Читать онлайн «Культурологическая экспертиза: теоретические модели и практический опыт». Страница 39

Этнографические общности, о которых говорится в энциклопедии «Русские» Института этнографии и антропологии, и «субэтносы» из концепции Л. Гумилева – это разные научные конструкты, связанные с решением различных научных задач. В первом случае – с детальным описанием локального своеобразия «культурно отличительных сообществ» в условно синхронном срезе, в другом – с описанием различных форм взаимосвязей для построения картины макроцивилизационной и макроисторической динамики в планетарном масштабе. Дело здесь не в корректности цитирования, а в поверхностном прочтении и прагматическом использовании научных трудов, в легкости обобщений и экстраполяций.

В отличие от пушкарей, ягунов и других, сообщает автор учебника, кацкари пошли дальше всех. У них есть не только самоназвание, но и название для всех некацкарей – заволостные – живущие за волостью Кадкой. «Наличие самоназвания и противопоставление себя остальному населению своего же этноса – основополагающий признак субэтноса» [170] . Кстати, если уж опираться на Л. Н. Гумилева, то следовало бы выбрать другое понятие – «конквиссии». Но возрождение конквиссии вряд ли мобилизует односельчан и найдет понимание администрации.

Конструирование «нового субэтноса» начиналось с краеведения – сбора материалов об истории края и школьного предмета. Нет смысла оспаривать такую мысль С. Н. Темняткина: «Современное наше образование, становясь все изощреннее и виртуознее, совсем позабыло, что деревенских детей следует учить любить деревню, жить в деревне, гордиться своей родиной. Сегодня же из деревенских детей растят горожан, как будто завтра в деревне никто жить не останется!» [171] . Выбор же именно этнической идентификации, возможно, подсказан политическим дискурсом мультикультурализма и, несомненно, креативным преобразованием краеведческой рутины.

Создание «нового этноса» строится в уже описанной модели утверждения автохтонности и глубокой древности: «славянскими предками кацкарей были северяне, жившие между реками Десной и Северским Донцом… Любопытно, что сами северяне не исконные славяне, а ославянившиеся иранцы, главным божеством которых было Солнце. Уж не от них ли достался кацкарям миф о белой корове?<…>Нельзя не заметить у кацкарей и прибалтийские черты. Так, считается, что кацкий бряд родственен литовскому бридис – лось (лоси бряд любят), а – латшскому ража , урожай, и т. д.» [172] . В этом описании материал сравнительного языкознания, связанный с изучением древнейших языковых пластов, оказался приватизирован и присвоен мифологии кацкарей, создаваемой здесь и сейчас.

Создатель кацкарства, не смущаясь, объясняет, что ему удалось «инициировать процесс самоопределения у населения бассейна реки Кадки и выстроить кацкую этническую общность. И то, что сейчас происходит здесь, как ни удивительно, прямо иллюстрирует знаменитую теорию этногенеза, выдвинутую Львом Гумилёвым» [173] . И называет инструменты этой работы – поиск местных черт, отличающих здешних людей от населения соседних (не кацких) деревень, культивирование диалекта.

Краеведческое движение приобрело со временем характер успешного коммерческого проекта. В Мартыново приезжает до 50 автобусов с туристами в год (в день от двух до одиннадцати), в праздники бывает до 2 000 приезжих. Жители села и окрестных деревень работают в музее (имеющем 11 ставок), продают музею картошку, молоко, творог – туристов кормят обедом; делают сувениры, причем своих не хватает, приходится закупать в Мышкине.

В отличие от описанных выше движений «Поморский край» и «Невский край» в краеведческом движении села Мартыново задача вычленения территории из русских земель не выглядит агрессивной, да и о политической самостоятельности речь не идет, но противопоставление кацкарей остальным русским составляет неотъемлемую часть концепции. Хотя, впрочем, на сайте музея красуется надпись «Кацкая национально-культурная автономия» [174] .

Конструирование «новых этносов» (квазиэтносов) или этническая реидентификация – явление для социокультурного бытия России необычное, хотя нельзя сказать, что оно не имело места в истории человеческого общества, равно как и в отечественной истории. Примеры тому – «изобретение» украинской нации в XIX в., попытка создания «новой человеческой общности – советский народ», конструирование новых наций в полиэтнических социумах освободившихся от колониального гнета стран Азии, Африки и Латинской Америки в ХХ в. и т. п.

Такие процессы, как правило, можно наблюдать в социумах, где происходят значительные социальные изменения – реформы, революции, перевороты и т. п. Зачастую конечным итогом этой деятельности предполагается сплочение народа (народов) во имя выполнения определенной социокультурной (экономической, политической) сверхзадачи, и поэтому организаторы прибегают к помощи профессионалов, работающих в сфере идеологии, которые создают более или менее убедительную теоретическую концепцию (социальный миф), оформляемую в качестве национальной (или государственной) идеи и призванную стать идейно-теоретической основой реформ. Эту сознательно выполняемую работу следует отличать от объективных этногенетических процессов зарождения и гибели этносов.

В современной России мы наблюдаем обратный процесс: попытку деструкции единого этноса – русских, составляющих, по разным источникам, около 80 % всего ее населения. Он осуществляется на фоне жестких реалий глобализации, которые «все чаще ведут к столкновению и конкуренции идентичностей региональных, гражданских, этнических, религиозных. Это столкновение является неизбежным, особенно в трансформирующихся обществах» [175] . Такой феномен заключает в себе возможность геополитической диссипации многонационального государства (каковым и является Россия), утратившего в ходе постсоветской инволюции духовную скрепу, обоснованную и выраженную внятной идеологией, потребляющего множественные масскультурные суррогаты, переживающего развал многих сфер социального, экономического и духовного бытия. В столь неблагоприятных условиях нельзя говорить о благополучии этнического, культурного и политического «здоровья» русского этноса (равно как и прочих народов России), что подтверждает уверенно заявляющий о себе феномен конструирования новых этнических идентичностей.

Т. Б. Антипова

Необходимость возрождения традиционных художественных промыслов обсуждается на различных уровнях во всех регионах России. В настоящее время повсеместно создаются центры народной культуры, действуют национально-культурные и творческие объединения, многие из которых рассматривают возрождение промыслов как важное направление работы, влияющее на формирование культурной идентичности. Однако, процесс возрождения промыслов и восстановление нарушенных или угасших традиций наталкивается на ряд проблем, которые при всем различии конкретных условий и ресурсов могут считаться общими: что считать традиционным промыслом, как соотносятся региональные и этнические традиции, где искать носителей традиции и как восстанавливать механизм трансляции. И, наконец, во имя чего следует этим заниматься.

Художественно-экспертный совет Волгоградской области работает уже более десяти лет, занимается консультационной, образовательной, экспертной и исследовательской деятельностью, которые, как оказалось, в современном процессе возрождения промыслов не могут существовать в отрыве друг от друга. С обозначенными проблемами члены экспертного совета столкнулись на практике, а найденные пути решения могут быть интересны коллегам других регионов.

Несмотря на привычное название совета – «художественно-экспертный», его деятельность можно квалифицировать как культурологическую, поскольку исследовательский компонент (исследование региональной культуры и культурных традиций России) является очень значимым, а результаты исследований находят конкретное практическое применение – и в критериях экспертной оценки, и в консультировании.

В начале деятельности совета, на первые письма в муниципальные отделы культуры региона с просьбой представить историческую справку о промыслах, исторически бытовавших на данной территории, часто от местных чиновников приходил ответ: «Здесь промыслов нет и никогда не было»… Стереотипные представления о том, что традиционными художественными промыслами являются только Хохломская или Палехская роспись, Вологодское кружево, Богородская игрушка и т. п., достаточно сильны.

Между тем, очевидно, что промысел – это привычное и чрезвычайно распространенное занятие, и на территории каждого региона жители, занимаясь промыслами, часто не задаются вопросом, к какой традиции оно принадлежит.