Читать онлайн «Гендер: нейтрализация и позитивная дискриминация». Страница 3

Особая «взбудораженность» гендерной темы в 70–90-х гг. XX в. (как очередной виток актуальности – после этапов конца XIX – начала XX в.) породила новые направления исследований. Так, появилась история женщин – изначально как своеобразная попытка «переписать историю» или, с точки зрения Э. Дэвин, стремление преодолеть почти абсолютную доминанту старой истории, сопровождавшееся готовностью заменить общеупотребляемый термин «history» (который можно прочитать и как «his story», дословно: «его история», «история мужчины») новым термином, характеризующим иной подход к изучению прошлого, а именно термином «her story» (то есть «ее история», «история женщины»)34. Однако постепенно толкование содержания понятия «гендер» изменилось в направлении рассмотрения его не в плане концептуализации мужского доминирования, а как системы всех форм взаимодействия и «взаимоотталкивания» мужского и женского начал. Изучение феминности стало невозможно без анализа маскулинности – «женская история» неминуемо встретилась с «историей мужской»35.

Традиционными объектами стали социально-экономические аспекты гендерно-исторических исследований. Более или менее очевидно проявились перспективы гендерного подхода к исследованиям политической истории: история маргинализации женщин, их борьбы за политические и гражданские права и свободы, аналитика форм «скрытого воздействия на политику и неявно маркированного политического поведения женщин» (еще до актуализации «женского вопроса» и суфражистского движения). Но наиболее перспективными, полагает Н. Л. Пушкарева, являются гендерные исследования в области культурологии, истории ментальностей и общественного сознания36. В социологии появились исследования маскулинности, в лингвистике – гендерной асимметрии и т. д.

Актуализировались гендерные исследования в психологии37. Так, психологи отмечают, что разделение людей на мужчин и женщин является центральной установкой восприятия нами различий, имеющихся в психике и поведении человека. Причем многие из них эти различия связывают с генетическими, анатомическими и физиологическими особенностями мужского и женского организма, хотя и не сводят их к исключительной доминантной роли – помимо конституциональной стороны эти различия имеют социокультурный контекст: они отражают то, что в данное время и в данном обществе считается свойственным мужчине, а что – женщине. Существует точка зрения, что наше восприятие биологических различий между полами тоже определяется культурными факторами (например, со времен античности до конца XVII в. в Европе преобладало представление, что женский организм является недоразвитым вариантом мужского). Если бы такое видение биологических различий сохранилось до сегодняшнего дня, отмечает Д. В. Воронцов, «то с учетом знаний о человеческой природе мы были бы более склонны считать мужской организм модификацией женского»38. Однако в эпоху Возрождения взгляды изменились: мужчины и женщины были признаны полярно различными по своей природе организмами – с этого момента различия в социальном статусе стали предопределяться различиями в биологическом статусе.

В последнее время, – продолжает Д. В. Воронцов, – стало принятым четко разграничивать указанные аспекты, связывая их с понятием пола и гендера («пол» описывает биологические различия, определяемые генетическими особенностями строения клеток, анатомо-физиологическими характеристиками и детородными функциями; «гендер» указывает на социальный статус и социально-психологические характеристики, которые связаны с полом и сексуальностью, но возникают из бесконечной совокупности отношений между людьми39.

В юриспруденции гендерная проблематика также получила новые импульсы исследований: от прав человека – к правам человека-женщины, от льгот – к аналитике гендерно нейтральных и гендерно выраженных правовых норм в различных отраслях права40.

Впрочем, все-таки и в историческом контексте, и в реалиях сегодняшнего дня преобладающим объектом гендерных исследований продолжает оставаться женский социум, кроме, пожалуй, гендерной психологии. В то же время постепенно усиливается внимание и к проблематике мужской гендерной общности – вплоть до постановки вопроса о выравнивании статуса мужчин со статусом женщин в тех областях социальной регуляции, где «льготирование» последних стало как бы излишним. Колебания чаш этих весов, похоже, в отличие от естественно-научного отрицания «вечного двигателя», заданы бесконечно давно и бесконечно надолго – хоть и имеется распространенная точка зрения, что – с седьмого дня творения.

Появились ли в последние годы новые тенденции в гендерной проблематике, видоизменились ли прежние?

Проекты гендерного законодательства своего статуса так и не изменили. Более того, в литературе получили распространение суждения о том, что многие считают проблему дискриминации по признаку пола надуманной, ангажированной: «группа граждан, в основном женщины» пытается перенести соответствующие контенты с европейской и американской почвы на почву российскую, т. е. на другие жизненные обстоятельства, а также контенты «заумные фиминистические и мартозианские»41. «В дискурсивном поле российского общества среди иерархии дискурсов, – отмечает А. А. Демиденко, – гендерный занимает маргинальное положение». Власть, полагает автор, заинтересована в консервации ситуации взаимоотношений между полами, противодействует расширению гендерного дискурса, акцентируя внимание на традиционные подходы к проблеме42. Дискредитация дискурса о дискриминации осуществляется в нескольких направлениях: пропагандирование идей о возвращении к традиционной женственности; ограничение предмета гендерных исследований половой дихотомией, акцентирование идеи о взаимодополнительности мужского и женского начал, теории женского предназначения (что в целом отрицать нельзя – вопрос именно в акцентах); ориентация социальной поддержки женщины как существа более слабого, которое не в состоянии о себе позаботиться (в этом смысле подобная забота косвенно легитимирует гендерный контракт, в основе которого лежит власть мужчины, и который, соответственно, не акцентирует вопрос об изменении роли женщины в обществе, не устраняет причин их социальной слабости); дискредитация образа женщины-феминистки как существа агрессивного, с невыраженными половыми признаками (в этой связи приятно, что у нас есть М. Арбатова и др.); развертывание дискурса о скрытой матриархатности российского общества («муж – голова, жена – шея»).

Не произошло принципиальных изменений в политической области: отдельные исключения, как известно, подтверждают правило. Женщины, – отмечает О. Е. Морозова, – участвуют в политической жизни скорее опосредованно, нежели публично, – на факультативных ролях советников, помощников, спичрайтеров, пресс-секретарей и т. д.43. Как вариант предлагается и другая модель – «партнерство профессионалов», которая предполагает реализацию идеи «в политике нет пола»44. Однако это не столько позитивная гендерная нейтрализация проблемы, сколько «перевертыш», объясняющий через формальное равенство, на почве реально разных возможностей мужчин и женщин в политической самоидентификации, действующее, весьма нерепрезентативное положение дел.

Своеобразную тенденцию последнего времени составляют религиозные контексты гендерной проблематики. Полуофициальное идеологическое «сращивание» церкви с государственной политической машиной возвращает российское общество, через православие (почти повсеместно) и магометанство (в соответствующих национальных территориях), к идее традиционного женского предназначения, отрицания права женщины распоряжаться своим телом, превращения ее, в случае прерывания беременности, в «убийцу» и т. д. Да и констатация представительства Бога исключительно через мужчину-священника отнюдь не способствует осовремениванию, выравниванию гендерной позиции. (Преклонение же перед Богородицей, на наш взгляд, в том числе является своеобразным компромиссом между очевидным патриархатным способом церковного управления и женским религиозноподчиненным положением.)45. Частным, но весьма ярким примером своеобразных взаимоотношений между государством и религией было удовлетворение Верховным Судом РФ иска группы мусульманок об отмене приказа МВД, запрещавшего гражданам фотографироваться на паспорт в головных уборах, к числу которых на практике относили и платки хиджаб для женщин46.

Противоречивы и другие нормативно-правовые и судебные акты в рассматриваемом контексте. С одной стороны, в целом законодательство гендерно нейтрализуется – там, где это действительно необходимо47. С другой – позиции законодателя и Конституционного Суда РФ далеко не всегда системно обеспечивают гендерное равенство там, где это вполне возможно. Ярким примером подобного рода является известное дело «К. Маркин против России», где заявитель обжаловал отказ ему как военнослужащему в предоставлении отпуска по уходу за ребенком48.