Читать онлайн «101 миниатюрный детектив». Страница 5

В Лувре по особому разрешению администрации в тот понедельник находились лишь хорошо известные художники и фотографы да несколько рабочих-штукатуров, ремонтировавших помещение. В восемь часов утра сторож увидел, что картины нет, но решил, что ее унесли фотографировать. Так он объяснил отсутствие картины и бывшим в музее художникам.

Только на следующий день выяснилось, что картину для фотографирования никто не брал. Тогда и подняли тревогу, принялись за поиски. Дали знать в Министерство изящных искусств, генеральную прокуратуру, префекту полиции. Собрались власти, отдали приказ закрыть все входы, музей оцепили усиленным нарядом полиции. Стали искать, допрашивать, осматривать все помещения, коридоры, все уголки и закоулки. И на площадке одной из лестниц нашли, пустую, без картины, массивную раму «Джоконды». Внимательно ее осмотрели и убедились, что похищенная картина была вынута из рамы не спеша, с большой осторожностью и аккуратностью.

«Теперь, как это всегда и везде бывает в подобных случаях, — писал Овсянников, — остается одна надежда — на полицию: авось она разыщет. Конечно, парижская полиция, управляемая таким опытным и энергичным префектом, как господин Лепин, не пощадит своих сил, энергии и умения, чтобы разыскать и возвратить Франции ее национальное, художественное сокровище. Но ведь разыскивать-то придется ни более ни менее как на пространстве обоих полушарий, на пространстве всех пяти частей света. Легко ли это?..»

Полицией и впрямь были предприняты самые экстренные и экстраординарные меры. Осмотр места происшествия в Лувре произвели высшие чины французской полиции и прокуратуры. На ноги поставили все имеющиеся силы, за всеми границами и портами был учрежден неусыпный надзор, багаж всех выезжающих из страны подвергался тщательному досмотру. Полицейской проверке подверглись тысячи заподозренных, в том числе все душевнобольные, одержимые манией любви к «Моне Лизе». В краже портрета подозревались и такие знаменитости, как Гийом Аполлинер, Д’Аннунцио, Пабло Пикассо. Но ни одно из подозрений не оправдалось.

Не помог и обнаруженный на стекле музейной витрины отпечаток пальца похитителя. Надо сказать, что дактилоскопический метод регистрации преступников во Франции в то время еще не был признан, хотя во многих странах он уже применялся. Будь во Франции налажена дактилоскопическая регистрация преступников, виновника нашли бы в считаные часы. А так полиция сбивалась с ног, подгоняемая всеобщим возмущением и возбуждением. И чем дольше длились эти «слепые» поиски, тем основательнее были презрительные насмешки и упреки.

Спустя почти двадцать восемь месяцев после исчезновения «Джоконды» неизвестный, назвавшийся Леонардом, предложил флорентийскому антиквару Альфредо Гери купить знаменитый портрет. Он заявил, что у него нет иной цели, кроме как вернуть Италии произведение искусства, украденное Наполеоном. (Замечу, что эта версия не соответствует действительности: картина была продана французскому королю за четыре тысячи дукатов, после чего и «приняла французское гражданство)». Через некоторое время некий Леонард явился с портретом во Флоренцию, где и был арестован.

Открытая им тайна похищения «Джоконды» оказалась весьма простой. Украл шедевр сам Леонард — итальянец Винченцо Перруджа. Одно время он работал в Париже маляром и недолго — в самом Лувре. В тот черный для французских криминалистов понедельник, когда исчезла «Мона Лиза», он решил навестить своих товарищей-маляров. Лувр был закрыт для посетителей, но сторожа знали Винченцо и впустили его в музей.

Улучив подходящий момент, Перруджа снял портрет со стены, вышел на запасную лестницу, где вынул картину из рамы, и, спрятав ее под одеждой, покинул Лувр. Затем он положил портрет под кровать в своей каморке, где тот и находился более двух лет.

Надо сказать, что французские криминалисты сумели извлечь урок из этого дела. Весной 1914 года Третья республика приняла на вооружение дактилоскопию.

То ли неудачи Русско-японской войны с ее огромными человеческими потерями, с Цусимой, Мукденом и Порт-Артуром, то ли могучая волна революции, прокатившаяся по России в 1905 году побуждали российского самодержца Николая II ежедневно наигрывать грустные мотивы на редчайшем, старинном экземпляре скрипки — произведении знаменитого Страдивари. Согласно преданию мастер собрал ее из частей вдребезги разбитой скрипки, звучание которой ему не понравилось. Но, как это бывает у великих мастеров, склеенные между собой, они составили дивный, прекрасно звучащий инструмент.

Купленная за пятьдесят тысяч рублей золотом скрипка была верноподданнически поднесена Николаю. И часто по вечерам сидела со скрипкой в руках сгорбленная фигура властителя шестой части вселенной, освещенная рассеянным светом Малахитового зала, отделанного в ликующих светло-зеленых весенних тонах. Такой же ковер, как луговой дерн, покрывал весь пол.

Огромное трюмо в дни больших празднеств отражало бокалы, серебряные ведра, чарки, расшитые золотом мундиры, фраки, модные дамские прически, кружевные вырезы, аксельбанты, монокли, лощеные проборы, молодцевато расправленные плечи, а нередко косматую фигуру царского советника — сибирского чудотворца в лакированных сапогах и шелковой поддевке Григория Ефимовича Распутина. В последнее время все чаще и чаще оно отражало последнего российского самодержца с его тяжелыми, смутными думами, бродившего со скрипкой в руках взад и вперед по залу, словно предчувствуя неминуемую, близкую беду.

Попутно рождались новые указы, толкавшие Россию на ее крестный путь. Слабеющей рукой, словно замаливая смертный грех свой, извлекал

Николай II по вечерам из старинного Страдивария робкие звуки, единственным слушателем которых иногда бывал петербургский градоначальник, верный фон дер Лауниц. Сидя почтительно на краешке кресла и незаметно позевывая в кулак, он ждал, когда наконец взор повелителя остановится на нем и царские пальцы пожмут его руку, отпуская милостиво домой.

Но вот однажды Николай, пожелавший музицировать, не нашел скрипку на месте. Стали ее искать, вся челядь была поднята на ноги, но любимый Страдиварий не находился. Вызвали Лауница. И тотчас самые лучшие сыщики были привлечены к розыскам пропавшей скрипки. Проводились обыски, допросы многочисленной челяди, велось неусыпное наблюдение за местами, куда могла попасть скрипка, но все было тщетно. Инструмент бесследно пропал.

Самодержец был ужасно разгневан. Он полагал невероятным, что из дворца могли так незаметно украсть лично ему принадлежащую драгоценную вещь, и явившемуся к нему для доклада министру юстиции Щегловитову строго приказал произвести тщательное расследование этого прискорбного происшествия и найти скрипку во что бы то ни стало. Щегловитов поручил это деликатное дело следователю по особо важным делам Александрову.

Опыт подсказывал следователю, что вора нужно искать среди людей, близких к царской семье. Негласным и чрезвычайно осторожным следствием он выяснил, что вскоре после пропажи скрипки выбыла в заграничный отпуск княгиня Гагарина, очень приближенная к царице фрейлина. Под предлогом внезапной болезни она срочно выехала в Париж. При помощи французской полиции на берегах Сены начались тщательные розыски. В первую очередь были проверены все музыкальные и антикварные магазины, и уже вскоре царского Страдивария обнаружили у одного из антикваров Латинского квартала.

Скрипку антиквару продала российская подданная Михайлова, о чем имелась ее собственноручная расписка с указанием парижского адреса. Последний был проверен. Оказалось, что по нему действительно проживает некая Михайлова, прибывшая по заграничному паспорту из Петербурга. Александрову из Парижа полетела подробная телеграмма, после чего он озаботился получением образцов писем, написанных княгиней Гагариной собственноручно. Снабженный ими, Александров вместе с экспертом-каллиграфом выехал в Париж, где при сличении почерка княгини и расписки из антикварного магазина была установлена их полная тождественность.

Попутно выяснилось, что Михайлова — камеристка фрейлины Гагариной, по паспорту которой княгиня прописалась в Париже, чтобы легче и безопаснее сбыть с рук украденную у царя скрипку.

Установив все это, Александров возвратился в Петербург и доложил о результатах произведенного следствия министру Щегловитову, а тот — царю. Скандал получился жуткий: сиятельная подруга императрицы оказалась банальной воровкой. Николай решил не давать делу огласки, и по высочайшему повелению оно, не будучи доведено до суда, было прекращено, а выкупленная у антиквара скрипка вернулась к своему сиятельному владельцу, удрученному происшедшим, кажется, не меньше, чем злосчастным Цусимским сражением.