Читать онлайн «Традиционная Япония. Быт, религия, культура». Страница 10

Кэмпфер был внимательным наблюдателем, и можно не сомневаться в точности его описаний. Возможно, циновки сняли с пола там, куда вошли голландцы, потому что они были обуты в сапоги. Японцы всегда оставляли уличную обувь у входа и оттуда шли либо босиком, либо в таби – носках с отделенным большим пальцем, – если только не были при исполнении неотложных официальных обязанностей, таких как арест, например, – в таком случае они обычно сразу проходили в дом, усиливая таким образом психологический шок от внезапного вторжения.

Рис. 14. Наложницы сёгуна за туалетом

Вероятно, Кэмпфер при второй аудиенции углубился в неофициальные помещения, домашние покои, одно из трех основных отделений эдоского замка: «передние покои», где решались государственные дела, «срединные покои», упомянутые выше, и «великие покои», которые были женской половиной. Считалось, что устройство последних было скопировано по модели китайского императорского дворца. В эдоские «великие покои» допускались очень немногие мужчины: сам сёгун, некоторые высшие канцлеры, лекари и священники. Придворные дамы тоже различались по рангам, примерно как правительственные чиновники, с ревностно сохраняемой иерархией, и при необходимости были готовы даже сражаться, так как были обучены пользоваться алебардами. Это были дочери прямых вассалов и начинали свое обучение в возрасте приблизительно 12 лет. Конечно, служить при императорском дворе считалось большой честью, и обычно это продолжалось всю жизнь, хотя время от времени сёгун мог отказаться от наложницы, которая ему надоела, выдав ее замуж за одного из своих вассалов, точно так же он мог взять какую-нибудь красавицу в более зрелом возрасте, чем это было принято. Он имел супругу (по впечатлению Кэмпфера), на которой женился из политических соображений, но никто не ждал от него отказа от других женщин – по некоторым сведениям, Иэнари, одиннадцатый сёгун, правивший с 1787 по 1838 год, имел 15 наложниц и 24 менее регулярно выбираемых подружек. Формулировка, которой пользовался сёгун, указывая на свой выбор на ночь, сводилась к вопросу, который он задавал одной из придворных дам высшего ранга: «Как зовут эту девушку?» – что приводило машину приготовления в действие.

Эти женщины посвящали большую часть своего времени нарядам и уходу за собой, поскольку их одежда и внешность при исполнении разнообразных обязанностей перед их господином регламентировались строжайшим этикетом. Затем нужно было практиковаться в изящных искусствах: составлении цветочных композиций – икэбана, чайной церемонии (тя-но-ю), распознавании благоуханий и определении качества фимиама, и оставалось еще время для таких занятий, как игра в популярную поэтическую карточную игру[27], или для любования цветением вишни – ханами в призамковых парках.

Рис. 15. Японский и китайский стили письма. Обе эти надписи гласят одно и то же: «Фудзивара Мицусигэ хиссу» – «Писано Фудзиварой Мицусигэ», но: а – японская «скоропись» и б – квадратные китайские иероглифы

По-видимому, неизменными занятиями придворных дам были интриги, клевета и ревность, неизбежно вытекающие из обстоятельств, в которых они жили. Время от времени случались интриги иного сорта, и, в частности, одна стоит того, чтобы о ней рассказать, поскольку это проливает свет на не совсем общепринятые занятия дам сёгунов Токугава.

Одна из пленниц гарема (как по справедливости ее можно назвать), по имени Эдзима, обрела довольно высокое положение, и одной из ее обязанностей было заключать сделки с торговцами, которые были назначены поставщиками товаров для двора сёгуна. Либо напрямую, либо при посредничестве лекаря в замке с ней пытались вести переговоры некие купцы, которые желали попасть в круг избранных, и в качестве подкупа ее сводили в театр «Накамура» и познакомили с одним из актеров Икусимой. Записи об этом происшествии различаются в деталях. Придворная дама даже прятала его в своей комнате во дворце – так или иначе, но у них был любовный роман, роль Икусимы в котором скорее была обусловлена существенной взяткой купцов, чем истинными чувствами с его стороны. Это не осталось незамеченным, властям отправили донос, и в 1714 году Эдзима была отправлена в ссылку (ее наказание могло бы быть еще тяжелее, если бы ей не покровительствовала фаворитка сёгуна), как и Икусима, и остальные актеры труппы. Однако брат Эдзимы был приговорен к смерти не потому, что имел какое-то отношение к скандалу, а потому, что семья была в ответе за каждого ее члена. Четыре театра, существовавшие в Эдо в то время, были закрыты; позднее трем из них разрешили открыться снова, но театр «Накамура» навсегда исчез. В этом инциденте было нечто особенно неприятное правительству, в том числе вторжение другого мужчины в сексуальные владения сёгуна и вовлечение купцами представителей самурайского сословия в общие дела, а также власть их денег.

Неравенство в положении мужчин и женщин среди самураев было гораздо больше, чем в низших сословиях.

Официальную жену всегда выбирали по политическим мотивам – не по любви, и фактически в различных самурайских кодексах недвусмысленно определено, что столь важное событие, как женитьба, должно восприниматься легко, но только после серьезного рассмотрения всех деталей. Чем скромнее самурай, тем лучше он относился к своей жене, в то же время жены даймё, которые должны были проводить все свое время в Эдо, были особенно несчастными, хотя и не лишенными материального благосостояния и комфорта. Моральные устои, которые требовались от каждой стороны, были диаметрально противоположными: самураи требовали строжайшей верности от своих женщин, но конечно же сами были совершенно свободны от подобных ограничений. Любовница или наложница не могла по эдикту стать официальной супругой, хотя частота, с которой такие эдикты издавались, предполагает, что, видимо, некоторые самураи привязывались до такой степени к своим любовницам, что желали жениться.

Образование женщины было направлено на то, чтобы она была полезной мужчинам, почтительной в первую очередь к отцу, мужу, старшему сыну, а также к женщинам: жене и дочери господина и своей свекрови.

Школ для дочерей самураев не было, они учились дома у окружавших их женщин навыкам ведения домашнего хозяйства и тому, как стать хорошей женой, а посещая учителей – изяществу традиционных ритуалов, таких как аранжировка цветов и чайная церемония, а также танцам, пению и игре на кото – тринадцатиструнном музыкальном инструменте, напоминающем горизонтальную арфу. Они учились писать скорее в плавном японском стиле, чем жесткой китайской каллиграфии, и читать классические японские романы и стихи, несмотря на то что некоторые моралисты презирали роман «Гэндзи моногатари» – «Повесть о принце Гэндзи»[28] (XI века), теперь признанный шедевром японской литературы. Его считали опасным для молодой целомудренной женщины.

Мальчиков воспитывали иначе и обучали иному, но следует сказать несколько слов по поводу особенностей японского языка и его отношении к китайскому. Японский язык по своему словарному составу и грамматике совершенно отличен от китайского, но письменной его формы не существовало. Китайский язык был импортирован вместе с различными другими дарами китайской цивилизации и религии буддизма в VI и VII веках. Позднее китайские иероглифы стали использоваться для написания японских слов. Однако китайский язык не имел, например, окончаний слов, и смысл рождался лишь сочетанием иероглифов, которые по сути своей являются выражением понятий. В японском же языке имелась многообразная система окончаний, и для того, чтобы отобразить эти и другие особенности, приходилось использовать китайские иероглифы лишь по их звучанию. Таким образом, возникла двойная система отображения японского слова: либо с помощью иероглифа, который имел значение близкое к нужному, либо с помощью иероглифов, используемых фонетически, либо комбинацией и того и другого. Со временем иероглифы, используемые фонетически, превратились в относительно простую слоговую азбуку (в которой символ означает гласный звук или сочетание согласного и гласного), и таким образом японское письмо стало представлять собой сочетание иероглифов и фонетических символов. Когда писали по-японски, чаще пользовались скорописью, то есть стилем письма, где иероглифы и знаки окончаний принимали сокращенные и плавные формы. Когда писали по-китайски, пользовались квадратными иероглифами, которые можно сравнить с печатными буквами латинского алфавита.

Одной из основополагающих целей в школах для самурайских мальчиков было обучение чтению китайских текстов с помощью шаблонных приемов, таких как чтение иероглифов в другом порядке, чем они встречаются в тексте, с добавлением окончаний, так чтобы они звучали как очень высокий японский стиль. Тексты брались из китайской классической литературы и произведений конфуцианской этики, а их содержание формировало типичный самурайский кодекс поведения с его принципами верности старшим, необходимости соблюдения этикета и акцентом на сильное чувство превосходства по отношению к тем, кто не был самураем. Также придавалось большое значение обучению каллиграфии[29] и, наконец, этике и хорошим манерам (поведению по отношению к старшим в соответствии с их рангом, застольному этикету, правильной осанке и так далее), наряду с основами использования оружия.