Читать онлайн «Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки». Страница 52

Оккупационные власти сохранили сложившуюся к тому времени в Пруссии структуру управления, подтвердили привилегии помещиков-юнкеров, провозгласили свободу вероисповедания – одним словом, демонстративно продолжили линию поведения, установленную Петром I относительно прибалтийских провинций, приобретенных в результате Северной войны. После недолгих колебаний, русские власти подтвердили там древние привилегии местного, остзейского дворянства, и передали в его руки бразды управления краем. Среди пруссаков, приведенных тогда к присяге, был и профессор философии местного университета, небезызвестный Иммануил Кант. Что же касалось университетских поэтов, то они принялись за привычное дело составления сервильных, придворных од. Любопытно, что Елизавета величалась в них «самодержицей всех руссаков» («Selbstherrscherin aller Reussen»), что позволяло зарифмовать последнее слово с пруссаками («Reussen-Preussen») – затем, чтобы предельно сблизить оба народа хотя бы в пространстве стиха. Цитированная ода была, кстати, передана по назначению, читана в Петербурге – и, видимо, понравилась. Во всяком случае, автора освободили от контрибуции, а потом и избрали почетным членом Академии наук.

Надо сказать и о таком важном событии, как первом за всю историю сношений наших народов занятии русскими войсками Берлина, осенью 1760 года. Войска Чернышева тогда покинули город так же поспешно, как и его заняли, так что речь шла скорее о тактическом успехе. Тем не менее, он произвел свое впечатление как на Фридриха, так и на всю Европу. Отнюдь не страдавший особой впечатлительностью, прусский король признавался впоследствии, что ему нет-нет да и приснится кошмар: русские (точнее, как он выражался, «казаки и калмыки») галопируют по улицам Берлина… Ну, а полученные тогда ключи от города были помещены на вечное хранение в Казанский собор Петербурга. Нельзя исключить, что Гитлер помнил об этом факте – имевшем, разумеется, исключительно символическое значение – когда отдавал своим войскам приказ о походе на Ленинград.

Петербургские немцы следили за ходом войны с Пруссией и праздновали исход каждой удачной баталии. В архивах петербургской кирхи св. Петра хранились упоминания о торжественных богослужениях, отмечавших важнейшие успехи российского оружия – в первую очередь, взятие Кенигсберга и Берлина. Чувство духовной связи усугублялось и тем, что родственники многих прихожан участвовали в боевых действиях. В первую очередь, нужно назвать одного из славных петербургских немцев, барона Н. фон Корфа. По происхождению, Корф был лифляндец, российский подданный от рождения. До начала прусской кампании, он был патроном общины св. Петра, с началом войны отправился в ряды действующих войск и храбро воевал, а в заключение был потом назначен генерал-губернатором Восточной Пруссии. Вот яркий пример успехов немцев нового поколения в елизаветинскую эпоху!..

«Петр научил Россию наукам, Екатерина – морали», «Осьмнадцатый век начался царем-плотником, закончился императрицей-писательницей». Прямое сопоставление с Петром I было естественным как для для позднейших историков, так и для идеологов Екатерины II, что, кстати, нашло себе выражение в целой последовательности знаковых действий. Достаточно упомянуть об известном изображении Екатерины в день переворота 28 июня 1762 года, на коне, в просторном гвардейском мундире старинного, еще петровского покроя, о поднесении ей в 1767 году титула «Матери Отечества», не принятого государыней, хотя прямо ею и не отвергнутого (он непосредственно соотносился с титулом «Отца Отечества», принятым Петром I в дни празднования Ништадского мира) – и, разумеется, об известной надписи на постаменте «Медного всадника» («Петру Перьвому Екатерина Вторая, лета 1782»).

Преемственность делу Петра неоспорима в восточной политике Екатерины Великой. По памятному нам, верному замечанию С.М.Соловьёва, «Петр Великий дал России Балтийское море, а Екатерина II – Черное». Однако на западном направлении действия дипломатов Екатерины и ее полководцев не только не продолжали замыслов Петра I, но, как это постепенно выяснилось, шли им наперекор. Сила вещей почти что с неодолимой силой влекла Екатерину, возглавившую гвардейский переворот, прочь от союза с Пруссией. Едва успев вступить на престол, ее муж, Петр III, в первую очередь озаботился возвращением Фридриху Прусскому всех завоеваний, начиная с жемчужины южной Прибалтики, Восточной Пруссии, с которой тот сам уж успел мысленно распрощаться. Заключив мир с недавним врагом, Петр III соединил свои войска с прусскими, затеял какую-то совместную авантюру, стал требовать от русских военачальников перехода на прусские порядки и униформы, а от православных иерархов – проведения церковной реформы на лютеранский лад.

Национальное чувство быстро дошло до точки кипения. Ни пруссофилии Петра III, ни повторения «немецкого засилья» времен Анны и Бирона никто бы уже не потерпел. «Слыхал ли кто из свет рожденных / Чтоб торжествующий народ / Предался в руки побежденных?». На этот вопрос, поставленный М.В.Ломоносовым в его знаменитой «Оде торжественной Екатерине Алексеевне на ея восшествие на престол июня 28 дня 1762 года», государыня еще могла найти простой – а главное, совпадавший с ее убеждениями ответ. Писала же она в манифесте, что Петр III «законы в государстве все пренебрег», и прочее в том же духе. Однако далее наш поэт переводил взгляд от пруссаков к российским немцам, а с ними и прочим иностранцам, и говорил уже нечто гораздо более грубое: «А вы, которым здесь Россия / Дает уже от древних лет / Довольство вольности златыя, / Какой в других державах нет / … Умышлено от ваших глав / К попранью нашего закона, / Российского к паденью трона, / К рушению народных прав».

Ода, тем более коронационная – жанр по определению комплиментарный. Что должна была отвечать на такие, с позволения сказать, приветствия немка по рождению, родному языку и воспитанию, лютеранка по первоначальному крещению, без малого двадцать лет прожившая на российских хлебах, затем, чтобы свергнуть потом своего законного супруга, в котором, хотя бы по женской линии, текла кровь Петра Великого, и сесть самодержицей на петербургский трон?.. Она отвечала, но кротко – то есть крепилась, милостиво благодарила и жаловала, – а однажды, когда ей понадобилось по рекомендации докторов отворить кровь, изволила пошутить, что наконец-то эскулапы последнюю немецкую кровь выпустили.

Во внешней политике предпочтение решено было отдавать «строго национальному направлению», прочие же соображения не принимать во внимание. И тем не менее, не прошло и двух лет, как наши дипломаты заключили союзный договор с Пруссией, вступив в крупную международную игру, то тонкую, то грубую – но неизменно оборачиваемую Фридрихом Великим в пользу своего государства. «…Der grösste König seiner Zeit / Und auch der grösste Freund der Menschenfeindlichkeit» («…Монарх великий, мощный дух, / И ненавистникам людского рода друг»), – так завершил свою эпиграмму на короля Фридриха один из выдающихся представителей русской словесности времен Екатерины II, немец по происхождению, Иван Иванович Хемницер, и в его словах было много правды.

Причины, по которым России пришлось принимать участие в задуманной королем прусским игре, были многообразны и даже вполне объяснимы по отдельности, принимая во внимание международную обстановку. Сначала то была «северная система», задуманная русскими дипломатами. Она состояла в установлении сердечного согласия между государями стран Северной Европы, во главе с Пруссией, Англией и Россией, задуманном как противовес системе южных, католических государств во главе с Францией и Австрией. Подразумевавшееся создателями этого геополитического проекта сродство православного мира и протестантской цивилизации, вообще говоря, очень любопытно, и заслуживает особого рассмотрения. Затем последовали заботы о польской конституции, после того пришли опасения усиления Австрии, потом еще что-то… Главным итогом этого союза стал троекратный раздел Польши: поляки хорошо назвали его «разборами», rozbiorami. В результате этих «разборов», Россия присоединила обширные белорусские, украинские и литовские земли. Австрия взяла Малую Польшу с Краковом и Галицию со Львовом. Пруссия же исполнила вековую мечту, присоединив Западную Пруссию к Восточной, сковав их в стальной кулак с Бранденбургом, и дополнительно усилив эту конструкцию землями Великой Польши. Итак, вся система буферных государств, отделявших Россию от германского мира, прекратила свое существование. За Неманом стояли теперь прусские аванпосты, маршировали роты и батальоны, производились пушки и порох. Ведь Пруссия еще до разделов Польши была сильным военизированным государством. Теперь же, к концу XVIII столетия, ее население удвоилось, армия вышла на одно из первых мест в мире по своим численности и боеспособности.