Читать онлайн «Шерлок Холмс и рождение современности». Страница 5

Отдельного разговора заслуживает тема «Антикварианизм и политика». Леланд начинает свою деятельность в рамках церковной реформации Генриха VIII. В своих текстах он защищает расхожую идеологему о легендарном древнем короле Артуре как потомке троянцев и покровителе острова Британия, придуманную еще в XII веке Гальфридом Монмутским. «Артуровский сюжет» вообще находится в центре многих сочинений антиквариев, что каждый раз диктуется политической повесткой дня. И это еще не всё. Эдмунд Спенсер использует диковатые этимологические штудии ирландского языка для того, чтобы доказать английской королеве дикость жителей соседнего острова. Елизаветинское общество антиквариев было запрещено Яковом I, который боялся сложных этимологий, волшебства, магии и заговоров, а основанное 5 декабря 1707 года новое «Общество антиквариев» в своих учредительных документах провозгласило, что не намерено заниматься недавней историей — то есть начинающейся оттого же короля Якова I. Между прочим, вполне разумно и достойно подражания.

Не следует путать бескорыстных любителей древностей, «антиквариев», с одержимыми наживой «антикварами», теми, кто «торгует древностями» (хотя и не исключено, что по-своему любит их).

Изображение черепа Томаса Брауна, венчающего стопку его книг, приведено в «Кольцах Сатурна» Зебальда. «Кольца» изданы в 1995 году, а шесть лет спустя автор умер за рулем автомобиля на шоссе недалеко от того самого Нориджа, в больнице которого когда-то был выставлен этот череп. Машина на полной скорости вылетела в кювет, отчего все решили, что Зебальд погиб в автокатастрофе. Но это не так.

Это было в мае 1973-го. До конца учебного года — сущий пустяк, в школу приходилось таскаться ради одного-двух уроков, в классах и коридорах уже что-то мыли серыми тряпками, источающими тоскливую затхлую вонь, зато окна открыты. Советские дети в мышиных костюмчиках царапали граблями пришкольные клумбы. В общем, до каникул оставалась пара дней и можно было наслаждаться одним только предвкушением предстоящего лета, тепла и воли вне вольеров педагогического зверинца. Что я, дотянув до конца второго класса, и делал — наслаждался. Солнце стояло долго, я скрывался от мира в своей комнате (у меня была тогда своя комната, о счастье) и занимался насущным: перебирал оловянные и пластмассовые армии, криворуко мастерил маленькие копии «Авроры» и «Варяга», приторачивал гильзы от мелкашки к нитяным катушкам, засыпал в эти минипушечки порох, добытый из настоящих автоматных патронов на армейском стрельбище неподалеку от Автозавода, забивал в ствол свинцовое грузило, это лилипутское ядро, и ждал, когда придет Вовка-старшеклассник, чтобы шандарахнуть. Ну и конечно, читал. Валялся на кровати, поглощая взятые напрокат у родителей одноклассника том за томом Майн Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна, Александра Дюма. И прежде всего Конан Дойля.

Тем майским днем 1973 года, сорок лет назад, я прочел одно из лучших коротких произведений в истории мировой литературы. Называется оно в русском переводе «Обряд дома Месгрейвов», опубликовано всего за восемьдесят лет до воспоминаемого мной сейчас времени. Восемьдесят лет — это немного, поверьте. Скажем, если вычесть их из нынешнего времени, получим 1933–1935-й. Что может быть ближе и созвучней сегодняшнему дню? Гитлер только пришел к власти. Сталин взял курс на восстановление идеологических имперских элементов: возвращается преподавание истории, отменяются авангардистские погремушки, грядет постановление со зловещим названием «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Оно будет принято в 1936-м. Будто вчера. Текст, который я читал одним из майских деньков эпохи строительства БАМа и записи альбома Led Zeppelin «Houses of the Holy», современным не выглядел, но — несмотря на советский асфальтоукладчик, прокатившийся по нескольким поколениям, включая и мое, — не казался и совершенно чужим. Происходившее во второй половине прошлого тогда века в неблизкой Британии было вполне понятным.

Если вкратце, в, так сказать, ореховой скорлупке, то история такова. Доктор Ватсон (ДВ) упрекает Шерлока Холмса (ШХ) в безалаберности: мол, никак не хотите, дорогой друг, привести собственные бумаги в порядок. ШХ недовольно тащится в свою комнату и приносит огромный ящик с документами и реликвиями. Разбираться с этим ему явно в лом, оттого хитрый ШХ достает из ящика странные бранзулетки и бумажки, чтобы отвлечь ДВ от наведения порядка. Маневр удается, и вот уже ШХ, отложив уборку, повествует об одном из первых дел в своей практике. Когда-то давно, когда он даже еще не жил на Бейкер-стрит, а обитал возле Британского музея, на Монтагю-стрит, к нему пришел приятель по университету. Аристократ. Красавец. Воплощение застенчивой гордости по имени Реджинальд Месгрейв (PM). РМ поведал ШХ странную историю, приключившуюся в его поместье. Сначала дворецкий Брайтон, интеллигент и донжуан, бросил одну девушку из прислуги и увлекся другой. Первая девушка по имени Рэчел заболела от переживаний. Потом сам РМ как-то ночью застал Брайтона в хозяйской библиотеке, изучающим фамильный документ Месгрейвов. Нахала поперли из дома, но он упросил оставить его в поместье еще на недельку. Через три дня болезненный вид девушки Рэчел насторожил РМ, она же, забившись в истерике, сообщила, что Брайтон пропал. Брайтон действительно пропал, оставив все вещи в своей комнате; его искали, но не нашли. Потом исчезла девушка. Принялись искать Рэчел — и обнаружили ее следы, ведущие к пруду. Пруд протралили, но выловили не местную бедную Лизу, а мешок с каким-то старым хламом. С этой загадкой РМ и приехал к ШХ на Монтагю-стрит. ШХ упросил РГ зачитать старый документ, за изучение которого Брайтон был изгнан из дома Месгрейвов. Это — ритуальный текст, на первый взгляд бессмысленный (а в английском варианте еще и рифмованный), который мужчины этой фамилии произносят при вступлении во взрослую жизнь. Документ датируется серединой XVII века и представляет собой серию таинственных вопросов и ответов, имеющих отношение к странным вычислениям на определенной местности при определенном положении солнца. ШХ и РМ едут в поместье. Прежде всего они проделывают то, что предписывает ритуал. Шаг за шагом, следуя совершенно абсурдистским инструкциям (будто Хармс их сочинил), они оказываются в старинном подвале, где обнаруживают огромную напольную каменную плиту. С неимоверными усилиями плита сдвинута. Под ней в небольшой каменной каморке сидит задохшийся Брайтон, обхватив старинный сундук. Несколько минут размышлений — и ШХ дает разгадку всего таинственного и страшного, приключившегося в поместье Месгрейвов. Она такова. Умный Брайтон (не чета недалеким хозяевам) догадался, что загадочный ритуал имеет отношение к чему-то конкретному. Он тщательно выполняет то, что записано в документе (шаг туда, два шага сюда, когда солнце окажется там-то и там-то), и приходит к известному нам подвалу. Справиться в одиночку с каменной плитой Брайтон не смог и позвал на помощь бывшую свою возлюбленную Рэчел. Проникнув внутрь, он обнаруживает сундук, а в сундуке — что-то ценное. Брайтон передал содержимое сундука Рэчел и уже хотел было выбраться наружу, да плита, которую подпирало полено, рухнула на свое место; кто уж оказался виноват, ревнивая девушка или случай, сказать невозможно. Брайтон стучался-стучался, да затих, Рэчел швырнула клад в мешок, бросила мешок в пруд, а сама исчезла навсегда. «А что же было в сундуке?» — недоумевает недалекий аристократ РМ. «А вот что!» — торжествующе восклицает молодой сыщик и трет об рукав найденный в пруду хлам. «Не более и не менее как древняя корона английских королей!» (Во время гражданской войны в XVII веке Месгрейвы были на стороне Карла I. Когда короля взяли в плен и казнили, они надежно припрятали древнюю корону, чтобы отдать ее преемнику. Карл II через некоторое время воцарился, но по какой-то причине Месгрейвы реликвию зажали — то ли от жадности, то ли просто забыв разгадку собственной загадки. Так корона и пролежала двести с лишним лет в сыром подвале, пока умный парвеню Брайтон не разгадал ритуальный текст, а умный парвеню ШХ — ритуальный текст и интенции его первого отгадчика.) Финал: корона поныне хранится у Месгрейвов, а ШХ укрепился в мысли насчет своего жизненного призвания.

«Обряд дома Месгрейвов» (дословный перевод названия — «Приключение с ритуалом Месгрейвов») был напечатан в Strand Magazine в мае 1893 года. В следующем году он вошел в очередной сборник Конан Дойля «Воспоминания Шерлока Холмса». Через тридцать четыре года автор включил его в свою персональную дюжину лучших рассказов о Холмсе, на одиннадцатом, впрочем, месте. Я бы поместил его в первую пятерку (места внутри нее не расставляю) вместе со «Случаем с переводчиком», «Союзом рыжих», «Человеком с рассеченной губой» и «Исчезновением леди Фрэнсис Карфакс». Дело даже не в его неисчислимых литературных достоинствах (к примеру, обратите внимание на первые два абзаца, где невероятно сжато изложено чуть ли не самое важное, что мы знаем о жильцах дома 221-b по Бейкер-стрит — непростительная для врача безалаберность Ватсона, еще большая, но в жестких границах безалаберность Холмса, табак в носке персидской туфли, письма, прибитые ножом к каминной доске, пулевой вензель VR на стене, архивный хаос и прочее); обратим внимание на достоинства этой вещи как исторического свидетельства, документа прошлой и еще не закончившейся эпохи.