Читать онлайн «Ацтек. Том 2. Поверженные боги». Страница 57

Он хмуро покачал головой, и я тоже покачал в ответ. Вдовец продолжил:

— Мы подождали, пока она поправится, ибо не пристало казнить больную женщину. Ну а когда силы к моей жене вернулись, мы привели ее сюда. Сегодня утром. Чтобы предать смерти.

Я уставился на труп, гадая, какой род казни мог оставить жертву без малейших видимых повреждений, но с широко распахнутыми глазами и раскрытым в крике ртом.

— Теперь мы явились, чтобы забрать ее, — закончил вдовец. — В пустыне нелегко найти подходящее место для казни, поэтому мы не станем осквернять это, привлекая сюда падалью хищных птиц и койотов. Вот ты, незнакомец, верно рассудил, что так не годится. — Он по-дружески положил мне руку на плечо. — Сейчас мы с ней разберемся, а потом, если ты не против, можешь разделить с нами ужин.

— Охотно, — согласился я, и мой пустой желудок заурчал.

Но то, что произошло потом, чуть было не отбило весь аппетит.

Чичимек подошел к тому месту, где сидела его жена, и сдвинул труп таким способом, какой мне даже не приходил в голову. Я пытался положить мертвую женщину навзничь, он же подхватил ее под мышками и приподнял. Даже так умершая сдвинулась неохотно, и вдовцу явно потребовалось приложить силу. Потом послышался ужасный звук, словно бы чичимек и впрямь с усилием разрывал пущенные ею в песок корни, и тело женщины сползло с кола, на который было насажено.

И тут я понял, почему этот человек сказал, что хорошее место для казни нелегко найти. Нужно было отыскать дерево подходящего размера, растущее прямо из земли. В качестве кола им послужил ствол дерева мицкуитль, толщиной примерно в мое предплечье, обрубленный на высоте колена и заостренный, но ниже острия не очищенный от грубой шероховатой коры. Я задумался: как, интересно, умертвил неверную жену обманутый муж: медленно, постепенно насаживая ее на кол, или более милосердно — быстро, надавив так, что острие сразу разорвало ей внутренности. Однако спрашивать об этом я не стал.

Девять чичимеков отвели меня в свое становище, где оказали гостю радушный прием, и вообще, пока я оставался у них, обращались со мной весьма учтиво. Правда, все мои пожитки они тщательно осмотрели, но не забрали ничего. Не тронули даже припасенные для торговли кусочки меди. Впрочем, не исключено, что будь при мне действительно ценный груз, со мной обошлись бы иначе. Ведь что ни говори, а это все-таки были чичимеки.

Мешикатль всегда произносили название этого народа с пренебрежением, как вы, испанцы, говорите «варвары» или «дикари», да и образовали мы его от слова «чичин», означающего собаку. Так что, говоря о чичимеках — людях-псах, мы, как правило, имели в виду вообще все дикие, грязные, отсталые бродячие племена, обитающие в пустынных землях к северу от страны отоми. (Вот почему десятью годами ранее я так возмущался, когда рарамури приняли за чичимека меня самого!) Презрение к обитавшим на ближнем севере «псам» соседствовало у нас, мешикатль, с убеждением, что еще дальше обитают племена гораздо более дикие. Этих свирепых дикарей мы именовали теочичимеками, что можно перевести как «дикие псы», а где-то в совсем уж неизведанных северных дебрях таились наводящие ужас цакачи-чимеки, то есть «бешеные псы».

Однако, проведя столь долгое время в их пустыне и преодолев там немалые расстояния, я не утверждаю, что хоть одно из обитающих в этом крае диких племен показалось мне чем-то лучше или хуже остальных. Все они были невежественными, бесчувственными и зачастую просто нечеловечески жестокими, но такими их сделала суровая пустыня. Все тамошние племена прозябали в убожестве, ужаснувшем бы человека цивилизованного или христианина, а от одного только вида их пищи городского жителя могло запросто стошнить.

У них не было домов, они не знали ремесел или искусств, потому что этим людям все время приходилось рыскать в поисках того скудного пропитания, которое можно было добыть в пустыне. Несмотря на то что племена чичимеков, среди которых я пробыл некоторое время, говорили на вполне понятных диалектах науатль, но письменности они не имели, а некоторые из их обычаев и привычек были поистине отвратительными. Но хотя знакомство с их нравами и повергло бы в ужас цивилизованное общество, нельзя не признать, что к жизни в безжалостной пустыне дикари приспособились превосходно, что удалось бы лишь очень немногим из образованных людей.

Первый лагерь, в котором мне довелось побывать, чичимеки устроили на том месте, где, как они знали, можно было докопаться до протекавших внизу подземных вод. На мысль о том, что здесь кто-то живет, наводили разве что костры, на которых готовили пищу шестнадцать или семнадцать составлявших этот клан семей. Утварь была самая примитивная, никакой мебели не имелось вовсе. Рядом с каждым костром были сложены боевое и охотничье оружие, а также принадлежавшие семье орудия и инструменты: лук и стрелы, дротик и атль-атль, нож для снятия шкур, топорик для рубки мяса и тому подобное. Лишь немногие из этих предметов оказались снабжены лезвиями из обсидиана, бывшего редкостью в тех краях, большая же часть оружия изготовлялась из твердого, как медь, дерева куаукселолони: чичимеки заостряли его древесину и придавали ей нужную форму с помощью огня.

Разумеется, добротных постоянных жилищ там не было и в помине, да и из временных-то имелись всего два примитивных маленьких шалаша, сложенных из сухого валежника. Как мне объяснили, в обоих находились женщины на сносях, в связи с чем этот лагерь был более долговременным, чем большинство таких становищ. Я говорю долговременным, имея в виду, что он мог просуществовать несколько дней, а не как обычно — всего одну ночь. Остальные члены племени презирали всякий кров. Мужчины, женщины и даже самые малые дети спали, как в последнее время и я, на земле, но в отличие от меня подстилали не мягкое одеяло из свалявшейся кроличьей шерсти, а грязные потертые оленьи шкуры. Из таких же шкур изготовлялась и их немудреная одежда: мужчины носили набедренные повязки, женщины — мешковатые, по колено длиной, блузы без рукавов, а дети, причем не только совсем маленькие, и вовсе бегали нагишом.

Но хуже всего в этом лагере был смрад: он не мог рассеяться даже по огромному пространству окружающей пустыни, ибо исходил от множества людей, каждый из которых был куда грязнее любого пса. Казалось бы, откуда вообще взяться грязи в пустыне, ведь песок чист, как снег? Тем не менее грязь была. В первую очередь это были собственные выделения на редкость нечистоплотных чичимеков. Эти люди допускали, чтобы пот запекался на их телах, смешиваясь с перхотью и со всем тем, что обычно понемногу и незаметно отшелушивается от тела. Грязь глубоко впиталась в каждую морщинку, каждую складку их кожи, въелась в костяшки пальцев и в запястья, вычернила шеи, угнездилась в ямках локтевых сгибов и в подколенных впадинах. В их спутанных, засаленных, сбившихся в колтуны волосах копошились блохи и вши, а кожаные лохмотья, как и собственная кожа, засалились и пропитались дымом костров, засохшей кровью и прогорклыми животными жирами. Поначалу от этой вонищи у меня перехватывало дух, и хотя в конце концов я перестал ее замечать, но еще долгое время полагал, что чичимеки — самый грязный народ из всех существующих. Однако сами они, естественно, всей этой грязи просто не замечали.