Читать онлайн «Язык в революционное время». Страница 53

Однако в случае с гласными в израильском иврите, наоборот, с успехом действовал сефардский фильтр. Все библейские гласные произносятся с помощью пяти основных гласных — а, э/е, и, о, у — вместо восьми гласных и дифтонгов в ашкенозисе, десяти огласовок в каноническом библейском тексте (или семнадцати по-разному произносимых гласных в Словаре английского языка издательства «Рэндом Хаус»).[111] Ашкеназские носители языка приняли эту минимальную «сефардскую» норму частично из-за ненависти к дифтонгам ай, ой, ей, символизирующим диаспорные причитания (ой вей, ай-ай-ай, ой-ой-ой), частично чтобы создать более сухую, деловую, рациональную и «монотонную» интонацию, а главным образом потому, что они приняли верховенство «чистого» сефардского языка без всякой задней мысли. В результате такого максимального сокращения в израильском иврите около половины гласных в среднем тексте составляют а; например, то, что в ашкеназском иврите произносится как хазОке (а-О-е), в сефардском превращается в хазакА (а-а-А). Таким путем удалось достичь простоты, но было утеряно богатое разнообразие, та «культура языка», которая приучает говорящего к тонкостям и нюансам и служит основой для поэтической музыкальности. Еще хуже оказалось то, что большинство народа, включая даже поэтов, не знает, как правильно расставлять знаки огласовки, неотъемлемые в Библии и в поэзии, потому что различия гласных, сохранявшиеся в ашкеназском иврите, стерлись из израильской речи. (Большинство издательств нанимают специалиста-«огласователя» (накдан), который расставляет огласовки в поэтических текстах и в книгах для детей.)

Итак, израильский иврит объединяет набор ашкеназских согласных и сефардских гласных — в каждом случае это минимальный набор.

Аналогичный процесс произошел и с ударениями. Так называемое «сефардское» ударение полностью искусственное и никогда не использовалось в таком виде в живом разговорном языке. Что касается ритмического баланса в длинных словах, доминирующее в Библии ударение в конце слова оказывалось возможным там, где в середине слова существовала ритмическая вариация другого рода, а именно чередование долгих и кратких гласных. На самом деле именно это чередование долгих и кратких — в гораздо большей степени, чем ударение на последнем слоге, — лежало в основе размеров ивритской поэзии в средневековой Испании. Великий лингвист Роман Якобсон вывел общее правило для всех языков: когда в языке исчезает различение гласных по долготе, ударение переходит от краев слова к его середине. Но в ивритском произношении различие между долгими и краткими гласными под влиянием других языков исчезло во всех диалектах в то время, когда язык не был разговорным и естественные процессы в нем не происходили. В ашкеназском иврите, возможно из-за его сильной встроенности в разговорный идиш, произошел такой переход ударения на предпоследний слог. Но в искусственном «сефардском» (или, скорее, сирийском) чтении иврита обязательное ударение на последний слог сохранилось — что совсем не характерно для живого языка ладино или для сефардских баллад. В результате «сефардское» ударение часто падает на конец длинного слова из трех или даже четырех слогов, не имея ритмического баланса в середине, и, чтобы удержать все слово, необходимо строго выделять его в произношении.

Живой израильский язык принял эту искусственную норму для традиционных словоформ, но сбалансировал ее, сильно расширив группы слов с ударением на предпоследний слог: имена собственные, эмоциональные и сленговые выражения и иностранные заимствования. Большинство личных имен просто произносят с ударением на предпоследнем слоге, даже если формальная модель предполагает ударение на последнем слоге: ДАвид, САра, МеНАхем, МЕир и даже ИтАмар, — хотя, если следовать Библии, ударение в них должно падать на последний слог. В использовании неивритских слов израильский иврит следует идишской модели, которая заимствовала большинство интернациональных слов с ударением на предпоследнем слоге и в женском роде: гимНАсия, траГЕдия, коМЕдия, филарМОнит, симФОния (хотя основной иностранный язык, который сейчас влияет на иврит, а именно английский, склонен к ударению на третьем слоге с конца: TRAgedy, COmedy, SYMphony). Аналогичная модель, истоки которой лежат в Восточной Европе, применяется к словам, напрямую заимствованным из западных языков: телеВИзия, каСЭта, экзистенциаЛИзм (хотя во французском языке ударение падает на последний слог: existentiaLISME, а в английском — на четвертый с конца: exisTENtialism); и к таким прилагательным, как баНАли, реАли, элеменТАри, попуЛЯри (все эти слова отличаются от исходных английских BAnal, POpular, eleMENtary). Однако в иностранных словах, у которых в идише (как и в немецком) ударение падает на последний слог, в иврите оно переходит на третий с конца, как в русском: поЛИтика, ФИзика, МУзика, униВЕРсита — положение ударения, практически неизвестное ивриту в других случаях.

Эта модель, возможно, пришла из языковых привычек иммигрантов из Восточной Европы. Но потом она стала продуктивным способом заимствования иностранных слов в иврите. Поскольку большинство этих слов с ударением на предпоследний слог заканчиваются на а и тем самым автоматически принадлежат к женскому роду, доля существительных женского рода в языке — без них весьма скромная — существенно увеличивается. Более того, с этими существительными согласуются прилагательные и глаголы, которые тоже приобретают женский род и ударение на предпоследнем слоге. В стихах и песнях язык часто смягчается и приобретает тенденцию к чередованию мужских и женских рифм; отсюда большое количество существительных женского рода, допускающих ударение на предпоследнем слоге, в поэзии и песнях: оМЕрет — хоЗЕрет, оХЭвет — нилХЭвет, симлоТЭйа — хиштаГЭа и т. д. Женские модели также популярны в неологизмах, таких как тайЭсет, раКЭвет, матКОнет, мишМЭрет (эскадрилья, поезд, рецепт, смена). И вдобавок эмоциональный акцент может сдвигать ударение в слове к началу. Так, общее ощущение языка побуждает отказываться от сефардского ударения на последний слог.

Это не просто вопрос фонетики, он придает специфический характер израильской речи и носителям израильского иврита. И кроме того, это основная модель всего возрождения в Эрец Исраэль: идеологическое решение и энергичное насаждение новой модели поведения, радикально отличающейся от диаспорного прошлого, сопровождается подтекстом старого поведения, которое со временем проявляется вновь — еврейское появляется из-под ивритского.

Анализ израильского иврита в широкой культурной перспективе — включая язык литературы, журналистики и науки — до сих пор ждет внимательного исследования и обобщающих моделей. Здесь я хочу набросать несколько общих идей в качестве гипотезы для последующего обсуждения.

Оппозиция к диаспоре сначала выразилась, как и в других странах иммиграции, в смене фамилий (см. Toury 1990) и предпочтении других имен. Имена главных персонажей Библии, популярные в идише, казались слишком еврейскими и впали в немилость (хотя некоторые израильтяне до сих пор дают такие имена в честь дедушек); сюда относятся имена праотцев и пророков: Моше, Авраам, Сара, Двора, Ривка, Ицхак, Ирмиягу, Иешаягу, Иехезкель, а также небиблейское имя Хаим. Вместо этого предпочтение было отдано «значимым» именам (Зохар, Рина, Тиква, Геула, т. е. «Свет», «Радость», «Надежда», «Освобождение»), или именам «из природы» (Илан, Аяла, Ракефет, Наркис — «Дерево», «Лань», «Цикламен», «Нарцисс»), или таким библейским именам, которые не являлись специфически еврейскими, т. е. имена непопулярных персонажей Библии, малораспространенные среди европейских евреев (Боаз, Эхуд, Йоав). Известный израильский писатель, от рождения носивший имя Монек Тхилимзогер (или Мося Теилимзейгер. — Примеч. перев.; буквально «чтец псалмов»), в возрасте пятнадцати лет без родителей бежал от начинающегося в Польше Холокоста и приехал в Израиль. В молодежной колонии Бен-Шемен его имя изменили на Моше Шаони (от слова «часы»; видимо, тхилим, «псалмы», показалось слишком религиозным, а зогер германизировали до загер и неправильно истолковали как зайгер, «часы»). Но, став настоящим израильтянином, он проникся антипатией к имени Моше и, поняв искусственную природу своей новой фамилии, опять сменил имя на Дан Бен-Амоц (долгое время он скрывал в собственных биографиях, что он не урожденный сабра, пока сам не рассказал эту историю, перешагнув пятидесятилетний рубеж).