Читать онлайн «Право интеллектуальной собственности в цифровую эпоху. Парадигма баланса и гибкости». Страница 39

В завершении нашего анализа формирования понятия «автор» под влиянием идеологии романтизма необходимо указать на то, насколько данное понятие изменилось в культуре и в философии 20 века. Практически вся философия прошлого столетия не переставала заново переосмысливать понятие субъекта, выведенное на авансцену философии еще Декартом. Такие разные по духу философы, как А. Бергсон и У. Джеймс, были единодушны относительно того, что устойчивое понятие «Я» просто не существует. Критика понятия субъекта была продолжена в философии экзистенциализма, согласно которой человеческая личность представляет собой всегда незавершенный проект. Картезианское понятие субъекта подверглось также жесткой критике в рамках аналитической философии. Наконец, постструктурализм в лице Р. Барта и М. Фуко переводит данную критику в плоскость литературного творчества. Они вовсе не отрицали того, что именно человек является носителем слова и источником текста, они отрицали только определенную функцию, которую приписывает человеку западная мысль, включая литературную критику, представляя индивида как единственный источник познания и организующий принцип любого действия. История письменной культуры и история чтения оказываются внутренне связанными, взаимозависимыми: «смерть автора», в понимании постструктурализма, означает рождение читателя как самостоятельного интерпретатора, наделяющего текст тем или иным смыслом. Любопытно отметить, что современные историки авторского права и сегодня обращаются к известной статье Мишеля Фуко «Что такое автор?», в которой французский философ ставит под сомнение историческую неизменность и само значение понятия «автор»: «Автор, или то, что я попытался описать как функцию-автор, является, конечно, только одной из возможных спецификаций функции-субъект. Спецификацией – возможной или необходимой? Если взглянуть на модификации, имевшие место в истории, то не кажется необходимым… чтобы функция-автор оставалась постоянной как по своей форме, сложности, так и даже – в самом своем существовании. Можно вообразить такую культуру, где дискурсы и обращались и принимались бы без того, чтобы когда-либо вообще появилась функция-автор. Все дискурсы, каков бы ни был их статус, их форма, их ценность и как бы с ними ни имели дело, развертывались бы там в анонимности шепота»[318].

Подчеркнем, что теоретические рассуждения философов не являются чистыми абстракциями и глубоко укоренены в современной культуре. Но тогда закономерным становится вопрос о смене языковой игры и необходимости переосмысления также и юридического понятия «автор». И, как кажется, все предпосылки для этого уже налицо. С распространением коллективного творчества, появлением и сложных объектов правовое понятие «автор» с его упором на оригинальность и адресацией к конкретному индивиду-творцу перестало справляться с возложенной на него задачей. Ощутимый урон догматике авторского права наносит также современное искусство с его практиками коллажей, постмодернистского эклектизма и т. п. В последнее десятилетие серьезной проблемой становится творчество любителей-непрофессионалов, прежде всего, пользователей Интернета, которые, с одной стороны, активно используют известные произведения, но, с другой стороны, не претендуют на защиту своих собственных и ищут извлечения прибыли, распространяя свои произведения бесплатно. Для многих специалистов уже не секрет, что претендующие на объективность экономические исследования в сфере интеллектуальной собственности чаще всего, по сути своей, тенденциозны. Так, по мнению Джеймса Бойля (James Boyle), неосознанно полагаясь на понятие «романтического автора», экономический анализ нередко продвигает эмпирически неверифицируемые утверждения[319].

Почему же тогда ничего не меняется в правовой реальности, а если и меняется, то только в сторону усиления правовой защиты, опирающейся все на то же понятие оригинальности творчества и незащищенности автора? И до какой степени должны дойти противоречия в практике, чтобы положить начало изменениям в законодательстве, направленным на защиту интересов общества и пользователей?

Профессор математики, исполнительный директор Американского математического общества, а с 2009 года президент общества «Математика для Америки» Джон Эвинг (John Ewing) так характеризует современную ситуацию: «Авторское право не является ни простым, ни самоочевидным. Авторское право не является также по своей природе ни хорошим, ни плохим. Но даже самый обычный наблюдатель может заметить, что что-то с авторским правом не так. Сегодня законы и традиции в области авторского права находятся в диссонансе с современной культурой и технологией, и в последние годы этот диссонанс становится все более и более очевидным. Если мы хотим приспособить авторское право к нашему современному миру – если мы хотим сохранить хорошие стороны авторского права, – мы должны делать нечто большее, чем повторять лозунги о справедливости и защите авторов»[320].

Любое творчество нуждается в первоначальном материале и никогда не создает нечто абсолютно новое. На роль заимствований в области художественного в статье 1979 года указывал известный советский юрист, доктор юридических наук В. А. Рассудовский: «В любом произведении проявляется индивидуальность автора, его творческая самостоятельность. В то же время произведения науки, литературы и искусства создаются под общим воздействием предшествующих достижений духовной культуры. Влияние предшественников в сочетании с творческой индивидуальностью автора может привести к совпадениям, подражаниям, восприятию и развитию уже высказанных мыслей и т. п.»[321]. В.А. Рассудовский приводит примеры из литературного творчества (поэтические произведения В. А. Жуковского, переводы С.Я. Маршака, решение третейского суда по спору между И.А. Гончаровым и И.С. Тургеневым), музыкального искусства (И.Ф. Стравинский) и живописи (Э. Мане). В информационную эпоху данный вопрос получает иное звучание. По словам Джорджа Ландоу (George Landow), известного специалиста по истории литературы и искусства: «Большая часть наших интеллектуальных усилий являются совместными, но мы не всегда признаем этот факт по двум причинам. Правила нашей интеллектуальной культуры, в особенности те, которые определяют интеллектуальную собственность и авторство, не поощряют такое признание; и более того, информационная технология от Гуттенберга до сегодняшнего дня – технология книги – систематически препятствует полному признанию коллективного (collaborative) авторства»[322].

Придется, видимо, согласиться с выводом американского философа Ричарда Рорти (Richard Rorty): «Европа не решала, принимать ли идиому романтической поэзии, или социалистических политиков, или галилеевской механики. Такого рода сдвиг был актом воли не более, чем результатом полемики. Скорее, Европа постепенно теряла привычку использовать определенные слова и постепенно приобретала привычку использовать другие»[323]. И если дело обстоит именно так, то мы находимся на пороге перемен, поскольку дискурс, в котором основной ценностью является свободный поток информации, начинает преобладать над дискурсом авторского права, для которого нормой является идея частной собственности на знание.

Симптомом перемен можно считать изменения, происходящие в судебной практике европейских стран. А.В. Кашанин отмечает «нехарактерную» для континентальной системы права ситуацию, когда объем охраны произведений с незначительным уровнем оригинальности стал крайне низким: «Практически любой элемент таких произведений может быть заимствован без согласия автора. Фактически такое произведение охраняется только от копирования один к одному. Таким образом, ценой устранения в европейских правопорядках дисфункций, вызванных снижением требований к уровню творческого характера произведений, становится замещение традиционного для них механизма «глубокой» охраны запретом копирования, характерным для системы копирайт либо для европейского конкурентного права»[324].

Формирование понятия «изобретатель» в экономике и культуре 18–19 веков совпадает по времени с формированием и содержательным наполнением понятия «автор» в патентном праве. В рамках парадигмы патентного права и изобретатель, и инвестор предстают в роли романтических творцов, от которых непосредственно зависят инновации и прогресс, приносящие благо всему обществу. Патентное право опирается на идею автора-изобретателя, который самостоятельно и единолично создает новое, абсолютно оригинальное устройство. Как образно выразился заместитель декана и профессор права Темплинского университета Грегори Мандел (Gregory Mandel): «Романтические мифы об одиноком авторе в его мансарде и одиноком изобретателе в его гараже сконструированы культурой и обществом и развенчаны различными исследователями»[325].