Читать онлайн «Древний Рим». Страница 56

Л. дю Нуи. Икбал (Счастливая)

Церковь вновь обращается к древнему моральному принципу «стыдливости», который должен стать ключевым при определении поведения дамы. Приличная женщина всегда должна выглядеть скромной и сдержанной. Во главу морального кодекса поведения женщин ставят скромность, покорность, воздержание, трепет, молчание. Идеал женщины – двигаться тихо, незаметно, с глазами опущенными долу (так обычно вели себя женщины Востока). «Слишком любопытный взгляд всегда непристоен, избегайте его, и вы спасетесь от порока». Девушкам следует, по словам Мефодия Олимпийского, «закрыть на замок» уши и нос, подкрасить свои губы молчанием, и если изредка и улыбаться, то лишь «тенью улыбки». Походка должна быть медленной, размеренной и исполненной достоинства. Никакой игривой поступи, никаких покачиваний бедрами, что, конечно, сразу же указывает на женщину легкого поведения. Лучше сидеть дома и не выходить оттуда без лишней надобности. Гордость женщине не возбраняется, но гордость ее состоит в том, чтобы «краснеть от похвал мужчин» (Г. Назианзин). Только таким образом удастся ей уберечь себя от тлетворного влияния внешнего мира. Она может иметь свой круг интересов, хотя это, как заявит церковь, не приветствуется.

Таков был Рим… Пожалуй, можно сказать, не боясь совершить ошибки: таков был и остается и поныне мир. Эта полная энергии, фантазии, изобретательности, иронии, сатиры, страсти любовь к женщине кажется нам одним из главных достоинств римлян и греков. Хотя даже горячая любовь к дамам не спасет Рим от гибели.

Особенный интерес для анализа всегда представляет порубежная эпоха, то есть время каких-то очень глубоких и решающих перемен. Таким временем для Рима было окончание эпохи Республики и начало эры принципата. Если же вдобавок ко всему меняются не только политика и идеология, но еще и религия, можно себе представить, какие сдвиги происходят в обществе и в сознании человека! Поэтому и начало новой эры, сопровождавшейся разрушением остатков республиканских столпов, явлением христианства, разумеется, стало своего рода шоком для всех. Бывают в судьбах народов некие трагические рубиконы, когда словно сами небеса начинают гневаться на ту или иную землю, тот или иной народ. Конец Республики, начало новой эры, гражданские войны и массовый террор против богатого и влиятельного населения и стали для Рима пограничным роковым знаком.

Смерть Лаокоона

Рассказ о правлении Тиберия нам придется предварить событиями частично уже описанными… Тогда (смерть Цезаря, борьба за власть между триумвирами, Брутом и Кассием, затем между Антонием и Октавианом) в Риме, как отмечают, явились многочисленные грозные чудеса и знамения. Вдруг завыли все собаки, словно волки, а волки, обезумев, носились по Форуму, что, конечно же, явилось зловещим предзнаменованием. Из статуй богов одни покрылись потом, другие – кровавым потом. Напуганный сенат вызвал из Этрурии прорицателей. Один из них заявил, что старинная власть возвратится вновь, и вскоре все станут рабами. Затем он прикрыл рот, задержал дыхание, пока не скончался на месте. Европа и Италия были разорены войнами и налогами. Триумвиры нуждались в деньгах и составили списки будущих жертв. Наступала пора кровавого террора «тройки».

Сенаторы. Рельеф алтаря Мира Августа. I в. до н.э.

В воздухе ощущался запах Смерти…Пусть об этом расскажет александрий-ским слогом Аппиан. В течение трех дней триумвиры вступили в Рим один за другим во главе своих вооруженных отрядов. Ночью во многих местах ими были выставлены проскрипционные списки с именами примерно 300 человек. В эти списки заносили даже тех, кого убивали по ошибке, чтобы казалось, что все они погибли на законном основании. Сюда попали не только сторонники Брута и Кассия (то есть убийц Цезаря), но многие сенаторы, политики и собственники, владельцы крупных состояний, домов, вилл, земель. Последовал приказ, чтобы головы всех казненных доставлялись триумвирам (за определенную награду). За «добычу» свободнорожденный получал деньги, раб же – деньги и свободу. Все должны были в обязательном порядке открыть дома и помещения для обыска. Тот, кто скрывал осужденного, давал ему приют или убежище в своем доме, тотчас же подвергался суровому наказанию – смерти. Таким образом, любой желавший этого мог сделать в эти страшные дни донос на гражданина и получить вознаграждение.

Пользуясь именем покойного Цезаря как предлогом для мести и обогащения, триумвиры, разумеется, преследовали сугубо личные, корыстные цели. Правда, в документе, который опубликовали узурпаторы, говорилось, что они будут воздерживаться от насилия по отношению к невиновным. Однако службам было приказано «уничтожить немедленно» всех их политических противников. Триумвиры потребовали, чтобы головы убитых приносили к ним за вознаграждение: в 25 тысяч драхм за каждую (если приносящий свободнорожденный) и 10 тысяч аттических драхм и гражданские права своего господина (если это был раб и слуга убитого). Можно лишь представить, какие чувства пробудил сей указ в сердцах завистников и рабов. Тем более триумвиры пообещали хранить в тайне имена доносчиков и убийц. После сего «манифеста вольницы» Рим должен был бы прекратить свое существование как цельное, единое, сплоченное государство. Великий Рим стал отныне державой с идеологией подонков, убийц, грабителей, доносчиков и иуд.

Иероним Босх. Омерзительная толпа

Показательно и то, кто первым попал в списки осужденных на смерть. Первым из приговаривавших к смерти был Лепид, а первым из приговоренных – брат Лепида, Павел. Вторым из приговаривавших к смерти был Антоний, а вторым из приговоренных – дядя Антония, Луций. Надо заметить, впрочем, что к этим лицам вернулись их же собственные греховные деяния (Павел и Луций первыми высказались за объявление Лепида и Антония «врагами отечества»). Третьим и четвертым были родственники вывешенных в другом списке и намеченных консулами на следующий год Плотий, брат Планка, и Квинт, тесть Азиния. В списке осужденных оказался и Тораний, бывший опекуном Цезаря. Так что имя Цезаря, как мы говорили, было лишь прикрытием массового разбоя, как лозунг демократизации и перестройки в СССР стал прикрытием действий внутренних бандитов и их зарубежных пособников по разрушению нашей великой державы.

Так началась охота за людьми. Обыск центурионы производили одновременно по всему городу. И вот тотчас же (как во всей стране, так и в Риме) начались неожиданные многочисленные аресты. Палачи убивали своих жертв, кто как мог. Несчастным отсекали головы, чтоб затем представить оные для получения награды. Кто-то пытался спастись: одни переодевались, спускались в колодцы, другие – в клоаки для стока нечистот, третьи – в полные копоти дымовые трубы под кровлей. Иные прятались под грудой черепиц на крышах и отсиживались там, затаив дыхание. Не меньше убийц боялись: одни – жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие – вольноотпущенников и рабов, третьи – должников и соседей, жаждущих получить их поместья. Вдруг прорвалось наружу всё то, что до сих пор таилось внутри… В обществе произошла удивительная перемена с сенаторами, консулами, преторами, трибунами, кандидатами на магистратуры. Случилась разительная и, казалось, совершенно немыслимая ранее перемена в поведении высших чиновников и начальников. Все эти господа (что в Риме, что в России), ставившие ни во грош простого человека, а уж тем более рабов, теперь «бросались к ногам своих рабов с рыданьями, называли слугу спасителем и господином». Естественно, что рабы и слуги, ранее видя по отношению к себе всего лишь презрение и грубое насилие, не имели ни капли сострадания к своим господам. Видимо, так же вели себя восставшие массы после 1917 года и в России.

Всюду происходили всевозможные злодеяния, гораздо более страшные, чем это бывает во время восстаний или завоеваний городов. Ибо в последнем случае люди боятся политического врага и военного противника, но при этом доверяют своим домашним. Теперь же последних, продолжает Аппиан, боялись больше, чем убийц. Многие были потрясены, увидев, как их домашние становились врагами либо вследствие скрытой до сих пор вражды, либо из-за обещанных им наград, либо ради того, чтобы поскорее заполучить хранящееся в доме золото и серебро. Не каждый становился предателем по отношению к своим домашним. Но многие личную выгоду ставили выше сострадания, даже если шла речь о близком человеке. Все подлые люди, а таких оказалось все же довольно много, в погоне за выгодой вдруг стали преследовать «врагов народа». Толпа же грабила дома убитых. Жажда наживы отвлекала ее сознание от бедствий переживаемого времени. Честные и порядочные люди (а они были), видя этот ужас, цепенели от страха и замыкались в себе. Прежние раздоры правителей довели государство до гибели, а теперь все наблюдали за тем, как разлагаются сами граждане, став доносчиками, палачами, предателями или грабителями. Одни умирали, защищаясь от убийц, другие умерщвляли себя добровольным голодом, прибегали к петле, бросались в воду, кидались в огонь, бросались с крыш или же сами отдавали себя в руки убийц.