Читать онлайн «Жребий викинга». Страница 54

— Просто до сих пор не нашлось конунга, который бы подчинил все эти княжества одной короне, — вновь озадачила его княжна, неложными устами которой, очевидно, глаголила истина.

«Нет, действительно, почему так много княжеств? — размышляла тем временем княжна. — И если все они русские, то почему до сих пор не стали одним большим княжеством? Или большой империей, как Византия?»

О Византии княжне Елизавете, как сама она считала, известно было многое. Она пока еще ни разу не была в Константинополе, но уже полюбила его — огромный красивый город у моря, в который съезжаются купцы и принцы со всего мира. Купцы, рыцари и… принцы.

Сестры ее, Анна и Анастасия, уже ушли, а Елизавета осталась. Даже отойдя к окну княжеской читальни, из которого открывался вид на Печерские холмы и церковные купола, княжна по-прежнему внимала словам черноризца. Причем вряд ли Прокопий догадывался, что интерес этот зарожден норвежским конунгом конунгов.

Как ни занят был норвежский король Олаф Харальдсон, он все-таки нашел несколько минут, чтобы поговорить с ней. Причем начал этот разговор он сам.

— Как тебе удалось родить такую прелесть? — без какого-либо восторга в голосе, но все же вполне восторженно поинтересовался король-изгнанник, когда княгиня Ингигерда представляла ему своих дочерей. — Златокудрая, широкоплечая, с мраморно-белым лицом…

— Знать бы, где искать достойного этой прелести принца… — по-матерински вздохнула великая княжна.

— В любом из ваших княжеств, — лукаво улыбается Олаф, — найдется немало достойных…

— Я не хочу, — перебила его Ингигерда, — чтобы такой перл доставался одному из тех безземельных проходимцев, которые, подобно голодным волкам, рыщут по окрестностям моего княжества. И потом, ты ведь сам утверждаешь, что она достойна королевской короны.

Олаф вновь оценивающе окинул взглядом фигурку княжны, этой пока еще «женщины в миниатюре». Плотоядности в этой взгляде пока что не просматривалось, но он оценивал так, словно перед ним стояла рабыня, только что привезенная с невольничьего рынка.

— Именно такими и должны представать перед миром настоящие норманнки, — уклончиво признал Олаф. Сколько их, юных принцесс, каждая из которых непременно мечтает о своем принце! Да о таком, чтобы над головой его непременно просматривалась королевская корона, подобная той, которую лично он столь бездарно потерял. — Но как же редко встретишь теперь этот образ норманнки среди норвежек!

— А вы были королем всех норманнов? — храбро поинтересовалась Елизавета, воспользовавшись тем, что мать отвлеклась какими-то срочными делами и вышла в соседнюю комнату.

— Нет, — охотно отозвался Олаф. Эта младовозрастная норманнка источала какую-то особую благостность, которая захватывала его. — Не всех, только норвежцев.

— Значит, многие другие племена норманнов вам не подчинялись?

— Не подчинялись, — Олаф еще пытался снисходительно улыбаться, однако уже понимал, что за этими вопросами просматривается нечто более весомое, нежели обычное детское любопытство.

— Почему же вы не подчинили себе всех прочих конунгов? Ведь у вас было много войска? У моего отца их тоже много, и часть из них вы могли бы взять в Норвегию.

Понимая, что своими наивными вопросами дочь поставила Олафа в неудобное положение, Ингигерда попыталась увести ее, однако Елизавета заупрямилась так, что княгине пришлось самой выйти из комнаты. Воспользовавшись этим, Елизавета взобралась на высокое, троноподобное кресло, лишь недавно изготовленное для Ингигерды мастерами-германцами, и повелительно взглянула на стоявшего перед ней короля-изгнанника.

— Увы, один из норманнских конунгов, датский, оказался сильнее и решительнее меня, — с легкой иронией посетовал экс-король. — Поэтому случилось так, что не я подчинил себе Датскую землю, а правитель датчан — мою, Норвежскую.

— Мне это уже известно, — молвила Елизавета, покровительственно склонив голову. В эти минуты она вела себя так, словно, взойдя на престол, принимала в виде просителей одного из соседних монархов. — Сюда вы прибыли для того, чтобы попросить у моего отца, великого князя Ярослава, несколько тысяч воинов. Он даст их. Если станет сомневаться, я потребую, чтобы дал.

Король-изгнанник рассмеялся, однако, увидев решительный взгляд княжны, тут же согнал улыбку с лица.

— Буду признателен вам, княжна Елисифь, — незаметно для себя перешел норвежец на «вы».

— А ваша столица — большой город? Такой, как Киев или Константинополь?

— Ни одного города, подобного Киеву, в Норвегии нет. Столица наша — тоже всего лишь поселок.

— Почему же вы не приказали мастерам возвести большой город, с такими храмами, как в Киеве? Любой из конунгов, который прибывал бы в вашу столицу, сразу же поражался бы ее красоте и могуществу и понимал, что вы очень дальновидный правитель. Когда я стану королевой Норвегии, то откажусь жить в селении вместе с пастухами и прикажу, чтобы мои мастера возвели «норвежский Киев».

— В таком случае я постараюсь сделать так, чтобы женой моего преемника стали вы, великая княжна киевская, — уже без видимого проявления иронии пообещал король-изгнанник.

— А кто же станет вашим преемником? — тут же подалась к нему Елизавета.

— Этого я пока что не знаю.

— Им обязательно станет тот из норвежцев, кто женится на мне, — решительно повела златокудрой головкой княжна.

Олаф негромко, хрипловато рассмеялся. Эта девчушка нравилась ему все больше и больше. Будь у него сын, он готов был бы хоть сегодня помолвить его с этой юной красавицей. Вот только сына у него нет.

— Кстати, ваш отец, княжна, тоже не сумел ни подчинить себе соседние русские племена и княжества, ни хотя бы объединить их, — с едва уловимой мстительностью ухмыльнулся заморский гость Киева. — Не пробовали упрекать его в этом?

То, что Олаф услышал из уст княжны, повергло его в шок:

— Он слишком книжен, чтобы стать великим воином и великим правителем. Монахи рассказывали мне, как он заботится о храмах и собирании книг, сколькими переписчиками книг окружил себя[63]. Но я считаю, что книжниками должны быть монахи, а не правители.

— Многие мои викинги, которые не владеют грамотой, охотно поддержали бы вас, княжна.

— Они должны быть грамотными, но при этом оставаться воинами, а не превращаться в книжников.

— Своему отцу вы говорите то же самое? — спросил Олаф, подумав при этом, что не хотелось бы ему видеть у норвежского трона это «божье дитя».