Читать онлайн «История советского библиофильства». Страница 31

Об этом же документе увлекательно написал и Н. П. Смирнов-Сокольский, проследивший в очерке «Судьба одного автографа» перипетии странствий «Подражания древним» — с того момента, как Пушкин подарил листок со стихотворением гастролировавшему в Петербурге чревовещателю Александру Ваттемару и кончая тем, как автограф попал в собрание автора «Рассказов о книгах».

«Подаренный Пушкиным сто двадцать пять лет назад артисту эстрады Александру Ваттемару, автограф этот прошел длинный и сложный путь. Был в Париже, вернулся обратно в Россию, побывал у художника Вакселя, собирателя Келлера, долго хранился у одного московского букиниста, побывал в собрании еще одного художника и вот опять пришел к артисту эстрады, уже другому». «Место автографу, — пишет Н. П. Смирнов-Сокольский далее, — конечно, в Пушкинском Доме. Туда он, вне всякого сомнения, и попадет» (296).

Действительно, автограф «Подражания древним» после смерти Н. П. Смирнова-Сокольского был передан его вдовой С. П. Близниковской в дар Институту русской литературы — Пушкинскому Дому.

Приведенные нами большие выдержки из статьи О. С. Соловьевой и из очерка Н. П. Смирнова-Сокольского интересны, как нам кажется, не только тем, что в них содержатся кое-какие дополнительные сведения о М. П. Келлере, но — и еще больше — тем, что здесь, благодаря исключительно благоприятным обстоятельствам, удается проследить судьбу автографа великого поэта, в которой оказалось замешано столько видных библиофилов и столько известных антикваров и букинистов, имена которых встречались и еще будут встречаться на страницах «Истории советского библиофильства».

Второй товарищ председателя РОДК, Александр Мелентьевич Кожебаткин (1884–1942), уже отчасти знаком нашим читателям как один из компаньонов (вместе с Д. С. Айзенштадтом) Есенина и Мариенгофа по книжной лавке поэтов-имажинистов. Вспоминая о нем среди прочих участников РОДК, С. Г. Кара-Мурза писал: «Сын некогда богатого волжского пароходовладельца, впоследствии оскудевшего, говоривший с ярко выраженным нижегородским акцентом, Кожебаткин был очень примечательной красочной московской фигурой. Одно время он был близок к социал-демократии и исполнял их поручения, облеченные некоторой тайной».

Обращаясь к книгоиздательской деятельности Кожебаткина, Кара-Мурза отмечал: «Надо отдать справедливость Кожебаткину: внешнее оформление издаваемых им книг было превосходное. Александр Мелентьевич несомненно обладал художественным чутьем и тонким пониманием полиграфического искусства. Все его издания и в отношении бумаги, шрифта, обложки, краски и иллюстраций отмечены печатью благородного типографского вкуса и высокого технического мастерства».

Характерной чертой Кожебаткина было то, что он любил не только старую книгу и составил очень хорошую библиофильскую библиотеку, но и новую, — может быть, именно потому, что хотел, чтобы издания «Альционы» впоследствии так же собирали любители, как он жадно разыскивал свои раритеты и дезидераты. «Он любил книгу, — пишет В. Г. Лидин, — особой любовью: он любил создавать ее, пестовать художников, заинтересовывать авторов заинтересовывать и типографии, которым тоже иногда хочется блеснуть полиграфическим шедевром».

Несомненно, любовь к книге, к литературе привела А. М. Кожебаткина к участию в Книжной лавке деятелей искусств. Рассказывая в «Романе без вранья» об этой книжной лавке, Мариенгоф посвятил две странички портрету Кожебаткина. Возможно, кое-что (если не многое) здесь стилизовано, но в целом облик этого незаурядного человека очерчен интересно: «Вторым нашим компаньоном по лавке был Александр Мелентьевич Кожебаткин — человек, карандашом нарисованный остро отточенным и своего цвета. В декадентские годы работал он в издательстве „Мусагет“, потом завел собственную „Альциону“, коллекционировал поэтов пушкинской поры и вразрез всем библиографам листа зачастую читал не только заглавный лист книги и любил не одну лишь старенькую виньеточку, сладковатый вековой запах книжной пыли, дату и сентябрьскую желтизну бумаги, но и самого старого автора» (101).

А. М. Кожебаткин не играл в РОДК особенно активной роли. Нам неизвестен ни один его доклад на заседаниях Общества, не упоминается его имя в хронике РОДК в какой-либо другой связи.

Кожебаткин умер в апреле 1942 г. в Москве.

О библиотеке Кожебаткина у нас имеются только самые основные сведения: к 1918 г. она насчитывала около 3000 томов и состояла из трех отделов: масонские издания (часть их поступила к владельцу из собрания философа и поэта Влад. Соловьева), старинные альманахи и поэты. У Кожебаткина были экслибрисы. Книги из его библиотеки с экслибрисами в 20—30-е годы еще попадались в антикварных и букинистических магазинах Москвы. Кожебаткин состоял членом Русского библиофильского общества. В журнале «Среди коллекционеров» в № 4 за 1921 г. среди предполагавшихся к опубликованию статей были названы две, обещанные, но так и не увидевшие света статьи А. М. Кожебаткина: «Литературные салоны прошлого» и «О книжных росписях XVIII столетия».

Вскоре А. М. Кожебаткина в качестве товарища председателя РОДК сменил и до конца оставался на этом посту Павел Давидович Эттингер (1866–1948) — одна из интереснейших фигур художественной и библиофильской Москвы XX в. Он родился в 1866 г. в Люблине, в средней школе учился в Германии, а в Рижском политехникуме получил высшее экономическое образование.

Хорошо знавший его С. Г. Кара-Мурза писал: «Интересно, что нигде историко-художественных дисциплин и курса эстетики Эттингер не проходил. В этой области он совершеннейший автодидакт и следовал исключительно своим внутренним впечатлениям и личному вкусу. Путешествовал по Германии, Италии, Франции, Бельгии, Голландии, Польше, России; посещал картинные галереи и музеи, изучал живопись и особенно графику».

В Москве П. Д. Эттингер очутился в конце XIX в., служил в Международном банке, но превыше всего любил и ценил картины, книги, гравюры, экслибрисы. Эттингер был тесно связан с искусствоведами и библиофилами чуть ли не всей Европы первых десятилетий нашего века и, как никто другой, был осведомлен о художественной и библиофильской жизни Парижа, Лондона, Берлина, Мюнхена, Вены, Праги, Варшавы и пр. Его статьи и заметки встречались в самых разнообразных изданиях Западной Европы и России. Вероятно, никакой самый опытный библиограф не смог бы составить без помощи Эттингера полный список его печатных работ, так много раз и в столь неожиданных изданиях встречаются подписанные его фамилией или инициалами А. Э., Э., или Р. Е. и т. д. статьи и корреспонденции. Сейчас, когда Эттингера нет в живых, эта задача невыполнима. Даже в период, когда связь Советской страны с капиталистическим миром была еще очень слабо налажена (в 1921–1922 гг.), Эттингер регулярно помещал в журнале «Среди коллекционеров» содержательнейшую хронику, знакомившую читателей с европейской и американской антикварно-библиофильской жизнью, постоянно ссылаясь не только на немецкие и французские, но и на голландские, американские, итальянские и другие журналы, каталоги, даже устные сведения, полученные от лиц, приезжавших из-за границы в Москву. В свою очередь в статьях и корреспонденциях, помещавшихся им в западной печати, Эттингер знакомил европейских читателей с культурной жизнью России. Международная известность и авторитет Эттингера в 20-е годы были так велики, что он был приглашен в качестве московского корреспондента по вопросам искусства в журнал, издававшийся Лигой наций.

В «Лирическом фельетоне к 8-й годовщине РОДК», помещенном в юмористической газете общества, озаглавленной «Наша пятница» и вышедшей 16 ноября 1928 г., А. А. Сидоров писал об Эттингере:

В шутливой формулировке «информатор гениальный» с удивительной проницательностью определена основная сущность бесчисленных работ П. Д. Эттингера. Как передают люди, знавшие его, сам Эттингер в разных вариациях повторял фразу: «Моя сфера — малая форма». И действительно, начиная со статей в «Русских ведомостях» 1902–1910 гг. и в «Утре России» 1910–1918 гг. и кончая любой статьей или заметкой 40-х годов, П. Д. Эттингер оставался неизменно тем же информатором — осведомленным, точным, сжатым, как бы неспособным к каким бы то ни было, — пусть самым маленьким, — теоретическим обобщениям. Однако во всех его сообщениях всегда присутствует жадный, не знающий границ, интерес к искусству, прежде всего новому, но также и старому. П. Д. Эттингер хорошо понимал относительность понятий «новый» и «старый»: «старое» когда-то было «новым», «новое» неизбежно станет «старым»; только люди, не умеющие мыслить исторически, могут противопоставлять одно другому.

О библиотеке Эттингера источники сообщают гораздо меньше, чем о ее владельце. Вероятно, такова участь ярких, незаурядных людей как среди библиофилов, так и среди лиц других профессий и увлечений: о них современники запоминают больше, чем о предметах их коллекционирования. Чаще всего сами библиофилы, — и это закономерно, — рассказывают о своих собраниях. Ведь очень удачно отметил выдающийся французский библиофил первой половины XIX в. Шарль Нодье, видный писатель-романтик: «После удовольствия обладания книгами у библиофила второе удовольствие — рассказывать о книгах». Эттингер так много писал и печатал, так много рассказывал о других библиофилах и библиотеках, что о своей не успел рассказать. У. Г. Иваск, получивший сведения непосредственно от Эттингера, сообщал в 1905 г., что его библиотека состояла в то время из 1000 томов по вопросам искусства на русском и иностранных языках. Несомненно, что в последующие четыре десятилетия библиотека П. Д. Эттингера возросла. Однако, по словам И. М. Кауфмана, видевшего ее в 40-е годы, собрание Эттингера было небольшое, имелись книги с дарственными надписями Р.-М. Рильке, Стефана Цвейга и др. Имелись отлично написанные портреты Эттингера, в частности работы художника Л. Пастернака.