Читать онлайн «Преступность в крупных городах Восточной Сибири». Страница 6

Впервые уголовно-географические исследования провели французский криминолог А.-М. Герри и бельгийский социолог А.-Ж. Кетле в 1833–1835 гг. Кетле, проанализировав собранный им уголовно-статистический материал за период 1825–1830 гг., нанес на карту Франции данные о примерном распределении преступности по стране. Различия в интенсивности преступности в различных ее районах он отнес за счет неодинаковой плотности населения, разницы в уровне жизни и образования народа.[26]

Уголовно-экологическую школу основали американские криминологи К. Шоу и Г. Маккей в 20-30-х гг. XX в. – авторы так называемой теории «концентрических кругов», разделившие Чикаго на несколько зон по степени их криминогенности или антикриминогенности, а также виктимогенности.[27]

Впоследствии вопросами географии, экологии и топографии преступности занимались такие зарубежные ученые, как Т. Моррис, Г. Фелис, Р. Уайт, К. Шмид, С. Лотье, Б. Лендер, С. Куинси и т. д.

Определяя значение термина «география преступности» для нашего исследования, попробуем несколько расширить его в сравнении с определением Г. Шнайдера. Представляется возможным, используя понятие географической науки, включить в него вопросы как экологии, так и топографии преступности. Дело в том, что экология – это наука о взаимодействии человека с окружающей природной средой. Нас же этот аспект интересует в связи с влиянием последней на такое социальное явление, как преступность. Поэтому эколого-криминологические исследования вполне можно провести в рамках экономико-социальной географии. Что касается топографии, то именно в том контексте, в котором она будет использоваться нами в исследовании, точнее было бы именовать ее географией преступности в локальном смысле (в рамках города или района). Воздействие же особенностей отдельного объекта на преступность в данной работе специально исследоваться не будет. Нелишне упомянуть и о том, что, говоря о географии преступности, нами изучаются уровень, структура и динамика преступности с позиций прежде всего экономической и социальной географии и в меньшей степени – собственно географии.

Вышеизложенное дает основания определить элементы предмета географии преступности. Вот они:

1. Влияние уровня экономического развития страны (региона, административно-территориальной единицы) на преступность в лице ее статистических характеристик. Сюда относится изучение взаимодействия промышленного потенциала, уровня развитости производственных сил, существующей производственной базы, с одной стороны, и преступности – с другой.

2. Влияние особенностей социально-культурных характеристик населения страны (региона) на преступность. Сюда включаются такие показатели, как занятость населения, уровень доходов, наличие явной и латентной безработицы,[28] разница в материальном положении населения («имущественное расслоение»), социальный состав, демографическая ситуация, наличие этнокоренных и этноприобретенных особенностей, традиций, обрядов, общий интеллектуальный уровень.

3. Влияние обеспеченности населения возможностями реализации естественных и конституционных прав и свобод на преступность. Здесь рассматриваются наличие и количество образовательных, культурных, бытовых, досуговых учреждений, учреждений здравоохранения и науки.

4. Влияние политико-географических факторов на преступность. Сюда относятся размеры территории страны (региона), особенности ее (его) административного деления, наличие административных границ.

5. Влияние естественно-географических факторов на преступность. Здесь анализируются минерально-сырьевые потенции страны (региона), климатические, ландшафтные особенности, особенности флоры и фауны.

Таковы составляющие предмета географии преступности. Разумеется, речь может идти о гораздо большем количестве факторов влияния географической среды на преступность. В частности, это такие уже упоминавшиеся выше направления криминологических исследований, как экология и топография преступности, сюда же можно отнести и отдельное изучение влияния геополитических, урбанистических, демографических, архитектурных, планометрических и тому подобных особенностей на показатели преступности и на саму преступность. Ибо известно, что преступность есть живой социальный организм, возникающий, развивающийся, изменяющийся, самовоспроизводящийся по своим, особым, законам. Однако законы эти не могут стать таковыми без опосредования их через окружающий мир – мир многообразный и бесконечный.

Попытаемся теперь определить географию преступности в понятийном отношении. Итак, под географией преступности (которую мы предлагаем именовать геокриминографией – в узком смысле и геокриминологией – в широком) понимается самостоятельное направление криминологической науки, изучающее влияние экономических, социальных, культурных, демографических, политических и естественно-природных особенностей страны (региона, субъекта или административно-территориальной единицы) на состояние, структуру и динамику преступности.

Вероятно, это определение не свободно от некоторых недостатков, однако, на наш взгляд, достаточно полно отражает суть географии преступности как направления именно криминологического исследования.

Обратимся теперь к методологии геокриминологических исследований.

Изучение территориальных различий преступности включает широкий спектр проблем, как уже указывалось выше.

Сам факт территориальных различий в уровне, структуре, динамике преступности не вызывает сомнений. Частично эти различия объяснимы случайными для статистических характеристик преступности обстоятельствами: неодинаковая латентность отдельных видов преступлений, большая или меньшая степень полноты учета (регистрируемости) преступлений и т. д. Однако в целом, если даже основываться только на данных о преступлениях с минимальной латентностью и в условиях, исключающих значимые колебания в степени их регистрируемости, территориальные различия эмпирически подтверждаются.

К числу подобного рода различий следует отнести, например, криминальную пораженность отдельных социально-демографических групп населения различными видами преступлений. В так называемых «молодых» городах, в городах-спутниках в структуре населения доминирует молодежь, несемейные люди, среди которых много мигрантов, преобладает тяжелый малоквалифицированный труд или работа на конвейере. Следовательно, в такого рода городах будет высок уровень насильственной и насильственно-корыстной преступности. В крупных городах и мегаполисах чаще совершаются угоны автомобильного транспорта без цели хищения, квартирные кражи, в свою очередь, на селе чаще можно встретить кражи скота и сельскохозяйственной продукции. Причем различия характеристик преступности зависят не только от типа населенного пункта (город, село, поселок городского типа и т. д.), но и от географического местоположения региона.

Известно, что такому социальному явлению, как преступность, соответствуют и иные антиобщественные проявления, например пьянство, наркомания. Их уровень также весьма различается в зависимости как от типа населенного пункта, так и от его географических данных.[29]

Вполне резонным было бы предположение о проявлении через территориальные различия определенных закономерностей преступности, иными словами, речь идет о детерминации преступности.

Как всякое социальное явление, преступность не может быть объяснена «из себя самой», а лишь как элемент социального целого – общества, субстанцию которого образует совокупность общих отношений. Будучи порождением общей субстанции, преступность взаимосвязана с иными социальными процессами, как позитивными, так и негативными. Сложность сущностного «конструирования» преступности как самотождественного явления, как относительно самостоятельного феномена обусловлена ее исторической изменчивостью, качественной неоднородностью деяний, признаваемых преступными в то или иное время в том или ином обществе. Это делает принципиально невозможным вычленение и обособление преступности на основании имманентно присущих ей свойств, обусловленных самой природой исследуемого объекта. Известно, что всякое определение преступности неизбежно включает такой оценочный «формальный» момент как противоправность, нарушение уголовного закона. При этом означенный признак служит критерием выделения преступного поведения – в человеческой жизнедеятельности, а преступности – среди иных социальных явлений. Однако преступность, будучи практически хорошо различаемым, фиксированным (с точки зрения государства) феноменом, логически относится к числу собирательных, «назывных» понятий. При всей объективности преступности, как реально существующего общественно опасного явления, ее границы, сущностная и логическая определенность носят оценочный, конвенциональный характер. И это делает невозможным нахождение ее специфических причин, унифицирующих происхождение преступности от одного социального явления или процесса.[30]