Читать онлайн «Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки». Страница 36

Следуя этим курсом, религиозная политика Александра I зашла в тупик. Историки еще долго будут спорить о том, какую роль в том сыграл архимандрит Фотий, что сделал митрополит Михаил или его преемник Серафим, как действовали другие противники преобразований. Важнее было то, что ветер истории переменился и подул в паруса людей именно их образа мыслей. Корабль российской истории входил в русло «православия, самодержавия, народности». Следование этим курсом составило основную задачу царствования Николая I, невозможность переложить руль обусловила поражение в Крымской войне, омрачившей его последние годы. Все составляющие знаменитой формулы графа С.С.Уварова, высказанной в 1833 году и сразу привлекшей всеобщее внимание, связаны между собой, и в сущности говорят об одном. Самодержавие, правящее при помощи полувоенной чиновничьей вертикали, православие, руководствующееся державными интересами и амбициями, народность, основанная на великорусском национализме, но не включавшая немедленного осовобождения мужиков от крепостного права… В каждом слове тут слышится тяжелое дыхание империи, которая поставила себе целью выжить при новых условиях, обновив лишь то, чего нельзя сохранить, оставив без всякого изменения все, что удастся и направив на то все духовные силы нации. По сути, вопрос был в том, как можно продлить «петербургский период» в новых условиях. Надо признать, что николаевскому правительству удалось найти убедительный ответ на него. Отсюда – подлинный подъем национальной культуры, плоды которого видны и по сию пору.

Византийское наследие не могло играть ведущей роли в новой идеологии, как говорится, по определению, но обойтись без него вовсе было решительно нельзя. Все, происходившее в империи, освящалось церковью – от помазания на царство до крещения, а церковь подчеркнуто определяла себя как «греко-российская»: времена «универсального христианства» уже прошли. Отсюда – опора на византийскую старину, укреплявшаяся с ходом лет, по мере упрочения николаевского режима. Оговоримся, что поверхность этой церковной политики таила свои глубины, одной из которых была учительная деятельность святителя Игнатия (Брянчанинова). Современники обратили внимание, что годы его настоятельства в Троице-Сергиевом монастыре по дороге на Петергоф совпали со временем царствования Николая I, и усмотрели в том промысел Божий. С ними следует согласиться: царь хотел создать близ столицы образцовый монастырь, а архимандрит Игнатий вполне оправдал его ожидания. Для того, чтобы побывать на богомолье в прославленном святостью монастыре, петербуржцам теперь нужно было просто взять билет до Стрельны, и очень многие в полной мере оценили это преимущество. Старец Игнатий поставил себе целью возродить благочестие путем систематического обращения к наследию византийского исихазма. Известно, что он был внимательным читателем восточных отцов церкви. В поисках следов древней аскетики он объездил немало монастырей, с особенным вниманием расспрашивая монахов, продолжавших традицию Паисия Величковского. В результате трудов святителя Игнатия, сложился особый, петербургский стиль исихазма, кодифицированный им в целом ряде работ. Книги святителя – в первую очередь, знаменитые «Аскетические опыты» – написаны образным языком, и читаются до сих пор с живым интересом. Их отличительная черта – в обращении к самым широким кругам мирского общества, не исключая и дам. Между тем, приемы молитвы, описанные в этих книгах, нередко требуют значительных телесных усилий, а иногда могут быть даже небезопасны для здоровья. Поэтому в поздней афонской традиции принято было ограничивать знакомство с ними кругом монашествующих. Подчеркивая, что обойтись без руководства опытного старца нельзя, Игнатий все же полагал возможным идти на нарушение обычая – точнее, на соблюдение его духа, при некотором расхождении с традиционно принятой формой. С исторической точки зрения, он был вполне прав: именно так смотрели на дело деятели византийского исихазма времен расцвета. Святитель Игнатий – единственный петербургский святой в преподобническом чине, и его след в духовной жизни города весом и значителен.

Во второй половине XIX столетия, Петербург выдвинул еще одного духовного пастыря исключительного масштаба. Мы говорим о священнике Иоанне Кронштадтском, основная часть служения которого прошла в Свято-Андреевском соборе, куда он получил назначение сразу же после окончания Петербургской Духовной академии в 1855 году. Там же он отслужил и последнюю свою литургию незадолго до Рождества 1908 года. Слава о чудесных исцелениях по молитве отца Иоанна шла по всей столице из уст в уста, равно как рассказы об общей исповеди, благословение на которую получил он один. Во дни такой исповеди собор наполнялся до предела – а помещалось там без малого 5 тысяч человек. Многие приезжали из города специально по этому случаю, но долго собирались с мужеством на паперти, не решаясь войти в храм. Чин исповеди был построен на редкость торжественно. В кульминационный момент невзрачный священник в рясе с поношенной епитрахилью как будто становился выше ростом, голос его крепнул и принимал властное звучание. Приковав к себе внимание молящихся, он ставил толпу на колени, велел гасить все свечи в храме и каяться в полный голос. Тут начиналось нечто невообразимое, как будто плотину, державшую грехи северной столицы, вдруг прорывало. Лишь после известного промежутка, диакон зажигал одинокую свечу аршинного размера, сам же отец Иоанн принимался за отпущение грехов. Уезжая из Кронштадта, потрясенные богомольцы были убеждены, что побывали в месте, отмеченном особой благодатью. В самом городе с деятельностью знаменитого священника был связан Иоанновский женский монастырь. Он был основан на набережной реки Карповки самим отцом Иоанном, очень быстро построен в сдержанном «неовизантийском» стиле, и освящен во имя болгарского святого Иоанна Рыльского, в честь которого кронштадтский священник был наречен. Это произошло в 1902 году – а через шесть лет самого Иоанна Кронштадтского похоронили в крипте одной из церквей монастыря. Гробница немедленно стала местом паломничества. При советской власти доступ к ней был закрыт, но верующие продолжали приходить к внешней стене усыпальницы, чтобы помолиться и поставить свечу примерно в том месте, где по их расчетам располагалось захоронение. Таким образом, Андреевский собор и Иоанновский монастырь вошли в число важнейших мест на карте православного Петербурга.

Что касается пореформенной эпохи отечественной истории, то она стала временем выработки целого ряда крупных религиозно-политических проектов, мысленное обращение к Византии играло в которых далеко не последнюю роль. Мы говорим прежде всего о К.Н.Леонтьеве и его знаменитом «принципе византизма». «С какой бы стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и государство, мы увидим, что византизм, т. е. церковь и царь, прямо или косвенно, во всяком случае глубоко проникают в самые недра нашего общественного организма», – подчеркивал он и продолжал: «Византизм организовал нас, система византийских идей создала наше величие, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами… Изменяя, даже в тайных помыслах наших, византизму, мы погубим Россию». Византизм объясняется в этих словах через симфонию духовной и светской властей. Такое определение существенно, но неполно. Леонтьев ведь был последователем «теории культурно-исторических типов», предложенной Н.Я.Данилевским в его прославленной книге «Россия и Европа», вышедшей в 1871 году. В соответствии с этой теорией, каждый народ есть организм, следующий собственным путем развития, единственным в своем роде. Если ему удается дожить до стадии зрелости – он вырабатывает себе государство, культуру и религиозный стиль особого, отличного от других типа. Таких типов Данилевский насчитывал десять (со спорными типами – до пятнадцати). России он отводил особый тип, возможность расцвета которого предвидел в ближайшее время. Ключевой принцип этого типа, его «генетический код» и был предметом поисков К.Леонтьева: найдя таковой, он назвал его «византизмом». Леонтьев заботился о будущем, но взгляд его был неизменно направлен в прошлое. Противоположной ориентации придерживался В.С.Соловьев с его нашумевшим в свое время учением о «вселенской теократии». Здесь признается и особая миссия русского народа, и значение его исторического пути, но преимущественное внимание направлено на грядущую унию России и Запада. В основе ее Соловьев полагал слияние церквей под духовной властью Папы Римского, и объединение государств под скипетром русского царя. Возникшая таким образом теократическая монархия будет наследовать Византийской державе Константина Великого, и Священной Римской империи Карла Великого. «После этих двух предварительных воплощений она ждет третьего и последнего воплощения своего», – подчеркивал философ. Как видим, и здесь византийское дело сохраняло свой престиж.