Читать онлайн «Границы приватного в советских кинофильмах до и после 1956 года: проблематизация переходного периода». Страница 7

Примечания

Туровская М. Кино тоталитарной эпохи // Кино: политика и люди (30-е годы). М., 1995. С. 26. Исследовательница использует для обозначения интересующего нас периода термин «кино тоталитарной эпохи», поскольку в ее статье рассматривается типологическое сходство кинематографов тоталитарных режимов, прежде всего СССР и Германии.

См.: Гудков Л. Повседневность и культура: идеологические и социологические аспекты понятия // ФРГ глазами западно-германских социологов. М., 1989. С. 314–315.

См.: Аронсон О. Советский фильм: неродившееся кино // Аронсон О. Метакино. М., 2003. С. 187–194.

«Развлечения играли сложную роль в политике, <…> смещая границы между политическим и как бы (здесь и далее в цитатах курсив мой. — Т. Д.) неполитическим» (Коткин С. Советский Союз в межвоенном цивилизационном контексте // Мишель Фуко и Россия: Сб. статей. СПб., 2001. С. 251. Исследователь ссылается на ряд других работ, подчеркивающих развлекательный характер советской массовой культуры и ее типологическое сходство с аналогичными процессами в других европейских странах, особенно в предвоенной Германии. См. библиографию к этой статье: Там же. С. 294–295).

См.: Кларк К. «Чтобы так петь, двадцать лет учиться нужно…»: Случай «Волги-Волги» // Советское богатство: Статьи о культуре, литературе и кино. СПб., 2002. С. 372. В статье цитируются лозунги, выдвинутые в 1933 году (по другим данным, в 1932-м) на созванном в ЦК партии собрании работников кино: «Даешь комедию!» и «Смех — брат силы».

Лахусен Т. От несинхронизированного смеха к постсинхронизированной комедии, или Как сталинский мюзикл догнал и перегнал Голливуд // Советское богатство… С.343.

Ниже сам автор оговаривается, что в связи с 30-ми годами корректнее говорить о «музыкальных комедиях», поскольку «слово „мюзикл“ воспринималось в это время как слишком буржуазное» (Тейлор Р. К топографии утопии в сталинском мюзикле. Почему бы и не сталинский мюзикл? // Советское богатство… С. 360).

Марголит Е. Советское киноискусство. Основные этапы становления и развития. (Краткий очерк истории художественного кино) // Киноведческие записки. 2004. № 66. С. 152. Поскольку объектом моего исследования является сфера «советского приватного», я анализирую почти исключительно фильмы о «советском настоящем», а это по большей части комедии (т. е. я не рассматриваю фильмы исторические, историко-революционные и экранизации классики).

Марголит Е. Указ. соч. С. 158. Таким образом, автором делается акцент на конструкты «реальности» в медиа.

Тейлор Р. Указ. соч. С. 359, 360.

Идея рассмотреть проблему репрезентации «реальности» в советских фильмах через анализ природы киноконфликта принадлежит Б. Степанову.

Здесь и далее см. фильмографию в конце статьи.

Р. Тейлор использует в аналогичных случаях термин «бесконфликтность». См.: Тейлор Р. Указ. соч. С. 367.

Подробнее об основных типах врагов в официальной советской риторике см.: Гудков Л. Идеологема «врага» // Гудков Л. Негативная идентичность: Статьи 1997–2002 годов. М., 2004. С. 618–635.

Я сознательно упоминаю только комедии — в некомедийных фильмах конца 30-х эти сюжеты и персонажи представлены еще шире. См.: «Аэроград», «Летчики», «Ошибка инженера Кочина», «Великий гражданин», «Большая жизнь» и др.

Например: «Эй, вратарь, готовься к бою, / Часовым ты поставлен у ворот…» (к/ф «Вратарь»); «…Когда суровый час войны настанет I И нас в атаку Родина пошлет» (к/ф «Трактористы»). Особенно показательна абсолютно сюжетно не мотивированная песня в финале «Свинарки и пастуха»: «И когда вражьи танки помчатся, / Мы с тобою пойдем воевать. / Не затем мы нашли свое счастье, / Чтоб врагу его дать растоптать».

И почти никогда — родственники. Исключением является «Свинарка и пастух», где «молодых» наставляют отец и бабушка. Чаще родственники не помогают, а мешают влюбленным (например, родители героини фильма «Воздушный извозчик»). Редкость показа родителей и вообще родственных связей — достаточно характерный признак фильмов «большого стиля»: люди «без роду и племени» попадали в коллектив, который отныне принимал на себя функции «семьи».

Об этом подробнее см. Дашкова Т. Любовь и быт в кинофильмах 1930-х — начала 1950-х гг. // История страны / История кино. М., 2004. С. 218–234.

О формульных структурах см.: Кавелти Дж. Г. Изучение литературных формул // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 33–64.

Эта идея была сформулирована Л. Гудковым и Б. Дубиным в лекции о тоталитарной культуре, прочитанной в апреле 2003 года в Институте европейских культур (Москва).

См., например: Булгакова О. Советские красавицы в сталинском кино // Советское богатство… С. 391–411.

К сожалению, эта проблематика только начинает разрабатываться. Так, опубликована, но не откомментирована подборка фотограмм в сборнике, посвященном советскому кино 30-х годов. См.: Кино: политика и люди (30-е годы). М., 1995 («Образы-образцы», с. 69–76; «Лицо врага», с. 91–96; «Обращение к массам», с. 29–34; «Трудящиеся массы», с. 55–58).

См.: Булгакова О. Фабрика жестов. М., 2005.

Подробнее см.: Там же. С. 203–271 (параграф «Техники дисциплинирования, 1931–1951»).

Именно эта типажность была утверждена как эталонная, что выдвинуло этих актеров в ранг звезд советского кино. Такой идеологизированный статус одновременно и давал большие привилегии, и сильно ограничивал ролевой диапазон — эти актеры могли играть только положительных персонажей, являя собой «образцы». (Исключение составляет единственная полуотрицательная роль Л. Орловой в к/ф «Ошибка инженера Кочина» — роль раскаявшейся агентки иностранной разведки. На этом фильме особенно заметна разница в манере игры: актриса, всегда играющая комедийных персонажей, создает неоднозначный трагический образ — у нее иная, чем обычно, внешность, жестикуляция, манера говорить.)

Как остроумно замечает О. Булгакова, «это не изнасилование, а флирт влюбленных». Далее она указывает, что «советские фильмы, забывая об эстетическом источнике этого телесного языка (кинофильмах 10–20-х годов, традициях театральных фарсов и пр. — Т. Д.), перенимают огрубленные комические техники флирта и эротики как норму обычного бытового поведения», «реалистически» репрезентирующую действительность. См.: Булгакова О. Фабрика жестов…, особенно с. 256–266, параграфы «Барышня-крестьянка Любови Орловой» и «Инженю на трибуне. Оратор в спальне».

Там же. С. 256–266.

Об этом подробнее: Маматова Л. Модель киномифов 30-х годов // Кино: политика и люди (30-е годы). М., 1995. С. 77–78. Именно эти визуальные коды обычно цитируются в ретрофильмах о «сталинском времени» (см., например, «Прорву» И. Дыховичного, 1992, «Папу» В. Машкова, 2004).

Подробнее об этом см.: Дашкова Т. Указ. соч. С. 218–234.

Думаю, что можно говорить о новой парадигме, поскольку фильмы, которые и сейчас отвечают критериям психологической драмы, до начала «оттепели» были единичны. В основном это фильмы периода войны: «Машенька», «Жди меня», «Актриса».

По тому, как выстроены характеры и организовано пространство в этом фильме, уже можно понять генезис столь «необъяснимого» для многих крутого поворота в киноэстетике Пырьева — от «Кубанских казаков» и «Сказания о земле Сибирской» к экранизациям Достоевского.

Возможно, это может быть объяснением того, что, при всех своих несовершенствах, этот фильм был одним из лидеров проката 1954 года.