Читать онлайн «Трактат о Явлениях Ангелов, Демонов и Духов». Страница 78

Издание носило явно коммерческий характер: отнюдь не случайно горе-переводчик обильно и сочувственно цитировал М. С. Хотинского, автора, занимавшегося разоблачением «оккультных» феноменов от магии до месмеризма и одновременно спекулировавшего на модных эзотерических темах[412]. Заметим попутно, что в том же году и в той же типографии П. Бахметева вышла и книга О. Дебэ «Тайны сна и магнетизма, или толкование явлений царства незримого мира, пророческих снов, видений духов, обманов чувств, чернокнижия, колдовства, магии…»

Титульный лист русского издания Кальме (1866)

Книги Хотинского, Дебэ и Кальме изданы были в годы, когда в России активно распространялось спиритическое учение А. Кардека, возникали спиритические кружки, являлись медиумы, проводились сеансы, а в журналах шли дебаты о спиритизме[413] (не прошло и десяти лет, как по инициативе Д. И. Менделева была сформирована Комиссия для рассмотрения медиумических явлений[414]).

Издательская задача, таким образом, сводилась к удовлетворению общественного спроса на «сеанс черной магии» с одновременным ее «разоблачением». В предисловии на сей счет была сделана специальная оговорка:

Теперь явилось много приверженцев так называемого спиритизма или учения о сношениях с душами умерших и об откровениях, какие они сообщают. Сочинение Калмета представит немало рассказов, сходных с рассказами спиритов. Мыслящий человек увидит, что шарлатанство умело и прежде пользоваться доверием неопытных людей для своих целей. Спириты нередко приводят в подтверждение своего учения средневековые рассказы о явлениях духов, несмотря на то, что выдают свое учение, как новость, как наставшее только в последнее годы откровение тайн загробного мира. Читатель увидит, что если истина бытия духов древняя, то и заблуждения, которые примешиваются к этой истине, не новость спиритов, но повторение старых заблуждений.

Как показало будущее, замысел удалось осуществить лишь частично, в плане «сеанса черной магии». По художественному свидетельству Н. С. Лескова («На ножах»), книга Кальме, невзирая на все переводческие манипуляции, стала любимым чтением адептов спиритизма[415]. В 1877 г. сочинение Кальме вышло в Москве вторым изданием, а впоследствии, как и в Европе, служила источником сведений о всевозможных потусторонних явлениях: так, к Кальме нередко обращался в своей сенсационной «Истории сношений человека с дьяволом» (1904) М. А. Орлов.

Русский переводчик, однако, приложил много стараний и в аспекте «разоблачения»: искажена была не только буква, но и дух трактата Кальме. При чтении перевода возникает впечатление, что ученый аббат приводил многочисленные истории о духах, привидениях и вампирах с единственной целью — незамедлительно их опровергнуть. В действительности дело обстояло совершенно иначе.

Вампирология лишь около полувека назад осознала себя академической областью vampire studies, и дебаты о том, должна ли сфера исследований включать вампироподобных созданий мирового фольклора и чудовищ античного воображения, оживающих или анимированных Дьяволом мертвецов некоторых средневековых хроник или так называемых «протовампиров» и «ревенантов» от хрестоматийного пастуха из Блова и ведьмы из Левина в Богемии[416] до несчастного сапожника-самоубийцы из Бреслау и силезского городского старейшины Иоганна Кунце (Кунтиуса)[417], продолжаются по сей день. С точки зрения пуристов от вампирологии, современные европейские и в целом западные представления о вампирах возникли лишь в самом конце XVII-начале XVIII в., когда приобрел широкое хождение сам термин «вампир» и былые привидения и ревенанты были наделены характерными признаками, превратившись в кровососущих живых мертвецов. Но и в этом случае сложно обойтись без греческих вруколаков и немецких и кашубских нахцереров[418] — ведь именно эти существа породили первые исследования, которые традиционно принято относить к сфере вампирологии. В частности, о вруколаках писал в сочинении De Graecorum hodie quorundam opinationibus («О некоторых мнениях современных греков», 1645) теолог и хранитель Ватиканской библиотеки Лев Аллатий (Леон Алаччи, 1586–1669); спустя некоторое время в Париже вышла книга иезуита Франсуа Ришара, который подробно рассказывал о вруколаках[419] и заключал, что нечистый «оживляет и наполняет жизненной силой эти мертвые тела». Но наибольшую известность приобрел цитируемый Кальме скептический рассказ французского ученого-ботаника и путешественника Жозефа Питтона де Турнефора (1656–1708), приведенный в его посмертно изданном «Описании путешествия по Леванту» (1717).

Предания о нахцерерах, этих мертвецах, которые жевали в могилах погребальные саваны и собственную плоть и высасывали из живущих жизненные соки, тем временем, проникали в популярные германские сборники, посвященные потусторонним явлениям, например Der hollische Proteus… («Инфернальный Протей»)[420] Эразма Францисция (Franciscus, 16271694) и становились объектом ученых трактатов.

Гравюра из книги Э. Францисция «Инфернальный Протей» (1690)

Еще в 1679 г. лейпцигский теолог Филипп Рор (Rohr) осчастливил просвещенную публику книгой Dissertatio historico-philosophica de masticatione mortuorum («Историко-философское рассуждение о жующих мертвецах»); эту волнующую тему подхватил пастор Михаэль Ранфт, который выпустил свой труд несколькими расширенными изданиями, начиная с De Masticatione mortuorum in tumulis («О жующих мертвецах в могилах», Лейпциг, 1725) и кончая немецким «Трактатом о жующих и чавкающих в гробах мертвецах, который раскрывает истинную природу сих венгерских вампиров и кровососов» (Лейпциг, 1738), содержавшим обсуждение вопроса о вампиризме [421]. К предшественникам Кальме можно отнести также Иоганна Христофора Рохлиуса, автора Dissertatio de hominibus post mortem sanguisugis, uulgo dictis Uampyrea («Рассуждение о людях, сосущих кровь после смерти, что именуются Уампирами», Лейпциг, 1732), Иоганна Христиана Штока с Dissertatio de cadaueribus sanguisugis («Рассуждение о кровососущих трупах», Иена, 1732), Иоганна Цопфа, Джузеппе Даванцати и, конечно, Карла Фердинанда фон Шерца, написавшего небольшой и чрезвычайно знаменитый среди вампирологов трактат о ревенантах под названием Magia post-huma («Посмертная магия», Ольмюц, 1704). Из числа ранних французских и важных для Кальме источников следует упомянуть две статьи, напечатанные в LeMercure Galant в мае 1693 и феврале 1694 гг.[422]

Все эти исследования и «диссертации», однако, большей частью были написаны уже после того, как Западную Европу охватила вампирская эпидемия. Волна вампиромании, которую Ролан Вильнёв сравнивает с «психическими эпидемиями средневековья»[423], имела свои причины, ареал зарождения, временные рамки[424] и «нулевых пациентов». Датой ее начала следует считать 12 сентября 1683 г., когда армии христианских держав под командованием Яна III Собеского нанесли сокрушительное поражение осадившим Вену турецким силам. В течение пяти лет Австрия захватила восточную Венгрию, Славонию, Банат и Белград, а после победы войск Евгения Савойского над турками в битве при Зенте (1697) присоединила к своим владениям Трансильванию и значительную часть Венгрии и Славонии. По Пожаревацкому мирному договору 1718 г. к империи Габсбургов отошли северная Сербия, Малая Валахия, северная Босния и другие территории (владения в Сербии и Валахии Австрия была вынуждена возвратить туркам после поражения в войне 1737–1739 гг.).

Таков и был ареал зарождения вампирской эпидемии: на отбитых у Османской империи землях просвещенная Европа непосредственно столкнулась с упирами, стригоями, мороями и вампирами. Причем — столкнулась в лице своей бюрократии и науки: именно участие австрийских чиновников и военных медиков в расследованиях случаев «нулевых пациентов»: Петра Плогойовица (Петара Благоевича) в 1725 г. и Арнонда Паоле[425]в конце 1731-начале 1732 гг., придало весомость экзотическим и пугающим известиям о вампирах[426]. Повышенное бюрократическое внимание к поверьям и суевериям темных крестьян диктовалось вполне рациональными соображениями: захваченные местности в Сербии служили буферной зоной в рамках подчиненной венскому Гофркригсрату институции военной границы (Militargrenze) между Османской и Габсбургской империями. Последнюю они защищали не только от военных атак, но и от эпидемий различных болезней, терзавших время от времени турецкие земли, в том числе чумы — так что австрийским военным хирургам приходилось тщательно расследовать случаи необъяснимых смертей[427].