Читать онлайн «Толкование закона в Англии». Страница 47

Р. Дворкин выводит из конструктивной интерпретации инструмент, пригодный для изучения права как социальной практики, разделяет процесс интерпретации на три стадии, устанавливая между ними аналитическое различие, отмечая, какие степени консенсуса внутри общности необходимы для каждой стадии интерпретативного подхода. «Во-первых, должна существовать «прединтерпретативная» стадия, в которой определяются правила и стандарты, используемые для практики. (Соответствующая стадия в литературной интерпретации – это стадия, на которой различаются романы, пьесы и т. д., здесь различия определяются текстуально, – это тот этап, на котором «Моби Дик» идентифицируется и отличается от прочих романов). Я заключаю «прединтерпретативный» в кавычки, потому что некоторая степень интерпретации необходима даже на этой стадии. Социальные правила не несут опознавательных ярлыков. Но необходима очень большая степень консенсуса – возможно, интерпретирующую общность полезно определить как требующую консенсуса на этой стадии, – чтобы интерпретативный подход был плодотворным, и поэтому в нашем анализе мы можем абстрагироваться от этой стадии, предположив, что классификации, которые он приводит, рассматриваются как повседневные мысли и доводы. Во-вторых, должна существовать интерпретативная стадия, в которой интерпретатор выводит некое общее суждение об основных элементах практики, определенной на «прединтерпретативной» стадии. Это включает аргументацию того, почему практика в той общей форме стоит того, чтобы ее рассматривать, если она этого стоит. Суждение не должно соответствовать каждому аспекту или черте постоянной практики, но должно быть достаточным для того, чтобы интерпретатор смог увидеть, что интерпретирует уже существующую практику, а не изобретает новую. И наконец (в-третьих), должна существовать постинтерпретативная или преобразующая стадия, на которой он применяет свое усмотрения «действительных» требований практики так, чтобы оно как можно лучше подходило суждению, принятому на интерпретативной стадии»[442].

Российская правовая наука всегда уделяла значительное внимание толкованию закона, труды большинства теоретиков права содержат исследования методов, способов, приемов толкования. Несмотря на многие особенности, развитие российской доктрины толкования закона происходило в парадигме общеевропейского пути: теософия – естественное право – позитивизм. Правовые представления в средние века формировались на основе религиозных вероучений, которые в дальнейшем, развиваясь и трансформируясь, к началу XVIII в. приобрели качества естественно – правовых концепций. Прагматизм правовой философии XIX в. способствовал формированию позитивистских подходов, в конце XIX – начале XX в. работами теоретиков права, функционерами государственного аппарата, юристами-практиками была сформирована российская доктрина толкования закона.

Наступивший с 1917 г. советский период развития права предоставил исследователям большие возможности для обоснования монистических взглядов на способы и методы толкования. В последующие десятилетия российские теоретики и практики, решительно отвергая «буржуазные» подходы к толкованию, сформулировали разветвленные юридические конструкции, включающие классификации способов, методов и приемов толкования. Распад

Союза Советских Социалистических Республик, перераспределение сфер влияния государств на мировые рынки, стремительная трансформация советского социалистического государства в олигархическое капиталистическое государство, – привели к переработке законодательства и корректировке доктрины толкования.

Выработанная для целей настоящего исследования периодизация этапов формирования российской доктрины толкования включает пять периодов:

От образования российской государственности, возникновения закона как источника права до реформаторских актов Петра I (начало X в. – начало XVIII в.).

Зарождение концепции (1700–1825 гг.).

Эволюция концепции (1825–1917 гг.).

Советский период (1917–1991 гг.).

Постсоветский период (1992 г. – по настоящее время).

Древнерусская государственность формируется в VI–IX вв.[443], уже в X–XI вв. правоотношения в государственных образованиях регламентируются не только обычными и религиозными нормами, но и международными договорами, и законодательными актами. Сохранившиеся тексты договоров с Византией (911, 944, 971 гг.), более ста списков Русской Правды (древнейшая редакция не позднее 1054 г.) свидетельствуют о сформировавшейся юридической технике. Источниками древнерусского права этого периода являются обычное право, религиозные нормы, судебная практика и нормативные акты. Право рассматривается как мера человеческой и общинной свободы, а закон – как воля конкретного князя, обладающего полномочиями на императивное нормирование, но учитывающего общественные представления о справедливости – «правде». Судебная практика осуществляется от имени суверена, судебная и законодательная власть не разделены, законодатель по собственному усмотрению изменяет норму и обеспечивает ее исполнение: «Но после Ярослава собрались сыновья его: Изяслав,

Святослав и Всеволод, с боярами своими Коснячком, Перенегом и Никифором и отменили кровную месть за убийство, установив выкуп деньгами; во всем же прочем как судил Ярослав, так решили судить и сыновья его»[444].

Митрополит Иларион в XI в. говорит о вселенском характере христианской истины и национальной ограниченности человеческого закона. Иларион предстает «как основатель традиции оптимистического объяснения исторического процесса, продолженной затем Филофеем»[445]. Различные редакции Русской Правды, Новгородская судная грамота, Псковская судная грамота уже содержат как записи сложившихся обычаев, волю суверена и судебную практику, так и положения, определяющие статус субъектов, вводящие некоторый юридический категориальный аппарат и интерпретационные правила.

Практика разъездных судей характерна не только для Англии, в средневековой России укреплявшаяся московская власть использовала разъездные и смешанные суды, образуемые из представителей Москвы и территории рассмотрения спора. Итогами обобщения судебной практики стали судебники 1497, 1550, 1589 гг. Соборное уложение 1649 г. явилось основным источником права на период более полутора веков. Оно дополнялось уставами, регламентами, манифестами, указами и другими формами законодательных актов. Несколько тысяч разнородных нормативных актов, принимаемых на разных уровнях компетенции, не систематизировались, их толкование зависело от цели и субъективных особенностей интерпретатора. Общественные изменения требовали анализа и переработки устаревшего массива законодательства, что в период абсолютизма было невозможно сделать без последовательной воли суверена.

Петр I в 1700 г. учредил Палату об уложениях в целях систематизации законодательства, развития законодательной, исполнительной и судебной практики в новых условиях. С этого периода в российском государстве начинается достаточно постоянная работа над совершенствованием законодательства, формируются соответствующие институты в форме различных установлений, комиссий и комитетов. Отсутствие единообразия в законодательной и интерпретационной технике становится объективным препятствием для развития государственной системы управления. Стремление всех российских императоров этого периода (1696–1825 гг.) к упорядочению законодательного корпуса согласуется с повышением роли закона в управлении обширными территориями и большим народонаселением государства. Петр I начинает активно использовать позитивное законодательство в управлении социальными процессами, регламентации подвергаются почти все стороны общественной и частной жизни человека.

В «Артикуле воинском» (1715 г.) впервые дается официальное толкование многих статей, структурно в законодательном акте тексты статей и тексты толкования этих статей разделяются на абзацы, толкованию предшествует слово «Толкование» либо сокращение «Толк…». Например, статья (артикул) 53 предусматривает, что если офицер прикажет подчиненному солдату то, что к службе не относится и «службе солдатской непристойно, тогда солдат не должен офицера в том слушать, и имеет сие в военном суде объявить; за сие оный офицер, по состоянию дела, от воинского суда накажется»[446]. В толковании, следующем за этой статьей, разъясняется: «Команда офицерская более не распространяется над салдатами, токмо сколко его величества и его государства польза требует. А что к его величества службе не касается, то и должность салдатская того не требует чинить»[447]. Можно рассматривать эту норму, как предельно демократичную для соответствующего периода, ограждающую солдата от использования его времени и способностей помимо интересов службы.