Читать онлайн «Судебно-арбитражное толкование норм гражданского права». Страница 7

Понятие гражданско-правового пробела означает прежде всего отсутствие гражданско-правового регулирования в виде конкретного нормативного предписания, рассчитанного на определенное отношение, при условии, что указанная жизненная ситуация является элементом предмета гражданско-правового регулирования. Правовой пробел, как специальная юридическая категория, отсутствует, когда законодатель намеренно исключает правовое регулирование определенных общественных отношений.

Наличие гражданско-правового пробела является основанием для применения гражданского законодательства по аналогии, вместе с тем предпосылкой (условием) указанной правоприменительной конкретизации права может выступать также использование определенных приемов (способов) толкования для уяснения, по крайней мере трех вопросов: о намерении законодателя исключить правовое регулирование определенных общественных отношений; о соответствии существу спорных отношений гражданского законодательства, регулирующего сходные отношения; о невозможности использования аналогии закона.

В литературе неясность (противоречивость) нормативных предписаний подразделяется на «темноту», неточность, неполноту и двусмысленность. Исходя из синонимичности некоторых из используемых терминов, а также необходимости разграничения неясности и пробелов, более целесообразной представляется другая классификация. Поскольку нормативные предписания должны отвечать определенным языковым, логическим и собственно-юридическим требованиям, неясность права следует дифференцировать на языковую, логическую и собственно-юридическую. Указанная неясность нормативных предписаний – основание для их критики и судебного толкования.

Толкование невозможно определить без установления его предмета. Между тем этот вопрос является спорным. По мнению одних, толкованию подлежат все законы – старые и новые, «темные» и ясные[63]. По мнению других, толкование необходимо только в отношении неясных («темных») законов[64].

Как свидетельствует А. Ф. Черданцев, последняя точка зрения в российской литературе поддержки не нашла по ряду причин.

Во-первых, поскольку категория неясных норм основана на «непосредственном восприятии», сфера ее применения – непосредственное общение, но не судебное правоприменение.

Во-вторых, непосредственное восприятие профессионалов, основанное на опыте правоприменения, нивелирует ясные и неясные законы.

В-третьих, неопределенность самой категории «неясное», имеющей ярко выраженный субъективный момент: оценка закона в этом плане зависит не только от личности правоприменителя, но и условий, в которых он действует[65].

Полагаем, что не со всеми отмеченными здесь соображениями можно согласиться.

Прежде всего это касается категории «непосредственного восприятия» закона. Видимо, здесь речь идет об уяснении словесного (буквального) содержания закона[66]. Если определенное словесное содержание закона приравнивать к понятию ясного закона и видеть в этой определенности препятствие к уяснению его действительного смысла, то такая позиция представляется неверной.

Между тем определенность содержания и действия закона зависит не только от использованных в нем слов и предложений, но также от соблюдения законодателем логических требований при формулировании нормативных предписаний, от соблюдения им правил законодательной техники.

Таким образом, если у правоприменителя при ознакомлении с законом не возникает проблем с уяснением его словесного (буквального) содержания, но отсутствует ясность в аспекте логическом или специально-юридическом, такой закон нельзя признавать в целом «ясным».

Следовательно, в основе конструирования, а затем и противопоставления толкования ясных и неясных законов лежит не принципиально различная концепция, как может показаться на первый взгляд, а подмена понятий, различное представление об объеме категории ясного закона. Если сферу применения данного понятия ограничивать лишь словесным смыслом закона, то, конечно, такая «ясность» не должна быть препятствием при необходимости для иного аспекта толкования закона. Если под ясностью понимать отсутствие сомнений в действительном (реальном) содержании и действии закона, имея в виду помимо словесной и его логическую и формально-юридическую стороны, то можно с уверенностью сказать, что ясные законы толковать не имеет смысла.

Иное дело, что наличие или отсутствие сомнений относительно содержания или действия закона определяются не только факторами объективного порядка, например, качеством законодательства, наличием устоявшейся правоприменительной практики по соответствующему вопросу и т. п., но и факторами субъективными – знаниями, опытом, умением конкретного правоприменителя.

Как бы то ни было, но реальная ситуация такова: правоприменитель, считая закон ясным, толковать его не будет. Для него основой толкования является любая форма неясности закона, результат толкования – получение определенного представления о содержании и действии толкуемого закона.

Изложенное понимание предмета толкования может в определенной мере примирить отмеченные выше концепции, показать во многом искусственность их противопоставления.

Таким образом, в содержательном смысле толкование представляет собой процесс познания, основанный на сознательном применении специально выработанных правил. Исходным началом (основой) толкования является установленная неопределенность (неясность) гражданско-правового предписания, его финальным моментом (целью) – устранение этой неопределенности, достижение ясности в понимании содержания и действия правовой нормы.

Под толкованием нормативных юридических актов обычно понимается деятельность по установлению содержания нормативных правовых предписаний в целях их практической реализации[67].

Вместе с тем структура толкования в литературе осталась спорной. Так, В. Н. Вопленко различает три элемента толкования: уяснение нормативного предписания, его разъяснение и акт толкования[68]. По мнению С. С. Алексеева, акт толкования представляет собой лишь внешнюю форму разъяснения, толкование как деятельность по установлению действительного содержания нормативных предписаний складывается из двух элементов: а) уяснения содержания нормативного предписания и б) его разъяснения[69]. При «уяснении» правоприменитель познает содержание нормативного предписания «для себя», а при «разъяснении» – внешне, в определенной форме выражает свое понимание (интерпретацию) содержания нормативного предписания[70], иначе говоря, толкует норму права для других.

В целом подобная структура толкования обосновывается также и тем, что оно осуществляется в целях практической реализации права. Эта цель определяет и характер познания, и его результаты, в том числе и их проявление в виде разъяснений.

Полагаем, что не со всеми из приведенных мнений можно согласиться.

Как уже отмечалось, отнесение «уяснения» к категории толкования практически не вызывает в литературе возражений. На наш взгляд, уяснение выступает элементом толкования лишь при определенных условиях.

Во-первых, получение информации о тексте закона, конечно, является его уяснением, но если при этом не возникают проблемы понимания его содержания и действия, процесс толкования не возникает. Следовательно, такое уяснение лежит за рамками толкования. Иначе говоря, уяснение, которое не связано с необходимостью решения проблемы неопределенности (неясности) правового регулирования, не является элементом толкования.

Во-вторых, уяснение закона как элемент его толкования означает достижение понимания закона (устранение неопределенности его нормативных предписаний) путем применения специальных методов – приемов и способов толкования.

Таким образом, на наш взгляд, категория «толкование» уже понятия «уяснение» по двум причинам: предметом толкования является лишь неясный закон, между тем как уясняется любой закон; механизм толкования связан с определенными общепринятыми методами (приемами, способами) толкования, уяснение же может привести к пониманию закона и без сознательного использования средств толкования. Следовательно, толкование права – это особый, специфический аспект уяснения права.

Эта особенность заключается также и в том, что толкование права тесным образом связано с его разъяснением – выражением вовне результатов «интерпретации» права правоприменителем.

Вместе с тем необходимая связь «толкования» и «разъяснения» еще не означает поглощения одного другим. Представляется, что здесь мы имеем тот случай, когда толкование (как особая форма уяснения прав) и разъяснение (как особая форма доведения результатов интерпретации права до неопределенного круга лиц) играют в механизме правоприменения, правового регулирования в целом различную роль.