Читать онлайн «Коммунистический постскриптум». Страница 8

Такого рода тотальная логика, разумеется, имеет длительную предысторию. Не углубляясь в далекое прошлое, вспомним, что христианские догматы суть не что иное как парадоксы. Божественная Троица характеризуется как тождество одного и трех. Природа Иисуса Христа описывается как единство божественного и человеческого начал, которые несовместимы, но и нераздельны: Христос – это и человек, и Бог, и одновременно единство Бога и человека. Уже из этих примеров видно, что христианская ортодоксия мыслит парадоксами. Но это мышление нельзя назвать нелогичным. Поскольку теология стремится мылить целое, она последовательно исключает все то, что недостаточно парадоксально – все когерентное, непротиворечивое, корректное с точки зрения формальной логики и в силу этого одностороннее. Все логически корректные теологические учения, пытавшиеся увидеть в Христе только Бога или только человека, квалифицировались христианской догматикой как ереси, а их представители преследовались церковью. В то же время церковная догматика представляет собой не что иное как сумму всех этих ересей. Подобно догматике коммунистической, она стремится к абсолютной открытости и тотальной интеграции – и преследует ереси лишь за то, что они отвергают противоположные ереси.

При этом целью теологической мысли является высший, предельный парадокс, который с максимальной радикальностью исключал бы возможность его интеграции в когерентное, логически корректное, одностороннее мышление. Когда Тертуллиан говорит: «верую ибо абсурдно», он, конечно, не имеет в виду, что готов поверить в любой абсурд, лишь потому, что он абсурден. Скорее он хочет сказать, что только абсурдность христианства соответствует критерию совершенной абсурдности, то есть совершенной парадоксальности, и поэтому только христианство может по праву служить иконой целого. Тотальная логика коммунизма наследует тотальной логике христианской догматики и ее поискам совершенной самопротиворечивости. Причина этого заключается в том, что коммунизм является высшей формой атеизма – тезис, который Маркс и Ленин не уставали повторять. Ни формальная, ни диалектическая логика не позволяют мыслить целое: формальная логика исключает парадокс, диалектика же его темпорализирует. Остается «божественное», теологическое мышление, которое способно помыслить целое, так как следует правилам тотальной логики, превосходящей всякое сугубо «человеческое» мышление. Переход к радикальному атеизму возможен лишь при условии апроприации человеческим разумом тотальной логики парадоксальной ортодоксии, в результате чего для божественного просто не остается свободного места.

Конечно, можно сказать (и действительно не раз говорилось), что тотальная логика, аргументирующая парадоксами, приводит к тому, что человек, ее практикующий, постепенно начинает мыслить и действовать цинично и оппортунистически. Произвол власти приобретает безграничный размах, ведь теперь его не ограничивают никакие разумные правила. В этом отношении тотальная логика диалектического материализма была блестяще спародирована Оруэллом в романе «1984». Однако блеск этой пародии не должен скрыть от нас тот факт, что он представляет собой не что иное как отражение той ослепительности, источником которой служит парадоксальная мысль. Тотальная логика остается логикой. Парадоксальный, диалектический разум остается разумом, у которого есть свои правила. Последовательно мыслить парадоксами чрезвычайно трудно. История христианских и коммунистических ересей в достаточной степени демонстрирует эту трудность. Ересь для тотальной логики – это то же самое, что непоследовательность для логики формальной. И избежать рационализации парадокса ничуть не менее, а то и более, сложно, чем избежать самого парадокса. Христианской теологии потребовались столетия интеллектуальных усилий, чтобы прийти к абсолютно парадоксальным (или по крайней мере кажущимся таковыми) формулировкам. При этом она должна была постоянно бороться с ересями, опасность которых состояла в том, что они могли тем или иным способом аннулировать парадокс и привести к тому, что теология подчинилась бы правилам формальной логики и утратила свою волю к тотальному. Точно так же советской власти понадобились десятилетия интенсивных, интеллектуально напряженных дискуссий, чтобы прийти к тем едва ли не совершенным по своей парадоксальности формулировкам, подводящим итог сталинской ортодоксии.

В знаменитой книге «История ВКП(б). Краткий курс» (1938), вышедшей под личным контролем Сталина, история коммунистического движения изображается как история борьбы с всевозможными ересями – в поисках абсолютно парадоксальной ортодоксии. Особый интерес представляет глава, целиком посвященная описанию диалектического и исторического материализма. Согласно легенде, она написана самим Сталиным. И действительно, каждому, кто достаточно хорошо знаком с его текстами, стилистика этой главы кажется очень знакомой. Как бы то ни было, в ней официальный советский философский дискурс получил свое каноническое, ортодоксальное воплощение, от которого в дальнейшем он практически не отклонялся.

В начале этого текста диалектический материализм характеризуется следующим образом: «В древности некоторые философы считали, что раскрытие противоречий в мышлении и столкновение противоположных мнений является лучшим средством обнаружения истины. Этот диалектический способ мышления, распространенный впоследствии на явления природы, превратился в диалектический метод познания природы, который рассматривал явления природы как вечно движущиеся и изменяющиеся, а развитие природы – как результат развития противоречий в природе, как результат взаимодействия противоположных сил в природе».[3] Далее Сталин (если он действительно является автором этого текста) подчеркивает, что диалектический метод может и должен мыслить единство, тотальность всех явлений: «Поэтому диалектический метод считает, что ни одно явление в природе не может быть понято, если взять его в изолированном виде, вне связи с окружающими явлениями…».[4] Еще ниже Сталин ссылается на соответствующие высказывания Ленина: «“В собственном смысле диалектика, – говорит Ленин, – есть изучение противоречия в самой сущности предметов” (Ленин, “Философские тетради”, стр. 263)». И Сталин резюмирует: «Таковы коротко основные черты марксистского диалектического метода».[5]

Отсюда явствует, что Сталин видит единство мира внутренне противоречивым, причем эта противоречивость постоянно воспроизводится в каждом предмете. Следовательно, понять мир, значит понять противоречие, которое в данное время определяет его конфигурацию. Динамика общественного развития, по определению Сталина, заключается, прежде всего, в противоречиях между базисом и надстройкой. Производительные силы никогда не выражаются прямо через производственные отношения и соответствующие им культурные институты. Институциональный порядок и теоретическая рефлексия не могут нейтрально и объективно отражать уровень развития производительных сил. Надстройка либо запаздывает по сравнению с развитием производительных сил и тем самым тормозит общественное развитие, либо опережает их и тем самым сознательно ускоряет это развитие. В первом случае речь идет о реакционной, во втором – о прогрессивной надстройке.

С одной стороны, Сталин утверждает: «Значит, чтобы не ошибиться в политике и не попасть в положение пустых мечтателей, партия пролетариата должна исходить в своей деятельности не из отвлеченных “принципов человеческого разума”, а из конкретных условий материальной жизни общества, как решающей силы общественного развития, не из добрых пожеланий “великих людей”, а из реальных потребностей развития материальной жизни общества».[6] Но, с другой стороны, идеи отнюдь не являются чем-то вторичным и маловажным: «Общественные идеи и теории бывают различные. Есть старые идеи и теории, отжившие свой век и служащие интересам отживающих сил общества. Их значение состоит в том, что они тормозят развитие общества, его продвижение вперед. Бывают новые, передовые идеи и теории, служащие интересам передовых сил общества. Их значение состоит в том, что они облегчают развитие общества, его продвижение вперед, причем они приобретают тем большее значение, чем точнее они отражают потребности развития материальной жизни общества. […] В связи с этим Маркс говорит: “Теория становится материальной силой, как только она овладевает массами” (К. Маркс и Ф. Энгельс, т. I, стр. 406)».[7]

Таким образом, Сталин не согласен с теми теоретиками, которые лишают надстройку всякой активной роли в общественном процессе. Но в то же время Сталин предостерегает против другого, противоположного уклона, преувеличивающего преобразующую роль надстройки: «Падение утопистов, в том числе народников, анархистов, эсеров, объясняется, между прочим, тем, что они не признавали первенствующей роли условий материальной жизни общества в развитии общества и, впадая в идеализм, строили свою практическую деятельность не на основе потребностей развития материальной жизни общества, а независимо от них и вопреки им, – строили на основе “идеальных планов” и “всеобъемлющих проектов”, оторванных от реальной жизни общества».[8] Таким образом, история описывается Сталиным как процесс, приводимый в движение наличием постоянного противоречия между базисом и надстройкой, в котором ни одна из сторон не может взять верх над другой.