановив цилиндрическую форму колонн и полуциркульную — арок, то получим конструкцию, которая весьма часто встречалась в эпоху построения этой башни, — чисто византийского характера, так что такая реставрация не представляет ничего невероятного. Если это так, то мы в данном случае имеем русский кирпичный "ордер", ничем по своему достоинству не уступающий ордерам греческим.

Теоретические соображения по поводу деформации нагруженного столба. Зависимость сопротивления от формы столба. Опыты и следствия.

…что может быть нелепее исследования природы (сущности)

какого-либо предмета в самом этом предмете, тогда как

нетрудно заметить, что сущность эта, неуловимая и таинственная

в одном предмете, раскрывается и обнаруживается в других,

в которых она очевидна и как бы осязаема, что здесь она удивляет,

а там даже не привлекает на себя внимания.

Бекон Веруламский. 1620.

Новый орган.

Книга I, глава LXXXVIII.

Итак: что деформация вообще существует, это показали мне наблюдения; что её величина достаточна для того, чтобы быть замеченной и вызвать бессознательные подражания, это показали мои опыты и вышеприведённые вычисления; мне оставалось решить последний вопрос: такова ли она по форме, чтобы ею можно было объяснить возникновение архитектурных форм. Это мне помогли решить опыты. Конечно, наиболее интересной в этом отношении является форма колонн вообще, а в частности дорической греческой, поэтому я и начну с разбора этой формы, тем более, что многое сюда относящееся может относиться и к другим формам.

Следовательно, если бы даже формы греческой и египетской архитектур созданы были такими, какими мы их видим теперь, то всё-таки красота их есть совершенная красота формы, разрушающейся под влиянием времени.

Весьма возможно, что многие формы, которые дошли до нас – дело простого подражания ещё более древним деформированным формам, и время только утриро¬вало их, но это безразлично, так как самая форма всё-таки может быть получена чисто автоматически, без всякого участия "творчества" человека.С точки зрения деформации становится понятной вообще красота старого здания: это красота работы при¬роды, печать природы на труде человека, и, конечно, в силу этого, эта красота неподражаема.

Но если всякое совершенство красиво само по себе, то из этого ещё далеко не следует, что всякое со¬вершенство мы должны принимать как желательное: форма, представляющая из себя идеальную форму тела наиболее легко разрушающегося, так же красива, как и форма, представляющая форму наиболее выгодную, в смысле сопротивления и в смысле долговечности.

Поэтому мало того, что мы признаем греческую архитектуру совершенной — требуется ещё разобрать, ка¬кого рода это совершенство.

Если художники-архитекторы не настолько чутки, чтобы уловить разницу во внутреннем достоинстве кра¬соты, если для них всякая красота безразлична, то по счастью есть деятель сильнее бессознательного "твор¬чества", и этот деятель заставит бросить устаревшие каноны красоты развалин. Этот деятель – выгода. Если при одинаковом эффекте формы одна форма будет стоить в 4 раза дешевле другой, то в конце концов выгоднейшая выйдет победительницей, хотя бы её поддерживали академии всего мира.

VII.

Гипотетическая реставрация греческой дорической капители. Теория происхождения каннелюр как следствия деформации. Деформация конических и пирамидальных кровель.

Конечно, трудно объединить ка¬кою-либо одной формулой или даже рассуждением всё то разнообразие физических и механических условий, которое нам предлагает действитель¬ность. И ещё более увеличивается трудность тем, что в архитектуре мы имеем дело с волей человека, с его потребностями, теперь уже забытыми и непонятными, с его верованиями, с его стремлением к бессознательной подражательности, вообще со всем его сложным психическим миром.

Подобно тому как, признавая закон причинности или иначе закон логической последовательности поступков человека и вообще всех явлений, мы, однако, пока далеко не всегда можем объяснить каждый дан¬ный поступок, каждое данное явление, смешно было бы претендовать, чтобы введённая новая причинность образования форм сразу же, немедленно, дала ответ на все вопросы в этой области; но, вводя её, мы получаем ответ на общие вопросы, и именно на те общие вопросы, которые до сих пор не имели ответа.

Несомненно, встречаясь в настоящем и в прошлом с бессознательным подражанием, мы часто встретим формы, совершенно изуродованные, в которых первоначальная идея заменена другой и даже иного порядка, но тот же закон подражательности говорит, что идея или форма непременно должны быть откуда-нибудь заимствованы.

Раньше такими источниками заимствования счита¬лись только конструктивные, жизненные и символические начала, – деформация указывает на новое начало. Принимая его во внимание, мы будем иметь уже го¬раздо более твёрдую почву для наших суждений о действительном достоинстве древней архитектуры.

Если иногда при настоящих исторических данных нам будет трудно выяснить каждую данную форму во всех её деталях, то во всяком случае главные типические формы получают теперь, благодари указанию на хроническую деформацию, вполне вероятное и логическое объяснение. Причём оказывается, что пре¬словутый "гений греков" или трансцендентное "чутьё" архаиков в создании этих форм играли весьма жал¬кую роль.

Разберём подробнее некоторые из этих форм.

Я уже указал на возможность возникновения общей формы колонн без участия человека. Интересно, что, говоря о Дорическом ордере, и Витрувий указывает на "случайное" его происхождение: храм "оказался" выстроенным в этом ордере. Рядом с этим Витрувий приписывает Каллимаху изобретение Коринфского ордера более определённо, причём характер описания этого ордера таков, что заслугу Каллимаха Витрувий видит главным образом в применении акантовых листьев и в изменении пропорций. И действительно, у римлян мы встречаемся в этом ордере исключительно с акантами и вообще с формой капители весьма законченной и как бы канонизиро¬ванной.

Витрувий указывает и на возможность соединения украшения капители коринфской с украшениями капителей ионической и даже до¬рической. Примеры первого усматривают в так называемом сложном римском ордере, но на приме¬ры второго нельзя ука¬зать с такой опреде¬ленностью. Однако, у греков мы находим капители весьма своеобразного рисунка, как, например, Капитель башни Ветров (рис. 71), напоминающего египетские капители.

Если мы сопоставим со всем этим указания древних греческих авторов, а также и Библии, на те металлические украшения, которыми обильно покрывались храмы, и остатки которых дошли до нас в сокровищнице Аттрея, и будем смот¬реть на капитель баш¬ни Ветров, как на каменное изображение бывших когда-то бронзовых украшений, то мы можем восстановить хотя бы гипоте¬тически первоначаль¬ный вид дорической капители. Тогда будет понятно и название ча¬сти капители зхиносом, то есть ежом: благодаря торчащим металлическим листьям, а может быть и проволочным украшениям, рудиментарные остатки че¬го мы видим в живописи египетских капителей,

эта часть действительно будет напоминать колю¬чую форму ежа. Для прикрепления этих листьев понадобились обручи из металла, обусловившие впоследствии своеобразную деформацию верхней части. С этой точки зрения, кроме того, будет более ясна роль египетского искусства для греков.

Уже во времена христианства страсть греков заим¬ствовать чужие формы была настолько сознана, что по¬зволяла христианским апологетам упрекать в ней греков. И даже многие из апологетов центром тяжести своих порицаний делают именно эту страсть греков к бессознательному подражанию. Так, например, Татиан, бывший греческий философ, говорит, обра¬щаясь к грекам: "какое ваше учреждение получило начало не от варваров?" – и далее: "перестаньте величаться чужими сло¬вами и, подобно галке, украшаться не своими перьями. Если каждый город возьмёт отвас собственное своё изречение, то ваши софизмы потеряют силу".

Аналогичные места – т.е. упрёки в несамостоятель¬ности, в бессознательных заимствованиях, а иногда и в явной порче чужих истин, – мы найдём и у других апологетов и даже у языческих авторов. Если эти упрёки так постоянны, а главное если лица, бросавшие эти упрёки, имели успех, то существование этой бессознательной подражательности внешним формам у греков несомненно. У римлян же эта бессмысленная копировка не понимаемых форм дошла до крайних пределов. С одной стороны она выразилась в таких фактах, как обожествление Антиноя, а с другой – в со-вершенно бессмысленных архитектурных декорациях, какие мы видим, например, в Колизее.